Опасные забавы - Портер Маргарет Эванс. Страница 51

– Моего крестного отца, – Розали непроизвольно стиснула руки. – Его убили во время большого террора. Эти canailles вытащили его из дома и повесили на фонаре.

– Chere Розали, как бы я хотел избавить вас от пережитых опасностей и потрясений! – Помолчав немного, он проговорил: – Я не сомневаюсь, что скрипач хорошо относился к вам и обращался как с родной дочерью. Но он давно умер и не огорчится, если вы признаете меня своим отцом. К тому же вы не носите его фамилию.

– Иногда я пользуюсь ей в личной жизни, – сообщила она и посмотрела на Джерваса, желая получить поддержку.

Тот подошел ближе и спросил:

– Месье Лемерсье, почему вы решили встретиться с мадемуазель де Барант, каковы истинные мотивы вашего поступка?

Француз озадаченно поглядел на него:

– Мотивы? Я просто хотел увидеть дочь моей возлюбленной Дельфины и познакомиться с ней. Разве это запрещено?

– Теперь, когда эта цель достигнута, что вы намереваетесь делать? Возвратиться во Францию?

– Англия стала моим домом, господин герцог. Я живу здесь уже почти год и все время искал дочь Дельфины. Многие эмигранты могут это подтвердить, и мистер Бекман aussi.

Розали, не понимая, что могло сблизить этих мужчин, спросила, где они впервые встретились.

– Несколько месяцев назад я побывал в Седлерз-Уэллз, узнав, что там есть балетная труппа. Моя ложа была нанята bouffon [51] Гримальди и соседом в ней оказался месье Бекман. Когда он описал мадемуазель де Барант, работавшую в труппе, мое сердце забилось от радости. После спектакля я стал расспрашивать актеров и танцоров, надеясь получить дополнительные сведения, и они направили меня к миссис Гримальди. И, хотя она не сообщила ни мне, ни моему адвокату, куда вы уехали, но любезно согласилась послать наши письма. – Он грустно улыбнулся Розали и заключил: – Если вы желаете держаться от меня подальше, то так и скажите, и я буду вынужден повиноваться. Но уверен, что вы этого не сделаете, потому что я одинок в чужой стране и у меня нет ни жены, ни детей, ни семьи.

– После вашего рассказа у меня возникло очень много вопросов, и сейчас я просто не готова что-либо вам ответить, – отозвалась Розали.

Она не испытывала к нему неприязни и не осталась равнодушна к его обаятельной легкости, много лет назад покорившей ее мать. И все же пока она не могла признать его отцом, хотя такое предположение представлялось ей все более и более вероятным.

– Если я действительно его дочь, – сказала она Джервасу после ухода француза, – то не знаю, хватит ли у меня смелости для разговора с тетей Тильдой. Она не разлюбит меня, если выяснится, что мы не родня по крови, но я для нее последняя связь с отцом. По крайней мере, мы так раньше думали, – задумчиво говорила она. – Я всегда называла себя де Барант и всегда знала, что я в равной мере Лавгроув. Мне трудно понять как данность и еще труднее смириться с тем, что я на год старше, чем считалось. Для танцовщицы это страшное открытие.

Даже в феврале ухоженные окрестности особняка Солуэй доставляли удовольствие их владельцу и служили ему убежищем. Воду из мраморного бассейна на зиму сливали, а ветви деревьев были сухи, но садовники регулярно подрезали кустарники роз, растущие у высокой стены. Хотя слабые солнечные лучи не согревали Джерваса, прогуливавшегося вдоль изгороди из вечнозеленых тисов, они подняли ему настроение. Ему также стало легче на душе от белых и желтых крокусов, окаймлявших изгородь.

В последний месяц он несколько раз видел Розали, чаще всего из своей ложи в Королевском театре. Заседания в палате лордов затягивались до позднего вечера, и он не мог бывать на спектаклях по вторникам, но каждое воскресенье смотрел эффектные трагедии или комедии и радовался коротким появлениям танцовщицы в балетных сценах.

Если прежде он полагал, что Розали не будет упорствовать и нарушит обещание, данное умирающему Дэвиду Лавгроуву, то теперь понял все его надежды тщетны. Цельность натуры и гордость были ее главными добродетелями, не считая самой добродетели. Она не станет его любовницей, она ясно и четко сказала ему об этом, а он слишком дорожит ее добрым отношением, чтобы действовать как безжалостный и настойчивый соблазнитель.

До сих пор он не считал возможным говорить Розали о силе обуревавших его чувств, которые чуть ли не каждый час то возносили его к вершинам счастья, то низвергали в глубины отчаяния. Он дважды побывал на Пентон-стрит, и результаты обоих визитов его разочаровали. В первый раз он застал у Розали миссис Гримальди, а в следующий встретил у нее бывшего сослуживца Дэвида Лавгроува, старого музыканта из оркестра Королевского театра. Последняя попытка увидеться с ней оказалась самой неудачной. Ему захотелось повеселить ее описанием торжественной церемонии, которую он наблюдал в Малиновом зале Карлтон-Хауз, и он явился к Розали в полдень. Но Пег Райли сообщила ему, что ее госпожа только что ушла на репетицию, и он вернулся в особняк Солуэй и стал бродить по дорожкам парка.

Именно там и нашел его лорд Элстон и принялся расспрашивать, почему его не было на вчерашнем званом вечере.

– В отличие от очаровательной хозяйки, я и не рассчитывал тебя там встретить. По твоей вине Джорджиана Титус осталась в одиночестве, и я в какой-то степени почувствовал свою ответственность за это. Мне стоило бы предупредить ее, что не нужно устраивать прием, когда в театре идет опера. Я здесь не за тем, чтобы дразнить тебя. Нам нужно обсудить важный вопрос. Иди, вернее, два вопроса.

– Да, – рассеянно откликнулся Джервас, по-прежнему думая о Розали.

– Ты должен рассказать мне о своей последней встрече с членами королевской семьи, прежде чем я прочту об этом в газетах. Хотел бы я знать, собираешься ли ты стать правой рукой регента. Я твой лучший друг, твой постоянный спутник, я желаю тебе только добра, однако ты мне об этом ни словом не обмолвился. Ты мной попросту пренебрег и не заслуживаешь моего совета, но все-таки позволь мне кое-что предложить. Я знаком с принцем гораздо дольше, чем ты, и прошу тебя – будь с ним поосторожнее.

– Я постараюсь, – заверил его Джервас.