Цвет волшебства - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 24

Ринсвинд опустил клетку с ящерицами на землю и угрюмо кивнул. С таким количеством октаринового света, сосредоточившегося в храме, саламандры нажрались до отвала, а потом природа взяла свое.

Иконограф на треноге бочком подался в сторону. Ринсвинд нацелился было его лягнуть, но промахнулся. Он начинал испытывать неприязнь к груше разумной.

Что-то ужалило его в щеку. Ринсвинд раздраженно отмахнулся.

Внезапно он услышал скрежещущий звук, который заставил его обернуться, и голос, который походил на треск шелка, распарываемого разделочным ножом, заявил:

– Это крайне недостойный поступок.

– 3-заткнись, – ответил Хрун, который, вознамерившись поднять крышку алтаря, использовал Кринга как рычаг.

Варвар посмотрел на Ринсвинда и ухмыльнулся. Ринсвинд понадеялся, что эта сведенная судорогой гримаса была ухмылкой.

– Сильная магия, – прокомментировал Хрун, изо всех сил налегая на стонущий клинок огромной, размером с хорошую отбивную, ладонью. – Теперь мы делить сокровища, а?

Ринсвинд крякнул, почувствовав, как нечто маленькое и твердое впилось ему в ухо. По залу пронесся почти незаметный ветерок.

– A с чего ты взял, что там будут сокровища? – спросил волшебник.

Хрун поднажал, и ему удалось просунуть под камень пальцы.

– Ты находишь пробковые яблоки под пробковой яблоней, – объяснил он. – Ты находишь сокровища под алтарями. Логика.

Он скрипнул зубами. Плита подлетела вверх и тяжело приземлилась на пол.

На этот раз что-то очень больно ударило Ринсвинда по руке. Он махнул пятерней и, разжав кулак, взглянул на добычу. То был обломок камня с пять-плюс-тремя сторонами. Волшебник перевел взгляд на потолок. Он что, так и должен провисать? Хрун, доставая из оскверненного алтаря куски истлевшей кожи, тихонько насвистывал под нос какой-то мотивчик.

Воздух потрескивал, флюоресцировал, гудел. Неуловимый ветерок дергал полы балахона волшебника и хлопал ими, поднимая вихри голубовато-зеленых искр. Вокруг Ринсвинда выли и невнятно бормотали безумные, не до конца сформировавшиеся духи, которых протаскивало мимо.

Ринсвинд попытался поднять руку. Ее немедленно окружила сверкающая октариновая корона – это с ревом пронесся поднимающийся магический ветер. Буря мчалась по залу, не тревожа ни единой пылинки, однако веки Ринсвинда она выворачивала наизнанку. В туннелях завывали вихри, их пронзительные, как у банши, вопли бешено метались от камня к камню.

Переломившись пополам под напором астральной бури, Двацветок с трудом поднялся на ноги.

– Что здесь творится, черт побери? – прокричал он.

Ринсвинд полуобернулся. Воющий ветер немедленно налетел и чуть не сбил его с ног. Потусторонние смерчи, кружась в потоках воздуха, схватили волшебника за лодыжки.

Рука Хруна вылетела вперед и не дала ему упасть. Мгновение спустя волшебник и Двацветок были оттащены под прикрытие разрушенного алтаря, где и прижались к полу, хватая ртами воздух. Рядом с ними искрился и сверкал говорящий меч Кринг, чье магическое поле было стократно усилено непогодой.

– Держись! – крикнул Ринсвинд.

– Ветер! – проорал Двацветок. – Откуда он взялся? И куда дует?

Он взглянул на лицо волшебника, являвшее собой маску чистого ужаса, и с удвоенной силой вцепился в камни.

– Нам крышка, – пробормотал Ринсвинд. Над головой трещал и ездил потолок. – Откуда приходят тени? Вот оттуда и дует этот ветер!

На самом же деле – и Ринсвинд об этом догадывался – происходило вот что: по мере того как оскорбленный дух Бел-Шамгарота все глубже опускался сквозь нижележащие хтонические уровни, его мрачная сущность, которую высасывало даже из камней, собиралась в области, которая, согласно мнению самых уважаемых жрецов Плоского мира, находится одновременно под землей и Где-то Еще. А на его храм обрушилось разрушительное действие Времени, которое в течение многих тысяч исполненных стыда лет наотрез отказывалось приближаться к этому месту. Но сейчас аккумулированный вес высвободившихся секунд всей тяжестью навалился на ничем не скрепленные камни.

Хрун вздохнул, поднимая глаза на расширяющиеся трещины, после чего заложил два пальца в рот и яростно свистнул.

Удивительно, насколько громко прозвучал реальный звук по сравнению с псевдозвуком ширящегося астрального водоворота, который формировался в центре огромной восьмиугольной плиты. За звуком последовало глухое эхо – оно, как почудилось Ринсвинду, весьма походило на стук катящихся странных костей. Потом послышался новый звук, в котором не было ничего необычного. Это был гулкий топот копыт.

Боевой конь Хруна проскакал под начавшей потрескивать аркой и с развевающейся от буйных ветров гривой взвился рядом с хозяином на дыбы. Варвар с усилием поднялся на ноги и забросил мешки с сокровищами в подвешенную к седлу огромную суму. Потом, вскочив на спину животного, нагнулся, схватил Двацветка за шиворот и перекинул его через луку седла. В тот самый момент, когда лошадь уже разворачивалась, Ринсвинд сделал отчаянный прыжок и приземлился прямо за спиной Хруна. Варвар, впрочем, не стал возражать против этого.

Лошадь уверенным, тяжелым галопом промчалась по туннелям, перескакивая через внезапные осыпи щебня и ловко уклоняясь от огромных камней, которые летели с прогибающегося потолка. Ринсвинд, продолжая угрюмо цепляться за Хруна, оглянулся назад.

Неудивительно, что лошадь так резво перебирала копытами. За ними по пятам сквозь мерцающий фиолетовый свет неслись громадный, зловещего вида Сундук и иконограф, опасно раскачивающийся на треноге. Настолько велика была способность груши разумной повсюду следовать за своим хозяином. Кстати, погребальная утварь мертвых императоров традиционно изготовлялась из древесины именно этой груши…

Они достигли открытого пространства за секунду до того, как восьмиугольная арка наконец не выдержала и вдребезги разбилась о мраморные плиты.

Вставало солнце. У них за спинами поднялся столб пыли – это обрушились стены храма, – но они не оглянулись. А жаль, потому что иначе Двацветок мог бы сделать картинки, необычные даже по стандартам Плоского мира.

В дымящихся развалинах что-то зашевелилось. На них словно рос зеленый ковер. Потом вверх штопором взлетел молодой дубок, разветвляясь по пути, будто взрывающаяся зеленая ракета, и не успели кончики его состарившихся ветвей перестать дрожать, как он уже оказался в центре приличной рощи. Из-под земли, точно гриб, вынырнула береза, быстро вымахала во взрослое дерево, сгнила и свалилась в облаке трута посреди пробивающихся к свету потомков. Храм уже превратился в полузасыпанную кучу замшелых камней.

Но Время, рванувшись сначала к горлу, теперь приступало к завершению работы. Бурлящая граница между распадающейся магией и вступающей в свои права энтропией с ревом пронеслась вниз по холму, обогнав мчащуюся галопом лошадь. Всадники, будучи созданиями Времени, абсолютно ничего не заметили. Но на зачарованный лес энтропия набросилась с хлыстом столетий наперевес.

– Впечатляет, а? – заметил чей-то голос у Ринсвиндова колена, пока лошадь трусила сквозь дымку рассыпающейся в прах древесины и опадающих листьев.

В голосе слышался потусторонний металлический отзвук. Ринсвинд опустил взгляд на меч Кринг. В его рукоять были вделаны два рубина. У волшебника возникло ощущение, что меч смотрит на него.

Расположившись на простирающихся к Краю от леса болотах, они поаплодировали схватке между деревьями и временем – схватке, конец которой был предрешен. Это зрелище заменило кабаре – на самом деле они остановились затем, чтобы поглотить огромного медведя, который неосторожно приблизился к Хруну на расстояние полета стрелы.

Ринсвинд внимательно рассматривал варвара поверх своего куска жирного мяса. Хрун, занимающийся геройствованием, кардинально отличался от бражника и гуляки Хруна, который время от времени наезжал в Анк-Морпорк. Сейчас варвар проявлял буквально кошачью осторожность, был ловким, как пантера, и чувствовал себя в своей стихии.

«А я ушел живым от Бел-Шамгарота, – напомнил себе Ринсвинд. – Фантастика».