В тихом омуте... - Платова Виктория. Страница 67

Он наконец-то отлепился от меня, осторожно, боясь потревожить чуткое дуло пистолета; сел и взглянул заинтересованно – но не как на женщину, а как на возможного очередного подельника.

– И что ты предлагаешь?

– Мы уедем вдвоем, а для начала сложим капиталы. Как тебе такая мысль? Он задумался.

– Я не знаю, кто ты. Зачем мне нужен кот в мешке, даже если это породистый кот, который стоит кучу денег… Это слишком большой риск. А вдруг ты шлепнешь меня после очередной ночи любви – и тогда плакали мои денежки вместе с буйной головой.

– Я тоже не знаю, кто ты. И тоже рискую. С тем же успехом и ты можешь перерезать мне горло – от уха до уха.

– Такое золотое горло – никогда, – он продолжил свой плотский, полный намеков флирт на фоне еще не окоченевшего трупа. – Разве что поискать какой-нибудь другой, более изысканный способ…

– Видишь, мы с тобой в равной ситуации.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что я верю тебе. – Я наконец-то решилась, я положила пистолет перед ним, искушая: так кладут коробок спичек перед не в меру любопытными детьми..

Он молчал. Он не потянулся за оружием, хотя оно соблазнительно поблескивало, и молчал.

– У меня есть друзья в Италии. В маленьком занюханном городишке Реджоди-Калабрия. Это самый юг, Мессинский пролив, там неплохо, и Средиземное море выглядит очень ничего…

"Ну, ты и гадина, – вылез Иван, – я сколько раз рассказывал тебе об этой дыре, куда всегда хотел попасть, мне нравились такие названия… Но это вовсе не значит, что ты должна тянуть в местечко, которое я облюбовал для себя на физической карте мира, всякую шваль”.

"Заткнись и не мешай, – первый раз пресекла я Ивана. – Для вас же стараюсь…"

"Не для меня, а для этого козлищи Нимотси… Но я тоже хотел бы быть пристреленным, чтобы за меня решились отомстить. Благословляю, дитя мое, и отдаю тебе на откуп юг Италии…"

– Звучит заманчиво, – протянул Влас.

– Они нам помогут. И потом, ты именно тот мужик, который мне нужен. Я имею в виду постель.

Это было сказано цинично, но убедило его больше, чем любой романтический треп. “Побольше цинизма, люди это любят” – лишний раз убедилась я в правоте литературного афоризма.

– Я согласен, – наконец решился он. – Когда будем паковать чемоданы?

– Все будет зависеть от того, знаешь ли ты телефон, по которому должен звонить Сирин после заказа. Я имею в виду этот последний заказ.

Я чувствовала, как по спине ручьем стекают струйки пота, я была мокрой как мышь, последние десять минут дались мне нелегко; меня подташнивало от близости трупа, и больше всего хотелось с бабским отчаянным воплем выскочить из квартиры: это было опасное чувство – заблудившийся в хитросплетениях желудка страх вот-вот найдет выход, прорвется наружу, как раненый, но сильный зверь, и разрушит хлипкие загоны моих логических построений… Усилием воли я сосредоточилась на Власе, который пристально разглядывал меня – во взгляде сквозило уважение и что-то еще: он отчаянно пытался влезть в мою черепную коробку и, наверное, сожалел, что ее нельзя вскрыть таким же радикальным способом, каким была вскрыта голова Сирина.

– А если я не знаю телефон – это что-то меняет? – сказал Влас, осторожно подбирая слова.

– В общем, ничего не меняет. Нам придется убрать этого вашего Грека и не получить за это ни копейки. Так сказать, благотворительная акция.

– А зачем тогда вообще убивать, если уж мы решили выйти из дела? Зачем лишний риск?

– Я хочу подстраховаться. Ты не против, чтобы мы были соучастниками не только в постели? Чувства имеют тенденцию быстрее стариться и умирать естественной смертью, а вот память о совместно приведенном в исполнение приговоре остается надолго. У нас будет лишний повод держаться друг друга хотя бы первое время.

Неужели эти дикие вещи произносила я? Но самое парадоксальное заключалось в том, что я не придумала их, я просто повторила – почти дословно – один из Венькиных диалогов для нашего последнего сценария, забракованных мною в силу их полного идиотизма и дешевой мелодраматичности. В этом сценарии тоже действовала фурия, которая пускала в ход свою “беретту” гораздо чаще, чем мозги. Пятнадцатизарядную “беретту” с ее убойной силой предложил нам консультант Фарик. Венька убеждала меня в том, что именно “беретта”, а также подобные фразы будут производить неизгладимое впечатление на пресыщенного обывателя, который одурел от цен на десяток яиц. Тогда я высмеяла ее – оказалось, напрасно.

– Неплохо придумано, удивляюсь твоей железобетонной выдержке, – оценил Влас. Скорее всего он придерживался Венькиных взглядов на психологию серийных убийц.

– А если мы получим за это бабки, будет вообще великолепно, – подпустила я профессиональной алчности, – это улучшит мое пищеварение. Так, может быть, ты знаешь телефон, по которому нужно звонить после выполнения заказа?

– Похоже, что знаю. Запоминай: ледовое побоище, Фултонская речь Черчилля и еще, кажется, убийство Кеннеди.

– Это еще что за дерьмо? – удивилась я.

– Лихо, правда? – возрадовался Влас. – А все потому, что у Сирина не было слепой памяти на цифры, это был его единственный недостаток. Он запоминал их опосредованно, когда выстраивал логические цепочки. Например, восстание Роберта Кета, тебе это ни о чем не говорит?

– Совершенно ни о чем.

– А между прочим, это первые цифры одного из телефонов. Восстание произошло в 1549 году, отбрасываем единицу, получается 549. Я специально интересовался, у него был справочник для подобных вещей, он составлял целые комбинации. Так вот – восстание Роберта Кета, Карибский кризис и, допустим, казнь Марии Стюарт. Ну, что скажешь? Здесь, между прочим, как раз семь цифр.

С Карибским кризисом я ошиблась на год, в память о многострадальной Марии Стюарт остался лишь пасьянс, который любил раскладывать Нимотси, – при всем желании я не могла составить цифр телефонного номера. О чем и сказала Власу.

– Учись, пока я жив, – снисходительно ухмыльнулся Влас, – первые цифры ты знаешь: 549. Карибский кризис – это 1962 год. Так что получаем 549-62. Стюарт казнили в 1587 году. Итого – 549-62-87. Ну, как?