Грани Нижнего Мира - Авраменко Олег Евгеньевич. Страница 19

Вот так и получилось, что я стала принцессой, Владислав — принцем, а девушки и молодые люди из инквизиторских семей прислуживали нам. Впрочем, Владислав не слишком перегружал своих придворных работой. С одеванием и раздеванием, мытьём, бритьём и прочими подобными делами он неизменно справлялся сам — во-первых, потому что каждую ночь спал со мной, мылся и брился в моей ванной, а его повседневные наряды хранились у меня в гардеробной, куда доступ дворянам из его свиты был заказан; во-вторых же, мой дорогой муженёк приходил в ужас при одной только мысли о том, что какой-то парень будет стягивать с него брюки. Мужчины вообще принимают такие вещи слишком близко к сердцу; мы, женщины, относимся к этому гораздо спокойнее. Лично я не имею ничего против того, чтобы другие девушки одевали меня, помогали мне мыться, застилали за мной постель или расчёсывали мои волосы. Скажу откровенно: мне это даже нравится.

Конечно, я привыкла к этому не сразу, но, привыкнув, стала получать огромное удовольствие от своего титула принцессы и всех связанных с ним привилегий. Я люблю носить роскошные одежды и в торжественных случаях надевать княжескую корону; я просто обожаю, когда меня окружают почётом и называют «ваше высочество»; я в полном восторге от того, что теперь в моём распоряжении многочисленный штат фрейлин, которые буквально заглядывают мне в рот и стремятся предугадать малейшее моё желание. Ещё в бытность свою в Кэр-Магни, пользуясь услугами Суальды, я начала приспосабливаться к образу жизни знатной дамы, а попав в Вечный Город, быстро освоилась в новых условиях и вскоре стала чувствовать себя в королевском дворце, как рыба в воде…

После душа Сесиль тщательно вытерла меня полотенцами, потом надела халат, и мы вернулись в спальню, где, кроме Греты, меня ожидала ещё одна фрейлина — Сара. Ей было двадцать пять лет, она уже имела опыт службы в других королевских семьях и была непревзойдённым визажистом и парикмахером, поэтому я позволяла ей (и только ей одной) немного опаздывать по утрам.

Пока Сара занималась моей причёской, Сесиль и Грета подравняли ногти на моих руках и ногах, стёрли с них вчерашний лак и нанесли новый — разумеется, всё это делалось магическим способом. Когда с маникюром, педикюром и укладкой волос было покончено, девушки сняли с меня халат, вместо него надели тонкую батистовую рубаху без рукавов, чулки с кружевными подвязками и целый ворох шёлковых нижних юбок. Распространённые здесь корсеты я никогда не носила — моя гибкая стройная талия и маленькие упругие груди ни в какой особой поддержке не нуждались.

Дальше настала очередь макияжа, а поскольку я никуда не торопилась, Сара потратила на это никак не меньше получаса. С помощью минимума косметики и небольшой толики магии она местами смягчила мои черты, местами наоборот, самую малость подчеркнула их, придала моим губам более яркий и сочный цвет, слегка подрумянила щёки, а брови подкрасила, заменив их рыжеватый оттенок на платиновый, — и в результате из просто красивой я сделалась настоящей конфеткой.

Когда я выразила удовлетворение увиденным в зеркале, Сара наложила на макияж закрепляющие чары, гарантировавшие его сохранность в течение всего дня. Потом девушки облачили меня в платье (при случае я похвалила Грету за удачный выбор), обули в изящные башмачки, вдели мне в уши серёжки, повесили на шею жемчужное ожерелье, надели на пальцы перстни, а на запястья — браслеты, и произвели окончательную доводку моей причёски. В итоге, к половине десятого, через полтора часа после того, как проснулась, я наконец была готова появиться на людях.

В гостиной меня, как всегда, встретила толпа придворных, однако сейчас я была не в настроении общаться с ними. Уже в полдень начиналась целая череда торжественных и многолюдных мероприятий, в которых нам с мужем предстояло принять деятельное участие, вся эта суета должна была продлиться до позднего вечера, поэтому ближайшие два часа я предпочитала провести в спокойной обстановке, желательно с Владиславом. К сожалению, он до сих пор разговаривал с регентом, а на мой вызов коротко ответил, что есть важные новости, но попросил обождать с расспросами, пока не освободится. Я, конечно, согласилась, хотя меня снедало любопытство и нетерпение — очень не люблю ожиданий, тем более что в мыслях мужа явственно чувствовалось волнение, а значит, новости действительно были важные. Но с Сандрой они точно не связаны. По зрелом размышлении я пришла к выводу, что в таком случае Ференц Карой непременно пригласил бы к себе нас обоих. Он прекрасно понимал, какая это болезненная для наших отношений тема, и не стал бы разговаривать с Владиславом о Сандре в моё отсутствие.

Кстати, большинство посвящённых в нашу историю были убеждены, что бегство Сандры организовал сам регент, который решил где-то спрятать её ребёнка — так же, как в своё время Мэтр спрятал меня. Однако Ференц Карой категорически отрицал свою причастность к этой, по его собственному выражению, авантюре, и мы с Владиславом поверили ему. Нет, не из свойственной нам доверчивости, а просто потому, что он не стал бы действовать так прямолинейно, навлекая на себя подозрения. Обладая неограниченной властью, он вполне мог инсценировать гибель Сандры, или же обставить её бегство таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что она сбежала сама. Вне всяких сомнений, ей помогали — но это был не регент, а кто-то другой, чьи возможности были гораздо скромнее.

В своём письме Сандра просила прощения за этот поступок и умоляла не искать её — дескать, она сама сумеет защитить своего ребёнка от происков Нижнего Мира и сделает это лучше, чем все инквизиторы вместе взятые. Её, конечно же, искали и до сих пор ищут, но пока безуспешно — даром что регент бросил на её поиски большие силы. Это вызывало у меня двойственные чувства: с одной стороны я очень переживала за неё и малыша, а с другой — утешала себя тем, что раз такой мощной и вездесущей организации, как Инквизиция, не удалось напасть на её след, то и слуги Велиала окажутся бессильны.

Честно говоря, я с самого начала считала, что единственный способ уберечь ребёнка Сандры и Владислава от Нижнего Мира, это спрятать его в каком-нибудь безопасном месте, где он должен жить, как обычный мальчик, ничего не зная о своём происхождении. Как я теперь понимаю, Сандра думала точно так же и сумела заручиться поддержкой достаточно влиятельных людей, которые устроили ей побег.

Не знаю — может, она поступила правильно. По крайней мере, в моём случае этот номер сработал, и я сумела избежать участи, на которую обрёк меня мой беспутный дед Олаф Габриель де Бреси. А вот моим младшим братьям, Сигурду и Гийому, повезло куда меньше. Ривал де Каэрден, на чьё попечение они были оставлены, не смог уберечь их от Женеса де Фарамона, который держал их в рабстве свыше трёх лет, пока на Агрисе не появились мы с Владиславом и не вмешались в происходящие там события.

Вспомнив о братьях я, как всегда, испытала острый приступ чувства вины. Было совершенно очевидно, что Мэтр пожертвовал ими ради моей безопасности; по сути, он отдал их на заклание Велиалу, чтобы тот не заподозрил никакого подвоха с моей мнимой смертью. Осознание того, что моё счастливое и беззаботное детство было куплено ценой юных жизней Сигурда и Гийома, тяжким бременем ложилось на мою совесть. А мысли об отце, герцоге Бокерском, только усиливали мои терзания. Если братьям я уже ничем не могла помочь, то герцог, которому я была обязана своим появлением на свет, имел полное право ожидать, что я хоть в какой-то мере заменю ему потерянных сыновей, хоть частично компенсирую те двадцать лет, в течение которых он считал меня умершей.

Ещё год назад, во время видения в «колодце», я обещала Сигурду и Гийому, что в моём сердце найдётся место и для нашего отца, но до сих пор ничего не сделала, чтобы наполнить эти красивые слова реальным содержанием. Я лишь взяла себе имя, принадлежавшее мне от рождения, и официально стала называться Ингой Алиабелой де Бреси, а всё прочее, что проистекало из этого шага, отложила до лучших времён — и целый год раз за разом отодвигала наступление оных на всё более поздний срок.