Шотландец в Америке - Поттер Патриция. Страница 42

— Так что же, Габриэль? — спросил он, повышая голос, и девушка, искоса глянув на него, поняла, что он ждет чистосердечного признания.

Ну что ж, она все расскажет — даже если Дрю не очень понравится правда.

— Я выступала в концертном зале Сан-Антонио. Я певица, а мой отец аккомпанировал мне.

— Певица?

— И актриса, — почти вызывающе добавила она.

И, затаив дыхание, наблюдала, как он воспринял это сообщение. Наконец Дрю как будто осознал ошеломляющую новость, и взгляд его немного прояснился.

— Так вот, значит, почему тебе это удалось, а я все удивлялся твоей развинченной походке! Так ходят мальчишки в порту Глазго.

— Я играла мальчиков на сцене, — объяснила Габриэль мрачно. На душе у нее было пакостно.

Однако следующие слова Дрю ее просто ошеломили.

— Почему же Керби?

— Но я же сказала: его имя назвал отец, умирая.

Дрю покачал головой.

— Да зачем Керби понадобилось убивать твоего отца — или стрелять в тебя?

Она медлила с ответом.

— Габриэль, ради всего святого!..

— Отец, мистер Кингсли и еще два человека совершили преступление двадцать пять лет назад.

Дрю нахмурился:

— Объясни.

Габриэль с трудом сглотнула.

— Когда папа умирал, он еще сказал: «В сундуке. Письмо. Все объясняет». Я… я нашла письмо в его сундуке, и к нему была приложена газетная статья о Керби Кингсли и о ближайшем перегоне стада. Папа прочел эту статью и написал мне письмо на тот случай, — она прерывисто вздохнула, — если с ним что-нибудь случится… чтобы я знала всю правду.

Габриэль помолчала, глянула на Дрю — но его лицо оставалось бесстрастным.

— Продолжай.

— Папа написал, что он, Кингсли и двое других ограбили банк. Во время ограбления был убит банковский клерк. А после все четверо решили, что каждый пойдет своим путем, возьмет другое имя и больше они никогда не встретятся.

Габриэль умоляюще взглянула на Дрю.

— Их же до сих пор могут повесить, понимаешь?

Дрю нахмурился еще сильнее.

— Но если они переменили имена, каким образом твой отец узнал, что Керби…

— Там, в газете, был портрет Кингсли. И папа его узнал.

Дрю с минуту пристально смотрел ей в глаза, затем перевел взгляд на реку у их ног.

Габриэль тоже посмотрела на мутную воду, блестевшую в последних лучах солнца. Она казалась себе такой же, как Верный, лежавший в нескольких шагах от них. Сердце ее разбито. В будущем для нее нет просвета, и жизнь вот-вот кончится. Грядущее обещало ей лишь горькое одиночество. Так и будет — без Дрю Камерона. Нет, он должен, он обязан ей поверить!

Наконец шотландец проговорил:

— Габриэль, ты обращалась к шерифу?

— Конечно, — едва слышно ответила она, — но он мне поверил не больше, чем веришь ты. Кингсли — слишком важная персона, и у меня нет никаких доказательств.

Дрю вздохнул.

— А что шериф сказал о письме твоего отца?

— Я его не показала, — сказала она с вызовом, — я же знала, что он бы мне не поверил, а я не хотела бросать тень на доброе имя отца, тем более что у меня не было прямых улик против Кингсли.

Тишина оглушала. Габриэль могла почти слышать вопросы, которые не задал Дрю, чувствовала его сомнения… и безнадежность затопила ее душу.

— Ты мне не веришь, — упавшим голосом сказала она.

Дрю сделал вид, что не слышал. Вместо этого он спросил каким-то странным тоном:

— Говоришь, это произошло в мае?

Девушка кивнула.

— В марте напали на Керби, — сказал он медленно, — устроили засаду.

Она резко подняла голову.

— На мистера Кингсли?

— Угу, — кивнул Дрю, — и тут наблюдается некоторое совпадение, не так ли?

— Засаду? — повторила Габриэль. — Ты уверен?

Он снова кивнул:

— Я сам там был. Я случайно подслушал разговор троих человек в салуне, которые договаривались устроить засаду. Кто-то предложил им пять тысяч долларов, чтобы они убили Кингсли. На следующее утро я поехал за ними… ну и достаточно сказать, что планы эти не удались.

Габриэль была потрясена. Она ни минуты не сомневалась в правдивости Дрю. И, разумеется, он сорвал планы заговорщиков. Но если кто-то напал и на ее отца, и на Кингсли, то кто же?..

Холодок пробежал по ее спине. И то, что Дрю добавил, лишь усилило страх.

— Четверо… — сказал он. — А кто были те двое?

— Не знаю, — выдохнула Габриэль. — Отец не назвал их в письме, но, думаю, теперь они живут под другими именами.

— По-видимому, — пробормотал Дрю. — Но, предположим, тебе удалось бы добыть некоторые доказательства. Думаешь, Керби сознался бы в своей вине?

Габриэль опустила взгляд. Ее пальцы теребили край потрепанного плаща.

— Не знаю. Но, может быть, я сумела бы заставить его сознаться. Я даже… думала, что смогу убить его…

Повисло молчание, и Габриэль постаралась взять себя в руки. Не глядя на Дрю, она продолжала:

— Когда я уезжала из Сан-Антонио, то была… я сама не знала, на что готова. Я все время видела одно и то же: отец лежит мертвый в луже крови. Мне совершенно некуда было податься. Родственников у меня нет. Я могла думать только о возмездии — возмездии любой ценой.

И она беспомощно развела руками.

— А затем, когда я попала на перегон — наверное, то было в ночь паники или тогда, когда мы… — и она молниеносно взглянула на Дрю, — в ту ночь, что мы провели у ручья, после Уиллоу-Спрингс… словом, я поняла, что не смогу его застрелить. И никого другого тоже.

И она сжала кулачки.

— Но я все равно хотела, чтобы справедливость восторжествовала. И я решила найти все же какое-нибудь доказательство, что это Кингсли убил моего отца. Вот что я делала в главном фургоне. Искала доказательство его преступления. Или хоть какое-то объяснение случившегося…

Габриэль умолкла. Сердце в ее груди стучало, точно взбесившийся молот. Опасаясь, что она сейчас может увидеть, Габриэль повернулась к Дрю. Шотландец смотрел на нее так, словно видел в первый раз.

— Ты хотела убить Керби, — медленно произнес он. — Потому решила найти доказательства его вины. Ты считала его убийцей своего отца, а также подозревала в намерении убить тебя. И все это время ты ни разу не подумала о том, что он с тобой сделает, если узнает, кто ты есть. — Дрю умолк, удивленно покачал головой, — Ты, девушка, потрясла меня до самых печенок.

— А я думала, что тебя ничто потрясти не может.

— Тебе это удалось, — ответил он. — Человек, который рискует погибнуть под копытами обезумевших коров, утонуть или попасть в лапы индейцев — и все это ради мести…

— Нет, не ради мести! — перебила она его.

— Для чего же тогда?

— Во имя справедливости.

Дрю насмешливо улыбнулся.

— Ну, это просто другое название мести.

— Дрю, я должна узнать, что случилось. Ты можешь это понять?

— Конечно, могу, — сказал он, и взгляд его смягчился. — Я даже могу понять, что тебе хотелось убить человека, которого ты считала убийцей своего отца. Но я не понимаю, чего ты хотела достичь, прошмыгнув в лагерь, вынюхивая, кто есть кто, — ведь ты рискуешь жизнью.

Задетая за живое, Габриэль возразила:

— Я не прошмыгнула и ничего не вынюхивала.

— А как называется твое поведение?

— Я хотела установить правду с твоей помощь или без тебя.

— Без меня!

— Но ведь он убил моего отца! Он пытался убить меня!

Дрю покачал головой:

— Я не представляю, что Керби Кингсли вообще способен кого-либо убить. Думаю, гораздо вероятнее другое: тот, кто дважды устроил на него засаду, и есть тот самый человек, кто убил твоего отца.

Габриэль стиснула зубы. Да, в словах Дрю есть резон. Да, это похоже на правду. Но ведь отец сказал, что это был Кингсли. Она точно помнит его предсмертные слова. И она слишком долго держалась этого убеждения, чтобы вот так, сразу от него отказаться.

— Керби твой друг, — с упреком сказала Габриэль, — вот поэтому ты и мысли не допускаешь, что он может быть убийцей.

— Это верно, — согласился Дрю.

— А что, если ты ошибаешься?