«...Расстрелять!» - Покровский Александр Михайлович. Страница 74

Через пять минут я оторвался от секундомера, посмотрел на испытуемого и заметил, что глаза у опера Уточкина чего-то лишились.

Прошло еще десять секунд, и Уточкин, чмокнув, откупорил рот. Изо рта у него повалил белый дым.

– Ну его на хер, – сказал опер Уточкин, взяв завершением фразы верхнее «си», – не могу больше!..

Лето

Наступило лето; жены уехали, и поселок опустел; период весенне-летнего кобелирования окончательно вступил в свои права, и по поселку светлыми ночами уже шлялись неприкаянные…

Ну кто на подлинном флоте работает летом? Летом никто не работает. Ну, разве что в поселке подобрать окурки и плевки, а так сидишь на пирсе с восточным безразличием: расслабление и вялость в членах; тупорылость и оскуднение в желаниях, в мыслях и в генах; апробация и культивирование поз…

И вдруг! Комиссия Министра Обороны! Вместе с главкомом!

Все вскочили, побежали, как со сна; озеро вычистили, дерн выложили, деревья там воткнули, бордюры и траву закрасили; лозунги, призывы, плакаты – понавесили; и на дома со стороны комиссии обратили особое внимание.

Комиссия на флоте – это время, когда все живые; не калеки, мечтают уйти в море.

– Когда и на чем они будут?!

– На вертолете через два часа.

– А вертолетную площадку довели до ума?!

– Довели…

– А люди там расставлены?!

– Так точно!

– Ну, тогда ждем сигнала…

Через два часа, не дождавшись сигнала:

– Ну?!

– Пока не ясно…

Ясно стало через десять минут:

– Все отставить, они будут катером!

– А-а-а-а!!!

И потом уже в диком вальсе:

– Фалрепные!.. Нужны фалрепные на фалы… От метр восемьдесят и выше!

– Что? Фалы?

– Что?!

– Фалы, говорю, от метр восемьдесят?!

– Нет, фалрепные! И еще нужен трап с ковром.

– Слышь! И еще нужен трап с ковром!

– И где он обитает?!

– А черт его знает, на ПКЗ где-то…

– И эту… как ее… тумбу под главкома не забудьте…

И тумбу под главкома. Чтоб он не спрыгнул с трапа, перебив ноги, а сошел, как подобает, сначала на тумбу, потом на пирс…

Все оказалось закрыто на замок: и трап, тумба, и ковры… и ключ вместе с заведующим утерян…

– Давайте ломайте!!! Давайте ломайте!!!

– Все ломайте!!!

Сломали все. Перевернули и нашли в самом дальнем углу.

Фу! Ну, теперь все!!!

Нет, не все: еще нужен оркестр, офицер в золоте и машина.

Секунда – и все это есть! Все есть, кроме фалрепных.

– Они ж только что были?!

Да, были. И их даже послали куда надо, но там старшим был молодой мичман, и их перехватили и отправили на свалку: там тоже надо было срочно убрать.

– А-а-а!!!..

Это кричит начальник штаба, затем он мечется по коридору и лично собирает где попало новых фалрепных. Он выстраивает штабную команду. На худой конец, и эти сойдут. Конец действительно худой. Самый мощный из них тянет на метр шестьдесят шесть сантиметров. Начш-таба нервничает – одного не хватает. Последним влетает в строй гном-самописец – полтора вершка! Начштаба не выдерживает – доконали: он хватает самописца за грудки так, что тот повисает безжизненно ножками, и орет ему:

– Па-че-му!!! Па-че-му та-кой ма-ле-нь-кий!!! Все! Встретили!

…И снова лето настало. Снова благодать разлилась. Солнце снова, и опять красота; расслабление, расслоение, растягивание членов и тупорылость поз…

Корабль

Корабль получили осенью. Наш прекрасный корабль… Плавтюрьма!

Кто это сказал?! – Это никто не сказал. Это не у нас. Это у них. У англичан. В английском языке слово «confine» с одинаковым успехом обозначает и замкнутый объем подводной лодки, и тюрьму. И поэтому, когда по телевизору показывают, что колония малолетних преступников ходит теми же строями, в тех же ватниках и поет те же песни, я не верю своим собственным глазам и все время думаю, что тут чье-то недоразумение.

Конечно, есть отдельные неразумные, потерявшие терпение и кое-что из морали подводники, которые пытаются назвать плавтюрьмой наши славные подводные корабли за то, что они стоят в дежурстве по полгода, а дома бывают только раз в месяц, пешком и после 23 часов, но я считаю, что это неправильно. Я считаю, что Родина о них заботится и что эта забота выражается так часто, так часто, что не увидеть ее может только слепой.

Но вернемся к кораблю.

Это просто чудо какое-то! Я тут же, как только мы его получили, спустился вниз и прошелся с носа в корму. Слов нет. Просто чудо. Неужели все это сразу плавает? Неужели оно погружается и всплывает больше, чем полтора раза? – Да, представьте себе! – А по-моему, оно должно утонуть тут же, прямо у пирса, вместе с нашей профессиональной подготовкой! – Нет, представьте себе. – Это грандиозно!..

Открываешь французский прибор и – япона мама: одна плата из Японии, другая – из Швеции, третья – ФРГ, четвертая – США, пятая – Франция, весь мир на ладони…

Открываешь наш прибор, а там – Узбекистан, Киргизстан, Ленкорань, Ленинакан, Уфа, Ухта, Кзыл-Орда! Весь Союз с тобой. И Господь тоже. Иди в море. Родимый.

И идут. И плавают. Годами. На чем они плавают? – Они плавают на сплаве. Высокого мастерства и высокой идейности.

И вдруг одна утонула, потом – вторая и сразу третья… Ай-яй-яй! Как же так?! Неужели?! Вот это да! А мы и не ожидали. – А вот вы ожидали? – Нет, мы тоже не ожидали. – А вы? – Мы не ожидали, потому что у них пройден весь курс боевой и политической подготовки. – А-а-а… ну, тогда шапки долой…

Шапки долой – венки по воде; звучит траурная музыка…

Прозвучала – хватит, а теперь остальных выгнать в море, чтоб покрыть недостачу.

– А знаете, у оставшихся в живых мы интересовались, и они все как один хотят служить на подводных лодках…

– Это грандиозно! Флот, флот…

Что такое флот? – Флот – это люди. – А еще что? —

Флот – это «железо». – А еще? – Флот – это люди, вросшие в «железо».

– Что бы им такое пожелать?

– Пожелайте им здравствовать…

Автономка

Автономка – как женщина: если она у тебя первая, то запомнится надолго.

Отдых перед автономкой ворован, как кусок хлеба со стола – помоечным пасюком. Погрузки, проверки, ракеты, торпеды…

– Кровь из носа, товарищи, это нужно сделать! Кровь из носа… И кровь идет из носа…

Перед автономкой бывает контрольный выход для проверки готовности. Лодку выгоняют в море, и она десять суток ходит там туда-сюда, а внутри у нее сидят люди, преимущественно по тревоге. И тревоги через каждые два часа, и часто бывает, что одна тревога целуется с другой…

Там я научился спать стоя. Стоишь, стоя и спишь. Просыпаешься тогда, когда грудью падаешь в прибор, а под глазами такие синяки вырастают, будто в глаза пустой стакан ввинчивали. После этого так хочется в море, просто не описать. Без удержу хочется…

Только пришли, и опять – разгрузки, выгрузки, погрузки…

– Большой сбор! Построение на пирсе…

– Внимание, товарищи! Экипаж будет отпущен только тогда, когда на пирсе не останется ни одной коробки!!!

Будет отпущен, будет, кто же спорит. А за сутки до отхода всех посадят на корабль, а на корне пирса выставят вооруженного вахтенного, чтоб никто не сбежал, а то ведь черт их знает, шалопаи, прости Господи…