Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович. Страница 122

Оборванец откинул рукой свисающие волосы. Стали видны прямой нос, светлые глаза, лоб. Лайонак всмотрелся в облик своего случайного противника и покачал головой:

– Не знаю я тебя, воин!

– Ты не узнал доблестного князя? – продолжал болтать Пифодор, звеня серьгой в ухе. – Не удивительно, ведь он в утреннем наряде и еще не приглашал своего цирюльника!

Хохот огласил улицу. Видя, что главари мирно беседуют, противники перестали махать мечами. Все сбились в круг. Пираты заметили, что из глубины улицы с той и другой стороны бегут многочисленные люди.

– Мы окружены! – вскричали соратники Пифодора. – Эй, наварх, измена!

– Становись в квадратную черепаху! – спохватился грек. – Слушай, Лайонак, ночью трудно разобраться, где свои, где враги!.. Мы дрались с царевыми воинами. А ты чей?

– Тоже царев.

– Ты стал дружинником Спартокидов? Поздравляю! Тогда ты сделаешь доброе дело для меня и для Фарзоя, если поможешь нам спуститься к берегу и сесть на корабль!

– Может, я и сделал бы это – но что скажет царь Савмак?

– Царь Савмак?

– Да, наш рабский царь Савмак! Мы избрали его! Он не жалует мародеров! Да вам и не удалось бы бежать на корабле, все корабли в гавани захвачены повстанцами. А вон, видите, идет высокий воин, это и есть Савмак!

Фарзой и Пифодор увидели человека в рабской одежде, во многом похожего на Фарзоя, такого же взлохмаченного, но гордого и решительного, как и подобает вождю.

– Дело плохо, друг! – уныло опустил голову грек. – Теперь нам деваться некуда. Остается сдаться на милость рабского царя. Только чем он пожалует нас? Сердце подсказывает плохое.

5

Толпа насильников и поджигателей в другом конце города оказала сопротивление отряду Атамаза, но после кровопролитной драки была доставлена в акрополь, «пред царские очи», для суда и расправы. Тысячная громада рабов затопила площадь. Одни одобряли требования нового царя прекратить разрушение и разграбление города, другие возмущались, угрожали и даже выкрикивали оскорбления в лицо царю, стоявшему на возвышении.

– Не надо нам никакого царя! – кричали распаленные ночными сражениями повстанцы. – Кто его выбирал – мы не знаем! Всех хозяев и эллинов надо вырезать, а Пантикапей – сжечь!

Кинулись было освобождать связанных товарищей, но их встретили мечи и копья Атамазова отряда и всех, кто решил до конца держаться на стороне нового царя.

– Внимание и повиновение царю рабов и свободных! – кричали они.

– Хватит с нас повиновения, мы кровью добыли свободу и никому ее не отдадим! Даже новому царю! Никакого нового царя знать не хотим!

Савмак поднял руку. Площадь чуть стихла, но продолжала бушевать. Верные царю рабы усмиряли крикунов ударами кулаков. Мародеров окружили двойным кольцом охраны, толпу оттиснули в сторону, направив вперед острия копий.

Царь говорил недолго, но слова его были слышны всем. Он увещевал рабов, как братьев, спрашивал их: разве для того они захватили Пантикапей, чтобы его сжечь и разрушить?.. Ведь победившие рабы не разбойники, а дружина избранного народом царя! Они уже не рабы, а воины!.. А разве воины не захотят завтра есть и пить, надеть новую хламиду?.. Захотят!.. Зачем же палить амбары с хлебом, раздирать и бросать под ноги дорогие ткани!..

– В городе живет эллинская община!.. Это на нее работали рабы, чтобы хозяева-эллины сладко ели и мягко спали!.. Вы хотите их вырезать, всех до одного?.. Подумайте, что возьмешь с мертвого?.. Его поношенную одежду?.. А живой эллин будет работать!.. Много среди эллинов мастеров, людей умелых! Так пусть хозяева мельниц и виноделен, кузниц и промыслов поработают на нас!.. На бывших рабов! Нет, братья, мы не разрушители, не убийцы, мы – хозяева Боспора, мы мечами добыли власть над ним!.. Наша жизнь не кончается этой ночью, она только начинается с восходом солнца – вольная жизнь, сытая жизнь, хорошая жизнь!.. А на развалинах города не проживешь, на мертвом коне далеко не уедешь!..

Савмак напомнил, что за стенами города живет сколотское племя сатавков-пахарей, тоже боспорских рабов.

– Кто они, сатавки?.. Единоязычные братья наши, да и сам я – сатавк!.. И среди вас половина – сатавки… Пахари восстали вместе с нами, они ждут от нас великих дел!.. Ждут помощи нашей!.. А дальше, в степях, уже давно воюют с Диофантом сколоты-пастухи!.. И они рады нашей победе! Они помогут нам, а мы поможем им, и тогда никакой враг не страшен новому царству бывших невольников!..

Пот лился ручьями но лицу Савмака, сердце стучало, он чувствовал, что сейчас решается судьба восстания. Или рабы пойдут по пути создания вооруженной общины, стоящей во главе государства, или превратятся в шайку обезумевших от крови и вина грабителей.

– И я, как выбранный вами царь, – заключил он, – повелеваю судить тех, кто поджигал дома мирных граждан, убивал матерей, а детей бросал в огонь! Я считаю, что они достойны смерти!

Один из схваченных поднял свободную руку. Другая была прикручена веревкой. Это был раб Бандак, молодой парень, тот, что мечтал об утехах жизни еще в рыбозасолочном сарае, а сейчас очумело водил глазами, как бы не понимая, что произошло. Его лицо и лохмотья оказались залитыми кровью.

– Пусть говорит! – крикнул кто-то.

Савмак сделал жест, и толпа утихла.

– Я виноват, – хрипло сказал молодой раб, все еще пьяный, – сильно охмелел я и не помню, как пошел на такое дело. Словно дух какой-то влез в меня. Хотел всех убить, все разбросать, пожечь. А зачем – сам не знаю… Прости меня, рабский царь, и ты, народ!

После шума и разноречивых выкриков послышались голоса:

– Царь простит – мы простим!

Все взоры обратились к Савмаку. Тот почувствовал, что толпа несколько утихла, на него смотрели как на вожака, ждали, что он скажет. Ему было жаль Бандака. Однако, подумав, он решил не уступать, дать всем урок на будущее. Покачал головой отрицательно.

– Воля ваша – вы хозяева города. Ибо вы захватили власть. Но если вы избрали меня царем, то я скажу свое слово. Хорошо, что Бандак повинился. Но он пролил много невинной крови и даже сопротивлялся своим, разил их мечом. Он заслужил смерть. Да будет его смерть, равно как и смерть других, что творили злое вместе с ним, очищением для всех нас. Это мое последнее слово. И если я сделаю такое же преступление и буду просить у вас прощения, не слушайте, казните меня!

Атаман сделал движение рукой, сверкнули мечи, раздались хряскающие удары, и через несколько мгновений около десяти наиболее провинившихся буянов лежали на каменных плитах в собственной крови.

Молчание и задумчивость опустились над площадью. Молчание смерти. Рабы, как пойманные на проказах дети, переглядывались между собою, внезапно отрезвевшие и остывшие. Все буйные, разрушительные инстинкты, ожесточенность, мстительная жажда крови, злая взвинченность – все это вдруг ушло куда-то, отступило, потеряло свою временную, но страшную власть. Сотни убийств и жестоких дел, готовых совершиться, были предупреждены.

Большинство устыдилось своей запальчивости, ненужной ярости. Люди, опьяненные борьбой и неожиданной волей, стали приходить в себя. На Савмака глядели с уважением, смешанным со страхом. То, что он говорил, было разумно, то, что он приказывал – справедливо. Каждый проверял себя, не сделал ли он чего-либо, за что его можно было бы обвинить и наказать.

Вокруг царя сплотилась большая толпа самых решительных его приверженцев и друзей. На их лицах было написано нечто такое, что рождало у каждого в толпе робость. Буяны поняли, что в городе уже создалась власть сильная и непреклонная, есть закон, с которым шутить нельзя.

Некоторые, что выкрикивали до этого дерзкие речи, уже готовы были без разбора дела изрубить и других задержанных, в том числе и группу пиратов с «Евпатории» и всех, кто примкнул к ним. Но Савмак не позволил такой расправы.

Выступил Лайонак. Он рассказал царю и народу о том, как пираты освободили гребцов с «Арголиды» и высадились на берег с целью разыскать Диофанта и отрубить ему голову, но натолкнулись на винный склад и перепились. Однако мирных жителей не убивали.