Цвет волшебства - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 22

– Это я, – услужливо подсказал Двацветок.

Волшебник немного развернулся.

– Что? – переспросил он.

– Я.

Ринсвинд одним движением распрямился и вскочил перед маленьким туристом на ноги, отчаянно вцепившись руками в его плечи. В широко раскрытых глазах волшебника затаилось безумие.

– Не говори это! – прошипел он. – Только не произноси вслух, и мы, может быть, выберемся отсюда!

– Выберемся? Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь?…

– Не говори это!

Двацветок попятился прочь от психа.

– Не говори!

– Не говорить что?

– Число!

– Число? – переспросил Двацветок. – Послушай, Ринсвинд…

– Да, число! Между семью и девятью. Четыре плюс четыре!

– Что, во…

Ладонь Ринсвинда прихлопнула ему рот.

– Назовешь его, и нам крышка. Лучше даже не думай о нем, ладно? Доверься мне!

– Я не понимаю! – взвыл Двацветок.

Ринсвинд слегка расслабился, хотя скрипичная струна по сравнению с ним была все равно что миска студня.

– Пошли, – скомандовал он. – Попробуем выбраться. А я попробую тебе рассказать.

После первой Магической эпохи захоронение гримуаров на Диске начало превращаться в очень серьезную проблему. Заклинание всегда остается заклинанием, даже если его временно заключить в пергамент и чернила. Оно обладает могуществом. Это не столь важно, пока владелец книги жив, но после его смерти свод заклинаний становится источником неконтролируемой энергии, с которой не так-то легко справиться.

Короче говоря, чародейные книги испускают магию. Были испробованы различные варианты решения проблемы. Страны, расположенные неподалеку от Края, утяжеляли книги мертвых волшебников свинцовыми пентаграммами и швыряли за Край. Поблизости от Пупа предлагались менее удовлетворительные альтернативы. Одна из них заключалась в том, что провинившиеся фолианты сгружали в контейнеры из отрицательно заряженного октирона и сбрасывали в бездонные глубины моря [8]. Однако очень скоро магия снова начала просачиваться наружу, и в результате рыбаки стали жаловаться на стаи невидимых рыб и устриц-телепаток.

Отчасти эту проблему решило оборудование специальных центров, которые занимались магическими науками. Там имелись большие помещения из денатурированного октирона, непроницаемого для большинства форм магии, и здесь можно было хранить наиболее опасные гримуары, пока их могущество не истощалось.

Так в Незримом Университете появился Октаво, величайший из всех гримуаров, прежде принадлежавший Создателю Вселенной. Вот в него-то Ринсвинд однажды и заглянул. Он смотрел на страницу не больше секунды, после чего включились различные охранительные заклятия, однако и этого хватило, чтобы одно из заклинаний выпрыгнуло из гримуара и устроилось под крышкой его черепной коробки, словно жаба под камнем.

– А что было потом? – спросил Двацветок.

– Меня вытащили. Задали трепку, разумеется.

– И никто не знает, что это заклинание делает?

Ринсвинд покачал головой.

– Оно исчезло со страницы, – сказал он. – Никто этого не узнает, пока я его не произнесу. Ну, или пока не умру. После моей смерти оно вроде как само произнесется. Тогда оно либо вселенную остановит, либо течение Времени прекратит, либо еще что-нибудь вытворит.

Двацветок потрепал его по плечу.

– Что толку предаваться мрачным мыслям? – жизнерадостно заметил он. – Давай-ка еще раз попробуем поискать выход.

Ринсвинд покачал головой. Паника, терзавшая его, несколько отступила. Скорее всего, он уже перевалил за барьер ужаса и сейчас пребывал в том мертвецки спокойном состоянии духа, которое лежит на другой стороне. По крайней мере, язык у него перестал заплетаться.

– Нам конец, – констатировал он. – Мы бродим по храму целую ночь. Говорю тебе, это настоящая паутина. Какая разница, в какую сторону идти, если все равно окажемся в центре?

– Во всяком случае, ты пришел за мной, и это было очень любезно с твоей стороны, – заявил Двацветок. – Кстати, как ты сюда попал? Зрелище было очень впечатляющим.

– Ну, – неловко начал волшебник, – я просто подумал: «Негоже бросать в беде старину Двацветка», и…

– Так что теперь нам нужно найти этого Бел-Шамгарота и все ему объяснить. Может быть, он выпустит нас отсюда, – сказал Двацветок.

Ринсвинд прочистил ухо пальцем.

– Здесь очень забавное эхо, – заметил он. – Мне послышалось, ты употребил слова типа «найти» и «объяснить».

– Ну да.

Ринсвинд изумленно уставился на озаренного адскими пурпурными отблесками туриста.

– Ты собираешься найти Бел-Шамгарота? – переспросил он.

– Да. Нам вовсе не обязательно вступать с ним в какие-то отношения.

– Ты хочешь найти Раздирателя Душ и не вступать с ним в отношения? Мы что, просто кивнем ему и спросим, как пройти к выходу? Неужели ты и в самом деле надеешься что-то объяснить Насылателю Восьмммффф, – вовремя оборвал себя Ринсвинд. – Да ты чокнутый! – закончил он. – Эй! Куда ты? Вернись!

Он бросился следом за Двацветком, но тут же со стоном затормозил.

Фиолетовый свет резанул по глазам, раскрашивая окружение в новые, неприятные краски. Это был уже не коридор, это было просторное помещение с числом стен, которое Ринсвинд не осмеливался себе представить. Отсюда лучами расходились во… 7а туннелей.

В некотором отдалении волшебник увидел невысокий алтарь с таким же количеством граней, сколько дает два, умноженное на четыре. Однако алтарь этот, как ни странно, стоял не в центре зала. Середину палаты занимала здоровенная каменная плита, у которой было в два раза больше сторон, чем у квадрата. Очень массивная на вид плита. В странном фиолетовом свете она казалась слегка наклоненной, и один ее край гордо выступал над окружающими каменными блоками.

На плите стоял Двацветок.

– Эй, Ринсвинд! Посмотри, кого я нашел!

По одному из коридоров в направлении зала неторопливо трусил Сундук.

– Замечательно, – объявил Ринсвинд. – Прекрасно. Он-то нас и выведет. Немедленно.

Двацветок торопливо копался в Сундучьих внутренностях.

– Ага, – откликнулся он. – Я только несколько картинок сделаю. Сейчас, прилажу вот эту штуковину и…

– Я сказал немедленно…

Ринсвинд замолк. В коридоре прямо напротив него стоял Хрун-Варвар, и в его похожем на окорок кулаке был зажат огромный черный меч.

– Ты? – неуверенно спросил герой.

– Ага. Да, – кивнул Ринсвинд. – Если я не ошибаюсь, Хрун? Давненько не виделись. Зачем пожаловал?

Хрун ткнул пальцем в Сундук.

– За ним, – сказал он.

Этот долгий диалог истощил все его силы. Наконец, голосом, в котором сочетались утверждение, притязание, угроза и ультиматум, Хрун добавил:

– Мое.

– Сундук принадлежит Двацветку, – возразил Ринсвинд. – И вот тебе мой совет. Не трогай ты этот ящик.

До него вдруг дошло, что как раз этого говорить не следовало. Хрун отпихнул Двацветка в сторону и потянулся к Сундуку…

…Который выпустил из-под себя ноги и попятился, угрожающе скалясь крышкой. В неверном свете Ринсвинду показалось, что у Сундука вдруг выросло несколько рядов огромных зубов, белых, как отбеленная древесина березы.

– Хрун, – быстро проговорил он, – я должен кое о чем тебя предупредить…

Хрун повернул к нему озадаченное лицо.

– Что? – спросил он.

– Насчет чисел. Если ты сложишь семь и один, три и пять или отнимешь два от десяти, ты получишь некое число. Пока ты здесь, не упоминай его, и тогда, может быть, у нас появится шанс выбраться отсюда живыми. Или мертвыми, но нормальными.

– Кто это? – поинтересовался Двацветок.

Он держал в руке клетку, выуженную из самых сокровенных глубин Сундука и набитую угрюмыми розовыми ящерицами.

– Я Хрун, – гордо возвестил Хрун. Потом он посмотрел на Ринсвинда и переспросил: – Что?

– Просто не называй это число, ладно? – повторил Ринсвинд.