Безумная звезда - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 17

– Я хочу остаться, – сказал Двацветок. – Я считаю, что подобные церемонии возвращают нас к примитивной простоте, которая…

– Да, да, – перебил его Ринсвинд. – Но, к твоему сведению, они собираются принести ее в жертву.

Двацветок бросил на него изумленный взгляд.

– Что, убить ее?

– Да.

– Зачем?

– Я откуда знаю? Чтобы хлеб рос, чтобы луна поднималась или еще зачем-то. А может, им просто нравится убивать людей. Вот тебе твоя религия.

Он начал ощущать глухой низкий звук, не столько слышимый, сколько воспринимаемый всем телом и исходящий от соседнего камня, под поверхностью которого мелькали крошечные пятнышки света, похожие на вкрапления слюды.

Двацветок попеременно то открывал, то закрывал рот.

– Неужели они не могут использовать цветы или, к примеру, ягоды? – наконец предложил он. – Вроде как символически?

– Нет.

– А кто-нибудь пытался?

Ринсвинд вздохнул.

– Послушай, – сказал он. – Ни один уважающий себя верховный жрец не станет возиться с трубами, процессиями, знаменами и тому подобными штуками, чтобы потом воткнуть нож в нарцисс и парочку слив. Посмотри правде в глаза: эти заморочки насчет золотых ветвей, смены времен года и прочей муры сводятся попросту к сексу и насилию.

К его изумлению, губы Двацветка задрожали. Турист не только смотрел на мир сквозь розовые очки – он воспринимал его розовым мозгом и слышал розовыми ушами.

Песнь неотвратимо перерастала в «крещендо». Главный друид проверил на пальце остроту своего серпа. Глаза присутствующих были обращены за круг, к каменной глыбе на заснеженных холмах, из-за которой должна была появиться луна, выступающая этой ночью в качестве заезжей звезды.

– Тебе бесполезно…

Ринсвинд разговаривал сам с собой.

Тем не менее промерзший пейзаж за пределами круга был не таким уж безжизненным. Во-первых, как раз сейчас к друидскому святилищу подтягивался отряд волшебников, поднятый по тревоге Траймоном.

И во-вторых, из-за лежащего поблизости камня за происходящим наблюдала некая маленькая и одинокая фигурка. Один из величайших мифов Диска с явным интересом следил за событиями, разворачивающимися в центре каменного компьютера.

Он увидел, как друиды закружились и запели, увидел, как главный друид поднял серп…

И услышал голос.

– Послушайте! Извините! Могу я высказаться?

Ринсвинд отчаянно оглянулся вокруг в поисках путей спасения. Их не было. Двацветок стоял у алтарного камня с поднятым вверх пальцем и всем видом выражал вежливую решимость.

Волшебник припомнил день, когда Двацветок, которому показалось, что прохожий погонщик слишком сильно хлещет свой скот, произнес речь о необходимости хорошего обращения с животными, в результате чего он, Ринсвинд, оказался сильно помятым и слегка окровавленным.

Друиды смотрели на туриста с таким выражением, которое обычно приберегают для обезумевших овец или для внезапно выпавшего дождя из лягушек. До Ринсвинда слова Двацветка доносились еле-еле, но все же он расслышал несколько фраз типа «самобытные народные обычаи» и «орешки и цветочки».

Потом похожие на пучок сырных палочек пальцы зажали ему рот, и исключительно острое лезвие впилось в его адамово яблоко.

– Ни жвука, иначе ты покойник, – произнес у него над ухом гнусавый голос.

Глаза Ринсвинда вывернулись в орбитах, словно пытаясь найти выход.

– Если ты хочешь, чтобы я ничего не говорил, то как ты узнаешь, что я понял твой приказ? – прошипел он.

– Жаткнишь и шкажи мне, што жадумал этот твой идиот-приятель!

– Нет, послушай, если я должен заткнуться, то как мне…

Нож у горла превратился в горячую полоску боли, и Ринсвинд решил обойтись без логики.

– Его зовут Двацветок. Он не местный.

– По нему и не шкажешь. Твой приятель?

– Да, нас связывает взаимная ненависть.

Ринсвинд не видел своего пленителя, но, судя по ощущениям, его тело было сделано из вешалок для пальто. А еще от него сильно пахло мятой.

– Прижнаю, он не иш трушов. Делай то, што я тебе шкажу, и, может, ему удаштшя выбратьшя. Иначе его кишки окажутшя намотанными вон на тот камень.

– Э-э…

– Видишь ли, народ тут не отличаетшя вшеленшким отношением к жижни.

Именно в этот момент луна, должным образом повинуясь законам убеждения, поднялась над горизонтом. Вопреки всем вычислениям, она оказалась совсем не там, где, по общему мнению камней, ей следовало находиться.

На месте луны сквозь разорванные облака проглядывала свирепая багровая звезда. Она висела точно над священным камнем круга и сияла на полную катушку, словно искра в глазнице Смерти. Она выглядела мрачной, ужасающей и, как заметил Ринсвинд, с прошлой ночи стала чуточку больше.

У жрецов вырвался крик ужаса. Толпа, собравшаяся на окружающих камни склонах, подалась вперед. Зрелище обещало быть интересным.

Ринсвинд почувствовал, как в руку ему скользнула рукоять ножа, и хлюпающий голос у него за спиной спросил:

– Ты когда-нибудь шовершал што-нибудь подобное?

– Подобное чему?

– Ну, врывалшя в храм, убивал жрецов, крал шокровища, шпашал девушку…

– Нет, именно этого я никогда не делал.

– Тогда шмотри. Вот как это делаетшя.

В двух дюймах от Ринсвиндова левого уха раздался жуткий вопль, какой мог бы испустить бабуин, лапу которого в гулком каньоне придавил булыжник. Мимо волшебника мелькнула маленькая, но жилистая фигурка.

В свете факелов он увидел, что это глубокий-преглубокий старик, из тех тощих стариков, которых обычно называют «шустрыми», с абсолютно лысой головой, доходящей почти до колен бородой и парой похожих на спички ножек, на которых варикозные вены начертили карту улиц большого города. Несмотря на холодную погоду, одежды на нем не было никакой, не считая усаженного бронзовыми заклепками кожаного мешочка в районе паха и сапог, в которые спокойно вместилась бы еще пара-другая икр.

Двое ближайших друидов переглянулись и взвесили свои серпы. В воздухе пролетело смазанное пятно, и друиды, хрипя, свалились наземь тугими клубками агонизирующей боли.

В последовавшей за этим суматохе Ринсвинд боком подобрался к алтарному камню. Нож он держал очень осторожно, чтобы не нарваться на недоброжелательный прием. Хотя все вроде позабыли о нем. Те друиды, которые еще не убежали из круга, – преимущественно более молодые и мускулистые, – собрались вокруг старика-воина, чтобы обсудить с ним тему жертвоприношения применительно к концентрическим кругам. Однако, судя по кудахтанью и скрипу суставов, старик одерживал верх в этих дебатах.

Двацветок заинтересованно наблюдал за схваткой. Ринсвинд схватил его за плечо.

– Пошли, – скомандовал он.

– Может, нам следует помочь?

– Думаю, мы только помешаем ему, – торопливо ответил Ринсвинд. – Лично я терпеть не могу, если мне заглядывают через плечо, когда я занимаюсь важным делом.

– По меньшей мере, мы должны спасти юную даму, – твердо сказал Двацветок.

– Ладно, но шевелись побыстрее!

Двацветок схватил нож и поспешил к алтарному камню. Несколькими неумелыми взмахами ему удалось перерезать веревки, которыми была связана девушка. Поднявшись, юная особа села и залилась слезами.

– Все в порядке… – начал он.

– В порядке? Как бы не так! – огрызнулась она, свирепо взирая на Двацветка из-под покрасневших век. – Обязательно надо лезть не в свое дело!

Она возмущенно высморкалась в подол.

Двацветок в замешательстве посмотрел на волшебника.

– Э-э, по-моему, ты не совсем поняла, – заметил турист. – Я имею в виду, мы только что спасли тебя от верной смерти.

– Здесь это не так-то легко, – отрешенно заявила она. – То есть блюсти себя… – Она вспыхнула и с несчастным видом затеребила край платья. – Ну, в смысле, оставаться… не позволять себе… в общем, не терять квалификацию.

– Квалификацию? – переспросил Двацветок, чем заслужил кубок Ринсвинда как самый тупорылый человек во всей множественной вселенной.