Лестница на небеса - Полякова Светлана. Страница 19
Ирина некоторое время молчала, докуривая сигарету — огонек уже обжигал пальцы, — наконец она затушила ее и подняла на него глаза.
— Надо просто быть с ней рядом, — тихо сказала она. — Всего лишь. Быть с ней рядом, потому что только так ты сможешь уберечь ее от… поезда.
Она запнулась. На глаза навернулись слезы. «Черт побери, — зло подумала она, вытирая тыльной стороной ладони их со щеки. — Но почему ни одна сволочь не хочет вот так же уберечь от этого долбаного поезда меня?!»
Мышка даже не знала, сколько времени она лежит без сна, в темноте, с открытыми глазами… «Глазами я впускаю ночь, — подумала она. — Как в двери, тихо она входит и заполняет всю меня…»
Было тихо, только под ее окном какая-то загулявшая компания пропела нестройным хором песню про мороз, но быстро прошла дальше. Мышка еще слышала их смех где-то очень далеко, а потом промчался поезд…
Она невольно поежилась и, чтобы хоть немного отвлечься от неприятных и нелепых мыслей, принялась вспоминать «вечер поэзии» и то, что случилось потом…
Ее губ коснулась улыбка — слегка грустная, потому что Мышка понимала: будь она взрослой, Мила не сказала бы ей теплых слов.
— Я сама ушла от тебя недалеко, — призналась Мила. — И девчонки тоже… Просто мы очень хотим выглядеть взрослыми. Хотя бы по отношению к тебе… Ты влюблена в кого-то, да?
Мышка хотела ей сказать, что это ее, Мышкино, личное дело. Или насмешливо улыбнуться… Или соврать… Но почему-то ничего не получилось. Получился только долгий взгляд в окно, на череду медленно плывущих облаков, и кивок, подтверждающий правоту Милиных подозрений.
— Он твой одноклассник?
Мышка невольно рассмеялась. Господи, да разве можно влюбиться в кого-нибудь из своих одноклассников? Видела бы их Мила…
И тут же поймала себя на том, что довольно пренебрежительно протянула — глупые, самодовольные дети… Словно она так невольно обозначила и себя саму.
Глупая, самодовольная девчонка.
— Знаешь, — сказала Мила. — Когда-нибудь нам будет казаться, что все страдания, которые мы переживаем сейчас, самое светлое в нашей жизни… Мы будем это вспоминать, ты веришь мне?
— Нет, — ответила Мышка, глядя в большие карие Милины глаза. — Я в это не верю. Потому что всегда надо думать правду.
— Когда тебе исполнится лет сорок, — мягко улыбнулась Мила, — ты поймешь, что именно в эту пору была счастлива. Посмотри на себя сейчас глазами сорокалетней женщины… Ты обременена детьми. Работой. Готовишь обед к приходу мужа.
Мышка представила. Кинг должен прийти с работы. За стеной спят дети, похожие на него… «Как я счастлива», — подумала она.
— Я буду счастлива, — уверенно заявила она. — Я буду безгранично счастлива в сорок лет… Мне, наверное, именно этого и хочется. Но с ним этого не может произойти… Он не такой, как все.
Мила едва заметно улыбнулась. С ее губ чуть не сорвалось: «Девочка моя, да они все становятся не „такими“, когда мы влюбляемся!» Но, слава богу, сдержалась, понимая, что эти слова будут неуместными и противно-снисходительными. Но Мышка поймала эту улыбку и почти угадала мысль. Она нахмурилась и сердито повторила:
— Он на самом деле не такой… И его друзья совсем другие. Как будто они пришли из другого мира…
Она хотела рассказать о них, но решила, что это ни к чему. Все равно они никогда не будут вместе. Никогда. Зачем говорить о человеке, который уже забыл о твоем существовании?
— Если бы я была хотя бы двадцатилетней, — с тоской выдохнула она. — И если бы я была хоть чуть-чуть красивее!
Это получилось у нее так по-детски, что Мила снова улыбнулась, а Мышка рассердилась на себя. «Если бы, — усмехнулась она про себя. — Нет никаких „если бы“. Есть то, что есть».
— Мне надо учить уроки, — проворчала она.
— Ладно, не буду тебе мешать… Но думаю, ты не права… Дело не в возрасте. И ты красивая девочка… Мне кажется, у тебя все будет хорошо.
Мышке самой хотелось в это верить, но сейчас ей казалось, что лучше принимать жизнь такой, какая она есть. И в конце концов, ей просто хотелось окунуться в свои страдания.
Мила поднялась и пошла к двери.
— Пока, — помахала она Мышке рукой.
— Пока, — ответила та и снова открыла заветную тетрадь.
Но слова отказывались ей подчиняться — вместо этого она нарисовала его профиль. Получилось не похоже. Она рассмеялась и пририсовала ему усы. Большие, палаши такие, как у гусара… Усы ему явно не шли, но Мышка уже не могла остановиться. Она пририсовала еще бородку клинышком и маленькие круглые очки.
Потом ей стало стыдно, как будто она только что совершила плохой поступок. Она вырвала лист, скомкала его, открыла форточку и выбросила…
И тут же, наблюдая, как белый лист кружится, повинуясь движению воздуха, испытала острый приступ жалости. К этому листку. К Кингу. К себе.
И — ко всему миру…
Воспоминания и теперь вызвали в ее душе глупую жалость, и она закрыла глаза. «В конце концов, ты собираешься спать, — сказала она себе. — Завтра тяжелый день. Завтра этот глупый турнир…» Она и сама уже была не рада, что согласилась в нем участвовать. Но теперь не откажешься…
Или — она втайне этого хочет? Ведь это тоже — возможность быть услышанной. «Да захотят ли они меня услышать, — подумала она, чувствуя, что медленно засыпает, веки становятся тяжелыми, а мир куда-то уплывает вместе с удаляющимся грохотом поезда, несущегося вдали. — Интересно, куда он едет… Наверное, в Москву… Кто-то сейчас спит на верхней полке, а я сплю здесь… И что из того, что они не захотят меня услышать… В конце концов, единственный человек, в чьем внимании я нуждаюсь, и тот не хочет. А они-то… Не хотят, и не надо… Главное, чтобы он…»
Глава 5
«ДЕНЬ ОТКРОВЕНИЙ И СРАЖЕНИЙ»
Они опять стояли возле школы. Мышка заметила их сразу, и Галины слова перестали доходить до нее. Вся эта троица… До чего неприятные, подумала она. Но дело не в этом. Дело в том, что живет у них внутри… Мышке в тот момент, когда она встречалась с ними взглядом, иногда чудилось, что из их глаз ползут длинные, склизкие червяки. Наверное, это мысли их так выглядят… Как ни странно, ее пугала вовсе не эта Лена, несмотря на то что именно она была переполнена непонятной и необъяснимой ненавистью к Мышке. Нет. Ее пугал тот, второй парень, с тяжелым, почти свинцовым взглядом. Для себя Мышка обозначила этот взгляд «взором василиска» и старалась быстро пройти мимо, глядя в сторону, в пол, в небо — куда угодно…
Сейчас они стояли, преграждая Гале и Мышке путь. Словно поджидали ее.
— И можешь себе представить, эта выдра… Аня! Ты меня слушаешь?
Мышка машинально кивнула, хотя не слышала ее и даже не знала, кого Галя назвала «выдрой», — она сейчас была натянутой струной или стрелой, готовой к бою. Теперь, когда они подошли ближе и Мышка видела, как червяки из глаз приготовились вылезти наружу, у нее не осталось сомнений. Они ждут ее.
Понять, почему эти трое так ее ненавидят, она не могла. Даже в одном классе с ней не учатся и вообще живут в разных измерениях… В чем же дело? Просто так, потому что ненависти много, и злой обиды, и надо все это дерьмо выпустить, а тут подвернулась именно она?
Галя сделала шаг в сторону, поняв, что троица не собирается их пропускать. Невольно она потянула за собой Мышку, но не тут-то было… Лена сделала шаг в сторону, преграждая им дорогу.
— Ты, толстая, можешь двигать лыжами дальше, — презрительно сказала она. — А эта… — Она ткнула Мышке в грудь пальцем. — Эта пускай побудет с нами…
Галя от растерянности даже не обратила внимания, что ее назвали «толстой», покорно кивнула и с видимым облегчением обошла компанию. Потом как-то запоздало до нее дошло, что так поступать не стоит, но и вызывать гнев этой троицы, известной всей школе своим крутым нравом, ей тоже не хотелось.
— Я сейчас позову учительницу… — пробормотала она.
— Да хоть директора, — холодно усмехнулась Лена, продолжая буравить Мышку змеиным взглядом.
Мышка посмотрела ей прямо в глаза, преодолевая страх перед «пресмыкающимися», живущими у них в душе. Она уже поняла — те, кто хочет тебя унизить, до смерти боятся взгляда прямо в глаза.