В тихом омуте... - Платова Виктория. Страница 65

– Если не развяжешь язык, последуешь за старшим товарищем. Я не шучу, – пригрозила я.

Какие уж тут шутки, лицо его сжалось, как перед прыжком с десятиметровой вышки.

– Он… Сирии, – кивок в сторону мертвого тела, – абонировал почтовый ящик. Туда приходил пакет с фотографией и координатами, что-то безобидное типа:

"Дорогой Павел, это я на выставке, или на Ривьере, или в санатории…”, словом, что-то соответствующее снимку; до пятнадцатого буду в Москве или где-нибудь еще, надеюсь на встречу. До пятнадцатого – крайний срок исполнения заказа. И еще – номер телефона, по которому нужно звонить после окончания дела. Если все проходило успешно, ему сообщали номер ячейки в камере хранения на вокзале.

– На каком?

– Да на любом. В основном – на Казанском. Там были деньги за заказ…

– Сколько?

– Я не знаю. Я недавно в деле, – Влас пытался подстраховаться, выторговать поблажку для себя, – я только получал свою долю. Я профессиональный фотограф, я не убивал.

– Кроткая невинная овца, понятно. Снимки – твоих рук дело?

– Да.

– Фотографировал и ни разу не попался?

– Меня обучали профессиональной слежке.

– Кто?

– Сирии и обучал. Он работал раньше в структурах КГБ, чуть ли не во внешней разведке, я точно не знаю… Он профессионал… Был. – Влас с сомнением посмотрел на мертвое тело.

– И никаких контактов с заказчиками?

– Конечно. Это же первое правило работы.

– Когда вы должны были убрать этого типа?

– Грека, что ли? – Влас кололся с такой готовностью фотографа районного фотоателье, что я даже поморщилась. – Через два дня, ну да, в ближайший понедельник…

– Грека?

– Ну да, Сирин всем клиентам давал клички, это называлось у него оперативной разработкой. Так-то веселее, ближе к объекту. – В голосе на секунду забывшегося Власа послышались ностальгические нотки.

– А как он назвал тех двоих, которых вы убрали в Москве, в Бибиреве? – Теперь я шла напролом, ради этой фразы все и затевалось.

В глазах Власа снова промелькнул страх, он действительно не знал, что еще ему может быть инкриминировано.

– В Бибиреве, в июне этого года, – подсказала я, – ты ведь был там.

– Да. – Отпираться было бессмысленно. – Да. Самое идиотское дело… Я так и не понял, зачем нужно было убрать этого жалкого наркомана и его девку… Сирии вообще не берется за клиентов, чей годовой доход меньше двухсот тысяч долларов. А здесь эта фигня, срочный заказ, звонок среди ночи, очень странно все выглядело. Никаких контрольных выстрелов, этому свинец в пасть, девку за окно, грубая работа. Мужика пришлось расстрелять куда придется, он даже не сопротивлялся, сплошное желе… Первый раз с таким дерьмом столкнулся.

– Значит, ему позвонили?

– Ну да, позвонили и дали адрес, инструкции и все прочее…

– А как же правила? Как же почтовый ящик? Непохоже на крутых законспирированных профессионалов.

– Я не знаю. Звонил какой-то старый приятель Сирина, еще по КГБ. Я правда не знаю.

– Значит, вы просто расстреляли наркомана.

– Я не стрелял… Нужно было собрать все его вещи, все, что было…

– Сирии знал, что искать?

– Похоже, что нет. Во всяком случае, ничего конкретного не имелось в виду. Может быть, кассета, может быть – записи, совершенно непонятно, что может представлять ценность у такого живого трупа. – Влас оказался философствующим говоруном, он тут же попытался вылезти с оценками; бедный Нимотси, грустно ты смотришься в глазах случайно забредших киллеров.

– А девчонку вы просто выбросили в окно? – прервала я поток сознания Власа и содрогнулась – этим деловитым казенным тоном народного заседателя я спрашивала о Веньке…

– Ну да. Сначала вложили ей в руку пушку для отпечатков, и пушку выкинули вслед за девкой… Сирии выкинул, – вовремя поправился Влас, почувствовав в моей напрягшейся руке угрозу для себя. – Он потом страшно ругался по этому поводу, он ненавидел грязную работу…

– Одевайся, – я брезгливо искривила губы, – противно на тебя смотреть.

– А на тебя – очень даже ничего, – ляпнул он комплимент, почувствовав относительную безопасность.

– Что это за квартира?

– У него их несколько, здесь, в Питере, и в Москве, снимает на месяц, на два. Пока готовится к заказу.

– А ты что же, сюда девок водишь?

– Нет, клянусь, нет!..

– А я как же?

– Ну… Какая ты девка, ты же товарищ опер, – наша беседа неожиданно, перетекла в интимно-добродушное русло, – хорошенький опер, оперативно делающий минет.

Это было безмозглым хамским шантажом, и я окоротила зарвавшегося сопляка, помахав у него перед носом пистолетом.

– Заткнись, иначе последуешь за своим другом, отцом и учителем.

– Умолкаю. – Он слегка струсил, но только слегка. – Но ты позволишь мне упомянуть о твоем волшебном горле в письменном чистосердечном признании? И о том, что ты классно трахаешься тоже?

– Чистосердечное признание?

– Ну да. Очень прошу оформить явку с повинной.

– Да ты просто фуфло, – с удовольствием сказала я, – мог бы для начала в отказку уйти, покобениться для приличия. А так все сразу и сдал, даже неинтересно.

– А смысл? Вы же начнете мне ребра ломать, зубы драть без корней по одному. А потом ногти вытяните и заставите сожрать на ваших же глазах. А я с детства боли боюсь, – парировал он здраво, даже слишком здраво для провинциального фотографа. – И у меня, кстати, свои соображения по поводу последнего заказа. Могу поделиться. – Влас торговался, как продавец дынь на среднеазиатском базаре. – Нужно прошерстить латышей, связанных с нефтью. Если здесь будут терминалы, то нефть пройдет мимо них. Ищи, кому выгодно, еще древние римляне говорили. Ну что, ценная информация?

Я молчала. Я обдумывала ситуацию.

Влас скорее всего действительно уверен, что я какой-нибудь лихой оперработник, одно из звеньев длинной цепи, пятая колонна в тылу врага, мужественно ложащаяся под каждого потенциального преступника, – эпопея с Джеймсом Бондом вполне могла его испортить. Влас был сильнее меня, ему ничего не стоило отобрать у меня пистолет – но он не сделал этого. Он боялся, что я выстрелю, труп в соседней комнате красноречиво свидетельствовал, что со мной шутки плохи. А если даже и не выстрелю – за порогом квартиры вполне мог нарваться на крепких ребятишек из какой-нибудь местной группы захвата, ясно. Я была для него темной лошадкой, по крупу которой только сейчас стала проявляться масть – я знала об одном его московском деле, следовательно, наша встреча не случайна, его пасли, ничего другого предположить было невозможно, откуда ему знать о дурацких случайностях, преследующих меня, как безжалостные Парки. И пока он думал так – я была в относительной безопасности. Но Влас так ничего и не сказал мне об убийстве Веньки и Нимотси, он не знал главного, и я была там же, где и вначале. Следовательно, он был бесполезен, он оказался шлаком, отработанным материалом. Да, я ненавидела его, но даже в память обо всех погибших не смогла бы хладнокровно убить, разве что защищаясь… В какой-то момент мне даже захотелось во исполнение долга перед Нимотси, Венькой, Фариком и Аленой, чтобы он попытался вырваться, попытался выбить у меня пистолет, – и тогда бы я выстрелила! Но он сидел и жужжал. Он сам себе казался значительным в своих рассуждениях о мифических латышах – должно быть, из него получился бы отличный классический мент. Преступники и служители Фемиды – это две стороны одной медали – им нравится шастать по нейтральной полосе пограничных ситуаций и раздувать ноздри от запаха риска. И лишь такой фактор, как нравственность, является той черточкой, которая меняет плюс на минус…