Лестница на небеса - Полякова Светлана. Страница 39
Он промолчал.
— Кинг…
— Я не приду, — сказал он.
— Какого черта ты решил умереть заранее? — грустно проговорил Бейз. — Если все-таки ты передумаешь, спектакль в четыре. У них вход свободный.
Он положил трубку. Странно, подумал он. В четыре. Вход свободный. Совершенно ненужная информация отложилась в голове.
Он зло рассмеялся:
— Все равно. Даже если бы я и хотел…
Эта дрянная белая бумаженция будет готова только в три.
Он не успел бы…
И все-таки он пошел раньше.
Он загадал: если будет готова раньше, значит, пойдет. Последний раз увидеть ее лицо. Потом он уедет отсюда…
Все ведь так просто. Уехать, и тогда она его забудет.
В поликлинике было пусто. Пожилая дама в белом халате посмотрела на него с жалостью и неодобрением.
— Я делал вчера флюорографию, — пояснил он. — Еще не готова?
— Посмотрите, — кивнула она в сторону желтого ящика.
Он стал искать свое имя. Нашел и уже сделал шаг прочь, как вдруг остановился, с недоумением глядя на бумажку.
— Вы не перепутали? — вернулся он к столику. — У вас не бывает так: результат одного человека попадает к другому…
— Бывает, — призналась женщина. — У вас что-то не в порядке? Знаете, старый аппарат… Все возможно. Последний раз мы попали в такую историю… Чуть ли не половине пациентов поставили ложные диагнозы… А оказалось — просто был неисправен аппарат… Но сейчас вроде бы ничего такого не должно случиться. Дайте-ка, я посмотрю…
— Нет, — помотал он головой. — Не надо… Все в порядке. Он еще раз взглянул на мелкие синие буквы: «Легкие в пределах нормы»… И рассмеялся.
— Вы можете сделать снимок еще раз! — прокричала ему вслед женщина, но он только отмахнулся.
По дороге его остановил врач.
— Стае, как вы? — спросил он. — Давайте я посмотрю результат…
Кинг протянул ему листок.
— Скажите, — спросил он, — это может быть ошибкой?
— Может, — кивнул тот. — Пошли… У меня сейчас нет никого… Я вас посмотрю.
Они прошли в кабинет, теперь Кинг снова боялся, отчаянно ругая себя за то, что согласился. Но ведь надо быть уверенным. На все сто процентов…
Он ненавидел эти процедуры, и прикосновение холодного стетоскопа сейчас заставило его вздрогнуть.
— Все нормально, — недоуменно сказал врач. — Видимо, были остатки пневмонии… Можно сказать, вам повезло. Это чудо. Но все-таки покажитесь через месяц. И будьте осторожны, не переохлаждайтесь…
Он вышел на улицу и сначала пошел к телефону-автомату. Нашел мелочь, набрал Мышкин номер.
Трубку не брали, и он догадался — конечно, она уже там. До спектакля-то осталось всего ничего. Какие-то сорок минут.
«Надо спешить, — сказал он себе. — Я успею… Теперь-то я везде успею».
Уже шло первое действие. Мышка так волновалась, что у нее кружилась голова. Она стояла в коридоре, курила одну сигарету за другой, пытаясь хоть немного прийти в себя.
— Поделись сигаретой, — попросил ее Андрей, музыкант из группы. — Свои забыл… Да не трепещи ты, как осиновый лист. Все будет нормально…
Он махнул ей рукой с зажатой сигаретой и сбежал вниз по лестнице.
— Народу как грязи, — проворчала появившаяся рядом Таня. — Дай сигарету… Тебе хорошо, ты только через двадцать минут появишься… А мне уже идти.
Мимо прошел Сашка, который играл Резанова, подмигнул Мышке и посоветовал курить поменьше, а то голос просядет.
— Вера ругается на Дмитрия, — почему-то шепотом сообщила Танька. — Говорит, что нас ждет провал, и виноват в этом он сам. Потому что постановка сложная, и мы не справимся…
— Да пошла бы она, — разозлилась Мышка. — А то надо было играть этот кошмар… Она же предлагала скучнейшую пьесу. Какого-то местного автора…
— Зато просто. Сиди себе и будь примитивным… Ладно, я побежала… Сейчас мой выход. Пожелай мне…
— Семь футов под килем, — кивнула Мышка.
— А «не пуха» где?
— Сама туда иди, — рассмеялась Мышка.
— Ладно, — согласилась Таня. — Тебе тоже семь футов. И попутного ветра…
— Постараемся…
Она почти успокоилась. В конце концов, к этому надо привыкать… Просто не смотри в зал, посоветовала она самой себе. Представь, что там никого нет. Только Кинг. Но о нем сейчас не надо… Он же не придет. Хорошо, пусть так… Она не станет смотреть в зал и будет воображать, что там только и есть один человек. Может, это и неправильно, бежать в воображение, но что прикажете делать, если реальность сто крат хуже? Как самосохраняться?
— Краснова, пора…
Она скрестила пальцы и как в черный омут бросилась.
Первый шаг на сцену сначала получился незаметным. Она даже не поняла, что уже перешла границу.
«Не смотри в зал», — приказала она себе.
Но — посмотрела.
Видимо, воображение у нее и в самом деле было сильным. Потому что она сначала увидела именно Кинга.
В зале было темно, и никого больше не видно, а Кинг стоял возле двери, в полумраке, и смотрел прямо на нее. И еще, что уже совершенно не вписывалось в реальность, он ей улыбался.
«Ладно, — сказала она себе. — Мои видения иногда приносят пользу»…
Мышка закружилась в чужих словах, произнося их как свои, и поминутно оглядывалась в зал, опасаясь, что видение исчезнет. Она все говорила ему, и пела тоже ему, и рассказывала ему о них же самих, только живущих в другой эпохе, и, когда молилась, на самом деле она просила только об одном — чтобы их жизнь оказалась счастливее. И почему-то ей было грустно из-за того, что в этом мире иногда все до того наполнено жестокостью, злобой и прочими гадостями, что не хватает места для любви. Поэтому любовь уходит по лестнице на небеса, и остаются только грубые подделки, но люди не понимают этого… Они не понимают, что любовь никогда не подчиняется примитивным законам их сознания, и от этого сами же и страдают… И она вдруг почувствовала себя такой счастливой и благодарной Богу за то, что он дал ей испытать это на самом деле. Она искала Кинга в зале — и каждый раз находила. И тогда невольно говорила все не Сашке, одетому в псевдокамергерский мундир, а ему…
— Что… что она говорит?
Мышка остановилась у края сцены, глядя на него. Опустилась на колени.
— Она молится…
Она уже почти не слышала их голосов. Она просто говорила ему, даже не пытаясь играть. Она знала, что сейчас по ее лицу текут слезы, но не вытирала их. Ей было наплевать.
— Возьми меня, возлюбленный, с собой, — просила она его, — я буду тебе парусом в дороге… Я буду сердцем бурю предвещать… Мне кажется, что я тебя теряю…
Она не видела, как он на нее смотрит. Она это чувствовала. Ее душа и его душа — этого стало так много, и остальное потонуло, растаяло вокруг, и те, кто были в зале, не могли понять, что происходит. Они просто думали — вот на их глазах родилась актриса. Наверное, это было нечестно по отношению к ним, но сейчас ей было не до этого.
Ее голос срывался, дрожал, и, когда сцена кончилась и она очнулась, острая боль пронзила ее.
Она увидела, как он быстро вышел, и устало опустила Руки.
Он ушел.
Он ушел… «Мне кажется, что я тебя теряю»…
Ей хотелось побежать за ним. Плюнуть на все. Разве есть что-то важнее?
Она бросилась к выходу. Но тут же остановилась. «Нет, — сказала она себе. — Нет… Я должна остаться. Я должна выйти на сцену как ни в чем не бывало. Я актриса…»
Он почти бежал, торопясь купить ей цветы, отчаянно ругая себя за то, что не подумал об этом сразу.
Девушка у входа сказала, что до финала еще сорок минут. И антракт пятнадцать… У него в запасе только час.
Он все не мог найти ей этот «белый шиповник». Как назло, все розы почему-то были красными…
А он непременно хотел — белые. Без крови.
И все шел по проспекту, потом почти бегом добрался до вокзала…
Там продавали цветы, он это знал. Если он поторопится, то еще успеет…
Там наверняка есть белые розы…