Паруса смерти - Попов Михаил Михайлович. Страница 30

И вот, когда господин де Левассер уже смирился с тем, что события потекли по определенному руслу, приходит это письмо!

Нужно все-таки ему отказать во встрече, будет знать, как манкировать дружеским расположением такого человека, как губернатор Тортуги.

Решено: отказать!

Его высокопревосходительство взял в руки колокольчик и позвонил.

Явившемуся лакею он сказал:

— Констан, пошли кого-нибудь к капитану Олоннэ и передай, что я жду его сегодня вечером.

Что-то около этого времени в кабинет к отцу зашла Женевьева. Она несла с собою книгу, заложенную пальцем, и заявила, что хотела бы побыть в обществе батюшки, потому что одиночество ей опостылело.

В другое время господин де Левассер пришел бы в восторг от такого проявления родственных чувств, но тут его физиономия вытянулась.

— Знаешь, доченька… — начал он.

Женевьева подняла на него удивленные глаза:

— Что с вами, отец?

Господин де Левассер прокашлялся и подвигал пергаменты у себя на столе.

— А что, капитана Шарпа нынче не будет к обеду?

— Будет, но до обеда еще далеко.

— В самом деле? А я что-то проголодался. — Губернатор встревоженно посмотрел на входную дверь своего кабинета. Сейчас в любой момент может появиться Констан и объявить, что капитан Олоннэ явился.

— Ты чем-то очень озабочен, отец?

Господин де Левассер умел, но не любил врать.

— Знаешь, Женевьева…

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Ненадолго.

Женевьева понимала, что ее отец является человеком, можно сказать, государственным и у него могут быть дела, о которых не должен знать никто, даже она, самый близкий ему человек. Женевьева встала и направилась к двери, через которую можно было попасть во внутренние покои дома.

Господин де Левассер уже вздохнул свободно, но она вдруг остановилась:

— А кого это вы ждете, папочка?

— Какое это имеет значение?

Гримаса болезненного подозрения исказила прекрасные черты девушки.

— Уж…

— Да, и тебе совершенно не следует с ним видеться. Поверь, поверь мне.

— Я верю вам всегда и во всем, но так уж и вы мне поверьте, что вам не следует его принимать. Что у вас может быть общего с этим омерзительным, кровавым насильником!

Губернатор вздохнул.

— Принимая его, вы унижаете и себя и меня. Если бы у меня была возможность, это развратное чудовище, это существо…

Противоположные двери кабинета бесшумно раскрылись.

На пороге стоял капитан Олоннэ.

Женевьева повернулась и вышла. Он все слышал, думала она. Что ж, тем лучше!

Господин де Левассер тоже был уверен, что обличительные слова его дочери дошли до слуха делового гостя. Что ж, тем лучше. Хотя губернатор и выглядел несколько смущенным, в глубине души он целиком и полностью был согласен со словами дочери. Слишком самоуверенному корсару не мешает знать, какого мнения держатся о нем порядочные люди. Ничего не нужно объяснять специально.

— Здравствуйте, господин де Левассер.

— Рад вас видеть, капитан.

Два церемонных полупоклона.

— Я принял вас…

— Хотя многие считают это опрометчивым поступком.

— Оставим это.

— Охотно.

Губернатор вернулся в свое кресло за письменным столом.

— Итак, к делу.

Олоннэ сел на стул с золоченой спинкой и положил ногу на ногу.

— Я буду краток. Некоторое время назад вы оказали мне честь, открыв свой план налета на Маракаибо.

Губернатор кивнул.

— Тогда, признаю, я совершил огромную глупость, отказавшись от вашего предложения; теперь бы я желал исправить свою ошибку. Вы понимаете меня ваше высокопревосходительство?

Горькая улыбка заиграла на губах господина де Левассера.

Он взял нож для разрезания бумаг и повертел в руках, посверкивая бриллиантами на его рукояти.

— Я понимаю, что оскорбил вас своим отказом тогда, но мне кажется, что есть дела, в которых можно переступить через обиды. Тем более что я приношу вам свои искренние извинения.

— Дело даже не в обидах. По крайней мере, в меньшей степени в них.

— А в чем же тогда? — В синих огнях под слившимися черными бровями загорелись холодные огни.

— Поздно, мой любезный друг.

— Поздно?!

— Да, — губернатор, не скрывая огорчения, кивнул, — у моего плана появился уже исполнитель.

— Кто же это? Впрочем, я догадываюсь. — Олоннэ саркастически улыбнулся. — Но он же…

— Болван? — спросил капитан Шарп, его облик как-то мгновенно утратил большую часть своих ярких красок.

— Болван, болван и еще раз болван! — решительно заявила Женевьева, с размаху швыряя свою книгу в виолончель. Этим движением она выразила недоверие сразу и музыкальному и письменному искусству.

— В чем же я болван? — Шарп выпучил глаза и огляделся, как бы действительно пытаясь выяснить «в чем».

— Да во всем! — был ему ответ.

Ирландец ощупал отвороты своего камзола, коснулся локонов, пожевал губами и заявил:

— У меня такое впечатление, что вы не рады меня видеть.

— Вы сверхъестественно догадливы.

Капитан осторожно приблизился к кушетке, на которой полулежала Женевьева, присел на краешек стула, восстановил положение виолончели. Она ответила ему жалобным, но благодарным дребезжанием своих струн.

— Могу ли я теперь считать, что отвергнут? — поинтересовался капитан. В глазах его был заметен самый настоящий испуг.

Женевьева пошарила рукой под кушеткой. Больше никакой книги под рукой не оказалось.

— Какие еще можно задавать вопросы после того, что вы от меня сейчас услышали, капитан?

— Вопросов как раз более чем достаточно. Одни только вопросы и остались.

— Ну вот, сами себе их задавайте и сами на них отвечайте.

— А вас уволить от этого?!

— Я уже говорила, что вы догадливы, не заставляйте меня повторять комплименты!

Капитан всерьез отнесся к предложению провести диалог с самим собой.

— Зачем вы завлекали меня? Чтобы посмеяться надо мной. Зачем ваш отец посвящал меня в свои планы? Чтобы сделать из меня болвана. Зачем…

Женевьева резко отвернулась к стене, послышались глухие рыдания.

Капитан Шарп осекся.

— Женевьева?! — осторожно позвал он.

— Уйдите, умоляю вас, уйдите! Разве вы не видите, что делаете мне больно!

Капитан встал, грудь его переполняли какие-то чувства, очень сильные и очень неопределенные.

— Женевьева, я только хочу сказать, что всегда… понимаете, всегда… я…

— Умоляю, уходите!

Кое-как поклонившись, ирландец удалился на подгибающихся от горя ногах.

Губернатор развел руками:

— Как бы то ни было, господин Олоннэ, мое, «нет» — окончательно. Признаюсь, я говорю эти слова с сожалением, но не сказать их не могу.

Капитан был заметно расстроен: поражения на этом фронте он не ждал.

— Мои сожаления, я думаю, превосходят ваши, но я, как и вы, дальнейшее обсуждение считаю излишним.

Оба встали.

— Я слышал о неприятностях, которые вас постигли, и если у вас…

Олоннэ неприступно улыбнулся:

— Оставим это.

— Как вам будет угодно.

Корсар поклонился и, придерживая шпагу, направился к выходу из кабинета.

— Капитан, — остановил его голос господина де Левассера, ставший вдруг удивительно неуверенным.

— Я вас слушаю, — ответил Олоннэ не оборачиваясь.

— Я хотел задать вам один вопрос.

— Задавайте. Несмотря на сегодняшний разговор, я всецело к вашим услугам.

Его высокопревосходительство покряхтел, стянул с головы парик и нервно растер лоб рукой.

— Вопрос, как бы это точнее выразиться, интимного свойства. Вы меня понимаете?

— Спрашивайте, ваше высокопревосходительство.

— Ну, хорошо. В тот день, в тот ужасный день Женевьева была в вашем доме?

Олоннэ медленно обернулся. Очень медленно. И за это время успел понять, что дочь не откровенничала с отцом на этот счет. Что у господина де Левассера есть сомнения по поводу того, что же в самом деле произошло тогда в доме корсара Олоннэ, и что сомнения эти жгут его.