Таинственная незнакомка - Портер Маргарет Эванс. Страница 21

Ориана опоздала на репетицию.

Она ринулась чуть ли не бегом по оживленной улице в поисках наемной кареты. Как назло – ни одной, а она была еще далеко от Уильямсон-сквер. Если она будет идти слишком поспешно, у нее собьется дыхание и она не сможет петь. Прокладывая себе путь сквозь толпу клерков, слуг и женщин из процветающего торгового сословия, Ориана вела опостылевший спор с самой собой на тему о том, разумно ли написать письмо Дэру. Она не могла избавиться от чувства, что поступила с ним нехорошо. В последние дни ее жизни на острове он вел себя по отношению к ней как друг. В иное время и при иных обстоятельствах он мог бы стать для нее еще более близким. Его корабль в Ливерпуле. Она могла бы уговорить кого-то из матросов передать от нее письмо. Или следует подождать до тех пор, пока она не вернется в Лондон?

Раскрасневшаяся, со стертыми ногами, Ориана наконец добралась до театра и извинилась перед ожидавшими ее оркестрантами.

– Я утратила чувство времени, – виновато произнесла она. – Постараюсь петь как можно лучше, тогда вы уйдете домой пораньше и сможете отдохнуть перед вечерним концертом.

К ее облегчению, никто из музыкантов не выразил ни малейшей досады, они улыбались ей и понимающе кивали. Управляющий мог бы оштрафовать ее за опоздание, но не сделал этого. Как-никак она была Анна Сент-Олбанс.

Ориана заняла свое место на сцене у самого края, старательно избегая покоробленных и неровных половиц. «Этот театр, – подумалось ей, – наверное, самый захудалый и скверно управляемый во всей Англии». Непонятно, с чего это ее лучшая подруга выражала такой восторг по поводу ее выступления здесь. Пустые сейчас кресла в партере, ложах и на балконе были потертыми, выцветшими и грязными. Затхлый воздух, насыщенный неприятными запахами, подчеркивал общую атмосферу обветшания. Впрочем, карьера Харриот начиналась в провинциальных театриках, то есть в еще худших условиях, в то время как сама Ориана гастролировала в прекрасных оперных театрах Европы, где хрустальные люстры освещали позолоченные стены, бархатные портьеры и шелковую обивку кресел. На головах и платьях дам сверкали драгоценности, ливреи слуг, их сопровождающих, сияли до блеска начищенными пуговицами.

– Начнем? – спросил музыкант, садясь за клавесин. «Прелестней нимфы на лугу красотка наша Салли», – весело и оживленно запела Ориана.

То была одна из первых разученных ею песен – дань очарованию её матери. Отец Орианы никогда не уставал слушать эту нехитрую пастораль, она была любимой и у ее слушателей в Воксхолле.

Потом она пропела свой тщательно отобранный репертуар английских баллад, итальянских арий и французских песенок. Фрэнсису Эйкину было безразлично, что она поет и на каком языке, поскольку она обеспечивала ему полный зал на ближайшие два вечера. Его сейчас больше беспокоило отсутствие исполнителей из театра «Друри-Лейн», в том числе и Харриот Меллон. Новая пьеса Шеридана «Писарро» имела самый большой на памяти зрителей театральный успех, и он не мог заполучить нужных ему актеров до тех пор, пока идут эти беспрецедентные представления.

Исполняя грустные куплеты «Разочарованный влюбленный», Ориана размышляла о Дэре Корлетте.

– Весьма впечатляюще и трогательно, – заметил аккомпаниатор, когда она кончила. – Я абсолютно уверен, мадам Сент-Олбанс, что все леди в зале будут проливать слезы.

Ориана перешла к арии из оперы, полной трелей и фиоритур, – наиболее выразительный номер, какого могли ожидать ливерпульские слушатели от певицы из Лондона, чтобы убедиться, что потратили деньги на билеты не зря.

Теперь почти все. Музыкант проиграл коротенькую грустную прелюдию к последней вещи, которую хотела исполнить Ориана. Она запела на гэльском языке – то была песенка, которой научил ее Нед. Струнные инструменты негромко подключились к мелодии, в основном подчеркивая ее ритм, и продолжали играть, когда Ориана запела английскую версию.

Аккомпаниатор широко улыбнулся ей.

Вероятно, Нед был бы удивлен и обрадован, узнав, что она решила закончить концерт его песней. Она спела ее еще раз аккомпаниатору. Пока они так вот вместе работали, музыкант заметил, что Ориана опровергла предположение оркестрантов о том, что заезжая вокалистка окажется капризной и сварливой и что с ней будет трудно работать. Местные актеры дружно ненавидели ежегодно приезжающих сюда исполнителей из Лондона – кроме мисс Меллон, которую все так же безудержно обожали. Ее дружба с Харриот, как предполагала Ориана, и послужила причиной столь теплого приема, оказанного ей самой. Дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь не поделился с ней забавной историей или добрым воспоминанием о Харриот.

– Мадам Сент-Олбанс, – окликнул ее из кулис Фрэнсис Эйкин. – Попрошу вас на пару минут зайти в контору кассира.

Ориана захватила свой плащ, раздумывая, уж не решил ли он ее все-таки оштрафовать. Должна ли она в таком случае опротестовать наказание или следует беспрекословно принять его?

Мистер Эйкин предложил ей сесть в то единственное кресло, которое удалось втиснуть в узкое пространство крохотной каморки, избранной им для беседы.

– Я был немного знаком с мисс Салли Верной много лет назад, – заговорил он мягким голосом с легким ирландским акцентом, – когда сам выступал на сцене «Ковент-Гардена» и «Друри-Лейн». А в то время когда торговал тканями на Йорк-стрит, я имел счастье пользоваться покровительством вашего батюшки, его светлости герцога Сент-Олбанса.

Уже знакомая с его уловками, Ориана догадалась, что Эйкину что-то нужно от нее.

– А теперь его очаровательная дочь взошла звездой на небесах нашего театра. Наш краткий союз оказался очень приятным и к тому же выгодным. В этом сезоне дела нашего заведения неблестяще. Огромный успех новой пьесы мистера Шеридана – о, я убежден, что это шедевр! – лишил меня милой мисс Меллон и других ведущих актеров театра «Друри-Лейн». Ливерпульцы твердят мне: «Только лондонские актеры, и больше никто!» И я должен им угождать.

– В вашей труппе есть миссис Чэпмен из «Ковент-Гардена», – напомнила Ориана. – И мистер Янг. И комик мистер Найт.

– И тем не менее я нуждаюсь в пополнении труппы. По этой причине я умоляю вас остаться в Ливерпуле.

– На какой срок?

– До августа.

– Простите, но это невозможно. В конце месяца начинается мой ежегодный летний ангажемент в Воксхолле. У меня договор с мистером Симпсоном и мистером Бар-реттом, согласно которому я должна петь раз в две недели.

– Но могли бы вы остаться хотя бы на неделю? Я уплачу вам приличный гонорар.

Ориана уже готова была посоветовать ему потратить эти деньги на ремонт его захудалого театра, но придержала язык.

– Я подумаю, – только и ответила она, отлично понимая, что следует отказаться от этого предложения.

По пути домой она обдумывала письмо Дэру Корлетту.

«Сэру Дэриусу Корлетту, Рамси, остров Мэн. Сэр, я надеюсь, что это письмо найдет вас в добром здравии и расположении духа...»

Нет, это слишком сухо.

«Дорогой сэр Дэриус, приношу вам извинения за свой поспешный отъезд и надеюсь, что вы простит меня за...»

За что? За то, что сняла у него коттедж в долине? Позволила заниматься с ней любовью в Скайхилл-Хаусе? Сбежала от него?

«Мой любимый Дэр, я думаю о тебе постоянно, днем и ночью. Жизнь кажется мне пустой и унылой без тебя. Если бы ты был здесь, говорил со мной, смешил меня, заключил в объятия, целовал до потери сознания, как тогда, когда мы...»

Опомнившись и сообразив, что прошла дом миссис Уодделл, Ориана повернула назад.

Сунув руку в карман за ключом от входной двери, она коснулась камня, который дал ей Дэр. Ориана вошла в дом, поднялась на один пролет лестницы, остановилась на площадке, вынула камень из кармана и начала поворачивать к свету то одной, то другой гранью – такая привычка появилась у нее в последнее время.

Сверху до нее донесся высокий звонкий голос:

– Наконец-то! Я жду целую вечность. Пораженная, Ориана уронила кварц.

– Хэрри! Но ведь ты должна быть в Лондоне! Актриса быстро сбежала по лестнице и, громко смеясь, обняла подругу.