Безумная звезда - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 16

У Ринсвинда даже слезы навернулись на глаза, когда он припомнил нежную игру света на куполе Храма Мелких Богов, известной городской достопримечательности, и комок подкатил к горлу при мысли о лотке с жареной рыбой на перекрестке Мусорной улицы и улицы Искусных Умельцев. Он подумал о маринованных огурцах, которые там продаются, о длинных зеленых штуковинах, таящихся на дне банок, словно утонувшие киты. Они взывали к нему через многие мили, обещая представить его засоленным яйцам, плавающим в соседней банке.

Он подумал об уютных сеновалах платных конюшен и о теплом сене, на котором он проводил ночи. Иногда он, глупец, высказывал недовольство таким образом жизни. Тогда он находил эту жизнь скучной, а теперь она казалась невероятно далекой и желанной.

Все, с него хватит. Он отправляется домой. «Маринованные огурцы, я слышу ваш зов…»

Он оттолкнул Двацветка в сторону, с величайшим достоинством подобрал потрепанный балахон и повернулся лицом туда, где, по его мнению, находился его родной город. С сосредоточенной решимостью и немалой долей рассеянности Ринсвинд шагнул с вершины тридцатитонного дольмена.

Десять минут спустя – когда встревоженный и почти раскаявшийся Двацветок выкопал его из большого сугроба у основания каменных столбов, – выражение лица Ринсвинда нисколько не изменилось. Двацветок вгляделся в своего приятеля.

– С тобой все в порядке? – спросил он. – Сколько пальцев я поднял?

– Я хочу домой!

– Хорошо.

– Нет, нет и нет, не пытайся меня отговаривать, с меня довольно. Мне бы хотелось сказать, что все это было очень здорово, но я не могу, и… что?

– Я говорю, хорошо, – повторил Двацветок. – Я совсем не прочь снова повидать Анк-Морпорк. Полагаю, большая его часть уже восстановлена.

Следует отметить, что когда оба приятеля в последний раз видели вышеупомянутый город, в нем бушевал довольно свирепый пожар – факт, имеющий некоторое отношение к попытке Двацветка внедрить идею страхования от внезапного бедствия в умы корыстолюбивого, но невежественного населения. Однако опустошающие пожары были регулярной чертой жизни Анк-Морпорка. Жизнерадостно и педантично этот город всегда отстраивали заново с использованием традиционных местных материалов: сухого, как трут, дерева и соломы, пропитанной для водостойкости смолой.

– О, – сказал Ринсвинд, немного понижая тон. – Тогда ладно. Хорошо. Прекрасно. Ну что, пошли?

Он торопливо поднялся на ноги и стряхнул с себя снег.

– Только я думаю, нам следует подождать до утра, – добавил Двацветок.

– Почему?

– Ну, потому что сейчас жуткий холод, а мы не знаем толком, где находимся, Сундук куда-то исчез, да и темнеет с каждой минутой…

Ринсвинд помедлил. Ему показалось, что где-то в каньонах его сознания послышался отдаленный шорох старой бумаги. Волшебника томило ужасное предчувствие, что впредь такие сны будут часто повторяться, а у него были и другие, гораздо более интересные дела, кроме как выслушивать нотации от кучки древних заклинаний, которые не могут прийти к единому мнению насчет того, как начиналась вселенная…

Тоненький сухой голосок, донесшийся с задворков его мозга, поинтересовался:

– Ну, как дела?

– Заткнись, а? – отозвался Ринсвинд.

– Я всего-навсего сказал, что сейчас жуткий холод и… – принялся оправдываться Двацветок.

– Это я не тебе, это я себе.

– Что?

– Заткнись, а? – устало буркнул Ринсвинд. – Насколько я понимаю, вряд ли здесь найдется чем подкрепиться?

Гигантские камни черными и угрожающими глыбами выпирали на фоне умирающей зелени заката. По внутреннему кругу в свете нескольких костров взад-вперед торопливо сновали друиды, настраивая необходимую для каменного компьютера периферию, как то бараньи черепа на украшенных омелой шестах, знамена с вышитыми извивающимися змеями и тому подобными штуковинами. За пределами пятен света толпились обитатели равнин; фестивали друидов пользовались устойчивой популярностью, особенно когда что-то шло наперекосяк.

Ринсвинд уставился на сборище.

– Что происходит?

– Ну, – с энтузиазмом отозвался Двацветок, – очевидно, здесь проводится церемония, возникшая многие тысячелетия назад и отмечающая, э-э, возрождение луны или, возможно, солнца. Нет, я почти уверен, что луны. Судя по всему, церемония эта очень торжественная, красивая и окутана спокойным достоинством.

Ринсвинд содрогнулся. Когда Двацветок принимался подобным образом разглагольствовать, им сразу овладевало беспокойство. Слава богам, он не назвал церемонию «живописной» и «оригинальной». Ринсвинд так и не нашел удовлетворительного перевода для этих слов, но самый близкий синоним, который он смог подобрать, означал «неприятности».

– Вот бы Сундук сюда, – с сожалением продолжил турист. – Как кстати пришелся бы мой иконограф. Все обещает быть очень оригинальным и живописным.

Толпа предвкушающе зашевелилась. Похоже, церемония вот-вот начнется.

– Послушай, – торопливо заговорил Ринсвинд. – Друиды – это жрецы. Поэтому, пожалуйста, не выводи их из себя.

– Но…

– Не предлагай купить у них камни.

– Но я…

– Не заводи разговор о самобытных народных обычаях.

– Я думал…

– И ни в коем случае не пытайся продать им страховой полис, это мгновенно выведет их из себя.

– Но они же жрецы! – взвыл Двацветок.

Ринсвинд приостановился.

– Ага, – сказал он. – В том-то все и дело.

У внешнего круга начала формироваться какая-то процессия.

– Жрецы – это хорошие, добрые люди, – запротестовал Двацветок. – У нас дома они ходят по городу с чашками для подаяний. Это единственное, что у них есть.

– А-а, – протянул Ринсвинд, не совсем уверенный в том, что все понял. – Чашки для того, чтобы лить в них кровь, да?

– Кровь?

– Ну да, вытекающую из жертв.

Ринсвинд подумал о тех жрецах, которых он знавал дома. Он всегда боялся навлечь на себя гнев какого-либо бога, а потому посещал множество храмовых церемоний. В общем и целом он считал, что наиболее точным описанием любого жреца в области Круглого моря будет «человек, который уйму времени проводит по локоть в крови».

Лицо Двацветка выразило ужас.

– О нет, – воскликнул он. – Там, откуда я приехал, жрецы – это праведные люди, посвятившие жизнь бедности, добрым делам и изучению природы богов.

Ринсвинд обдумал предложенный вариант.

– И никаких жертвоприношений?

– Абсолютно никаких.

Ринсвинд сдался.

– Ну, – буркнул он, – по-моему, эти твои жрецы не так уж и святы.

Где-то неподалеку раздался громкий рев целого оркестра бронзовых труб. Ринсвинд оглянулся вокруг. Рядом медленно двигалась колонна друидов, которые несли длинные серпы, увешанные пучками омелы. Далее следовали многочисленные младшие друиды и ученики, играющие на самых разнообразных ударных инструментах, которые традиционно считались отгоняющими злых духов и, весьма вероятно, таковыми и являлись.

На камнях, которые зловеще выделялись на фоне залитого зеленью неба, свет факела рисовал возбуждающие и эффектные узоры. Над Пупом замерцали и засверкали среди звезд переливчатые полотнища «аврора кориолис» – центрального сияния, порождаемого миллионами танцующих в магическом поле Диска ледяных кристаллов.

– Белафон мне все объяснил, – прошептал Двацветок. – Мы станем свидетелями освященной веками церемонии, воспевающей Единство Человека и Вселенной. Именно так он и сказал.

Ринсвинд бросил кислый взгляд на процессию. Теперь, когда друиды рассыпались вокруг огромного плоского камня, возвышающегося посредине круга, он не мог не заметить привлекательную, хотя и несколько бледноватую юную особу. У нее было: на теле – длинное белое платье, на шее – золотая гривна, на лице – смутная обеспокоенность.

– Она жрица? – спросил Двацветок.

– Не уверен, – медленно ответил Ринсвинд.

Друиды запели. Песнь, как показалось волшебнику, получилась очень неприятной и довольно заунывной. Судя по звучанию, она вот-вот должна была перерасти в резкое «крещендо». Вид девушки, укладывающейся на большой камень, только подтвердил ход мыслей волшебника.