Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович. Страница 119

– Пора уходить в море, – подсказал рулевой, которому грек доверял больше, чем другим.

– В море? – словно оторвался от внезапного раздумья Пифодор.

– Да, в море, а то нас окружат, как только на берегу станет известным, что мы совершили.

– В море?.. – Пифодор ожил, встряхнулся. – Нет, братцы, в море рано! Надо воспользоваться этой суматохой и пограбить город Спартокидов! Как же мы уйдем в море, не добыв кафтаны для наших освобожденных? Не могу же я оставить князя в вонючей безрукавке!

Это понравилось. Началась суета. На воду спускали легкие камары, прыгали в них, передавали из рук в руки оружие. «Евпатория» оставалась на веслах. На «Арголиде» хозяйничала половина таврских гребцов под главенством Агамара. Пифодор предложил Фарзою отдохнуть в своей каюте, пока они вернутся с добычей, но князь решительно отмахнулся и спрыгнул в лодку.

– Там, – указал он на город, – идет сражение! Не ошибусь, если скажу, что Диофант наверняка окружен и дело его плохо! Я хочу быть среди тех, кто дерется с понтийцами! И вернусь на корабль с головой Диофанта!

– Будь нашим предводителем! – поднял руку Пифодор. – Эй, все, кто есть, теперь мы подчиняемся князю Фарзою! Лучшему мечнику Скифии! Пошарпаем боспорские подвалы! Прольем кровь богатых и знатных!

Князь и пират сидели рядом в лодке. Пифодор поглядывал искоса на задумчивого Фарзоя. Тот думал, что, окунувшись в огненное море ночного восстания и разыскав Диофанта, смоет кровью ненавистного понтийца скверну невольничества или погибнет в бою. Гордость и самолюбие его были непомерно велики, чувство пережитого позора мучило его, как долгая жажда, которую трудно утолить. Он жаждал крови.

– Прости, князь, – вполголоса оправдывался Пифодор, – если я что сказал невпопад. Уж очень обрадовался, увидев тебя. Как будто сам вырвался из ошейника.

– Напрасно ты выдал меня, назвал по имени. Опорочил имя сколотского князя, родича царского. В этом наряде – я только Сколот. А князем опять буду, когда сяду на коня и проскачу по Пантикапею с отрубленной головой Диофанта на острие меча!

– Ай-ай! Не сообразил. Прости еще раз. Недодумал я этого. Только – какая печаль тебе от того, узнали тебя остальные гребцы или нет? Ты здесь – хозяин! Прикажи молчать – и каждому, кто разинет рот, мы вырвем язык и выпустим кишки!.. Я тоже был рабом. Рабство делает человека несчастным, но не отнимает у него души и сердца. Аполлон и то был рабом. Даже пас стада.

– Его поработил на время сам Зевс. А перед Зевсом все равны.

– Все ли?.. Я убедился, что нет большой разницы быть рабом у бога или демона. Хозяева всегда жестоки и подлы, а раб всегда обижен. А быть обиженным и униженным хотя бы у самого Зевса – я не хочу! Я против тех богов, которые порабощают или поддерживают рабство! Я готов молиться лишь тем богам, что делают людей свободными! Только о таких богах я что-то не слыхивал…

Фарзой с иным выражением взглянул на грека, сразу смягчившись. Пифодор заметил это и, облегченно вздохнув, рассмеялся.

– Смотри, князь, – показал он рукой вперед, – какие пожары в городе. Это рабы поджаривают своих хозяев!.. Ты помнишь, как Лайонак склонял Палака идти на Боспор? Вот это-то восстание он и обещал царю скифскому!.. Сейчас Палак при помощи рабов весь Боспор захватил бы голыми руками. Но он не согласился, погордовал перед маленьким человеком. А что получилось?.. Палак – погиб, а Лайонак, бывший раб, простой конюх, оказался мудрее царя Скифии! Каково?.. Вот и говори после этого, что рабство делает человека глупым, а цари и богачи всегда умны и всегда правы. Чепуха, я в этом давно убедился.

– Ты говоришь дерзко, но мне нравятся твои речи. Платон был продан тираном Дионисием на остров Эгину, но после этого не перестал быть мудрецом. Баснописец Эзоп был рабом очень глупого и чванливого человека. Таких примеров много.

– Верно!.. Вот видишь, и Пифодор не всегда глуп. Эх, князь, как я рад тебе! Бери меч, погуляем по боспорским улицам, отпразднуем твое освобождение железом и огнем!

Слова грека были насыщены бунтарством и страстью протеста против несправедливости мира рабовладельцев. И когда он с запальчивостью выражал презрение и ненависть к этому миру, то будил в душе князя что-то похожее на сочувствие. Рабская скверна не только запачкала и озлобила Фарзоя, но изменила его отношение ко многим привычным вещам. Князь кипел страстью отмщения за свой унизительный плен, но в то же время смутно чувствовал, что никакая месть не вытравит из его души горечи пережитого.

2

Нестройная толпа пиратов и только что освобожденных гребцов с «Арголиды» стремительно, то шагом, то бегом, поднялась на пантикапейский холм. Ее можно было принять за повстанческий отряд, возвращающийся после обхода городских улиц. Босой раб в вытертой и грязной овчинной безрукавке, бородатый, нечесаный, размахивая мечом, зажатым в твердой, как железо, ладони, бежал впереди.

– Ох, и спешишь ты, князь! – задыхался Пифодор, отяжелевший на корабле. – Едва ли понтийцы в акрополе. Посмотри, оттуда выходят такие же, как мы. Эй, друзья!

Несколько рабов, вооруженных хорошим оружием, остановилось.

– Что, с Диофантом покончили? – спросил грек.

– Добивают его в порту! А вы чьего отряда?

– Мы?.. Из отряда Лайонака! – нашелся родосец.

– В порт! В порт! – вскричал Фарзой, охваченный боевым пылом, уже не способный ни думать, ни отвечать.

Он видел перед собой лишь голову Диофанта и готов был драться хоть со всеми восставшими рабами, только бы пробиться туда, где был его враг.

Ступив на берег к северу от порта, они миновали те улицы, по которым отступали понтийцы. На мгновение остановились на широкой мощеной террасе, ограниченной со стороны моря каменной балюстрадой. Под их ногами лежал кроваво-красный горящий Пантикапей. Словно потревоженные муравьи, бегали люди по площадям и улицам, размахивая оружием и факелами.

– Вот он, город Спартокидов! – вскричал в исступлении грек. – Город цепей и пыток!.. Сегодня мы хозяева твои, Пантикапей!

– Велик город и прекрасен! – невольно замедлил свой шаг Фарзой, отплевываясь и вытирая с лица пот. В его глазах вспыхнули огни пожаров. – Нам надо бежать вправо, тогда мы окажемся в порту. Не так ли?.. Видишь, там идет сеча!.. Вперед!

Но пираты воспользовались мгновенной задержкой, уже ломились в двери соседнего дома. Послышался женский крик, грубый смех и треск разбиваемых дверей. Разбойному люду уже надоела бессмысленная погоня неизвестно за кем. Они жаждали не сражений, а добычи.

Родосец уставился глазами в розовеющий пролив, нашел место стоянки их корабля, и вдруг ругательство сорвалось с его губ. Он бросил меч на землю и схватился за волосы.

– Чего ты медлишь? – сердито спросил его Фарзой. – Собирай людей – и скорее туда!

– Куда, князь?.. Ты посмотри!.. Ах, черный демон!..

– Что такое?

– Опоздали, некуда спешить! Уходит, уходит! – Пифодор, чуть не плача, показывал обеими руками на пролив.

– Кто уходит? – недоумевал Фарзой. – Я вижу корабль, отходящий от пристани, и все! Он кажется красным от огней на берегу, но сейчас некогда любоваться им! За мной!

– Пусть покраснеют глаза у того, кто отплывает прочь от берегов на нашей «Евпатории»! Отступление нам отрезано! Ай-ай!

Действительно, «Евпатория» быстро уходила в море.

Ее весла вспенивали розовую, словно подкрашенную кровью, воду. У кормила можно было разглядеть два блестящих шлема понтийских воинов. Рядом чернела борода коренастого человека в полосатом плаще.

– Это же Диофант, враг твой!.. О Зевс Атавирский, Афродита Линдийская! Проклятый понтиец захватил наше судно и спасается на нем от мести мятежников! Вот и все!

– Бежим туда, мы нагоним его на лодках!

– Не такая посудина «Евпатория», чтобы ее можно было догнать на лодках! Теперь мы остались на берегу, как рыба, выкинутая на песок. Знаешь ли ты, несчастный князь, что мною руководила не только преданность тебе, когда я освободил тебя, но и воля княгини Табаны?!