Шотландец в Америке - Поттер Патриция. Страница 40

13.

Габриэль полюбила пса с первого взгляда. И полюбила еще сильнее, узнав скорбную повесть о его верности тому, кто лежал в могиле.

Удивив ее взглядом, в котором светились нежность и любопытство, Дрю сунул собаку ей в руки.

— Вот тебе еще одна головная боль, — сказал он подчеркнуто беспечно. — Думаю, твой фургон скоро превратится в Ноев ковчег.

Радость охватила все ее существо. Она поняла: Дрю не совсем отказался от нее! И в то же время она боялась слишком надеяться, боялась поверить в возможность его любви. И еще страшилась, что сама полюбит его слишком сильно. Впрочем, и страшиться было уже поздно. Габриэль и так любила Дрю без памяти, и, когда их глаза встретились, по ее телу пробежала жаркая дрожь.

Она прижала к груди живой комок меха и взглядом горячо поблагодарила Дрю.

— Тебе придется как-то назвать пса, — сказал он, — никто не знает его имени.

— Я назову его Верный, — сказала Габриэль, думая о преданности пса. — Да, я, наверное, так его и назову.

И с Верным у нее не возникло никаких хлопот. Он только грустил, и Габриэль проводила с ним все свободное время, рассказывая о том, что прежний хозяин ушел в чудесные края, где ему теперь очень хорошо, и что у него, Верного, теперь будет новый дом.

Все-таки пес причинил кое-какие неприятности. Она так о нем заботилась, что в тот вечер ужин запоздал, бобы превратились в месиво, а хлеб подгорел. Дэмиен ворчал, что всегда удавалось ему с большим успехом, и Керби тоже бормотал насчет того, какой он глупец и зачем позволил взять «проклятую животину». Однако он не попытался отнять у нее собаку.

На следующее утро, когда стадо перешло реку вброд и двинулось на север, Верный уже сидел на козлах. Габриэль нахлестывала мулов, чтобы не отставали от главного фургона. Из-за угрозы нападения индейцев фургоны, вопреки обычаю, не удалялись от стада. Нервы у людей были напряжены до крайности, и после того как прошлым вечером Кингсли рассказал о том, что случилось в фактории Хэйли, в лагере начались перебранки и потасовки. Провиант подходил к концу, включая запасы кофе и сахара.

Габриэль наклонилась и погладила собаку, которая сносила ее ласки без всякого ответного чувства. Пес, правда, перестал скулить и, по-видимому, немного успокоился. Она все еще держала его на привязи — боялась, что тот убежит на пепелище.

Прерия казалась бескрайней. Теперь Габриэль была единственной, кто готовил пищу, и так будет, пока Кингсли не найдет нового повара. Поэтому она составила план, как использовать свое новое положение, чтобы проникнуть в главный фургон и порыться в личных вещах Кингсли. Габриэль вряд ли ожидала, что найдет прямое доказательство вины Кингсли в убийстве ее отца. Просто это было единственное, что она могла придумать, — хотя бы узнать об этом человеке побольше.

Конечно, она была воспитана в правилах, не позволявших нарушать права личности на частную жизнь и тайны. Габриэль не могла отделаться от чувства, что предает своих родителей и собственные принципы, шпионя за Кингсли. Хотя последние слова отца постоянно звучали в ее ушах, у нее возникло невольное уважение к суровому скотоводу.

Он нанял отчаявшегося, голодного юнца, позволил взять истощенную лошадь на перегон. Он не дал убить новорожденного теленка, которого пришлось затем везти в хозяйственном фургоне. Он дал приют собаке, обреченной на смерть, которую надо было теперь кормить из их скудных запасов, и едва не плакал над могилой человека, своего наемного рабочего, которого двадцать лет называл и считал своим другом. И считал искренно — в этом Габриэль не сомневалась.

Она отчаянно хотела совместить этого Кингсли, с его добрым, внимательным отношением к людям и животным, с образом Кингсли — хладнокровного убийцы.

Именно поэтому она забыла про щепетильность и самоуважение и решила порыскать в его личных вещах. У нее для этого в запасе оставалось почти десять дней пути до ближайшего городка, где Кингсли найдет нового повара. Десять дней, чтобы узнать правду.

И десять дней полной ответственности за то, чтобы шестнадцать погонщиков были каждый день накормлены, а припасы все сокращались.

Ее раздумья прервал стук копыт, и Габриэль увидела, что к ней скачет Кингсли.

— Впереди, в миле от нас, Канадлен-Ривер! — крикнул он. — Заночуем на этом берегу. Переправимся завтра на рассвете.

Она кивнула, и он поскакал дальше, чтобы оповестить остальных. После того как Габриэль едва не утонула, переправы внушали ей страх и отвращение. И она от всей души понадеялась, что Канадлен-Ривер будет неглубока, а течение медленное.

Как бы не так! Река оказалась широкая, с сильным течением, и, хотя некоторые погонщики утверждали, что она неглубокая, утонуть в ней, как понимала Габриэль, труда не составит. Она приготовила ужин, все время бросая: невеселые взгляды на водную преграду.

Погонщики особенно умаялись и устали за день. Постоянная угроза нападения индейцев заставляла их дежурить сверхурочно. И весь вечер Габриэль смотрела, как, с покрасневшими от недосыпания веками, они подходят за кофе и едой, чтобы потом соснуть пару часов — и снова отправиться в дозор.

Кингсли вернулся из поездки на другой берег реки как раз перед рассветом. Налив себе кружку кофе, он жадно отпил глоток и одобрительно кивнул:

— Кофе что надо.

Габриэль отвела взгляд. Она была смущена и обрадована похвалой.

Кингсли положил себе в миску тушеных бобов, взял кусок свежего хлеба и присел на корточки около костра, где уже ели Джейк и Долговязый.

— Справляешься? — спросил он у Габриэль. Она кивнула.

— Большая нагрузка для такого мальца.

Девушка отвернулась.

— Сможешь продержаться еще с неделю или немного подольше?

Она снова кивнула.

— Черт побери, парень, голос у тебя есть?

Габриэль искоса глянула на него.

— Я думал, вам нужен повар, а не его голос.

Джейк и Долговязый хохотнули.

Кингсли тоже улыбнулся, и его кривая усмешка показалась Габриэль очень привлекательной.

— А ты колючий юнец, а?

Она передернула плечами.

— Нам еще предстоит месяц пути, — сказал Кингсли, — а может, и побольше. Тяжеловато тебе придется, малец.

— А старику было легче, что ли? — не подумав, огрызнулась она.

Кингсли оцепенел, лицо побледнело, и Габриэль поняла, что сболтнула лишнее. Он ведь любил Джеда. Ведь она все равно что обвинила его в убийстве старика, а это совсем не входило в ее намерения.

Кингсли молча доел бобы, допил кофе, взял свежую лошадь и поехал проверить стадо.

Джейк встал и потянулся.

— Пойду сосну чуток. У меня ночное дежурство.

Долговязый тоже встал, и они направились к своим одеялам.

Габриэль осталась одна, рядом с главным фургоном. Сердце у нее гулко застучало, и она прикинула в уме, не наступил ли подходящий момент для «обследования» вещей Кингсли. Ведь более подходящего случая может и не представиться. А если кто неожиданно нагрянет, она скажет, что поднялась в фургон за патокой для кофе. Девушка сделала глубокий вдох, оглянулась — не смотрит ли кто. Погонщики спали, и она забралась в фургон через заднюю дверцу.

У скамьи стоял большой ящик. Она уже не раз его видела, когда Джед посылал ее то за тем, то за другим. Габриэль наклонилась, чтобы получше разглядеть ящик в слабом отблеске костра. Ящик в фут длиной и дюймов шесть толщиной оказался заперт. Габриэль не знала, что хочет найти, но то, что ящик заперт, не ускользнуло от ее внимания. Наверное, в нем деньги… а может быть, Кингсли хранит здесь письма или дневник.

Габриэль боязливо потрогала замок, не желая ни ломать его, ни оставлять каких-либо признаков насильственного вскрытия. После нескольких безуспешных попыток снять замок она сдалась и положилась на случай.

Раньше или позже, но они прибудут в город или еще в какую-нибудь факторию, и Кингсли сам откроет ящик, чтобы взять деньги на провиант. И уж она тогда постарается быть рядом и ухитрится бросить взгляд на содержимое ящика. А может быть, и подсмотрит, куда он прячет ключ.