Цвет волшебства - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 33

– По-моему, это совсем не плохо, – вставил Двацветок.

– Ты правда так думаешь? Представь себе, что каждое мгновение начинает вдруг казаться и отдаленным воспоминанием, и неприятным сюрпризом. Тогда ты поймешь, что я имею в виду. Во всяком случае, я вроде бы припоминаю, что собирался тебе сказать. Или я уже все сказал? Кстати, очень красивый дракон. Или я опять не вовремя влез?

– Да, дракон ничего. Он просто взял и появился, – объяснил Двацветок.

– Появился? – переспросил голос. – Ты его вызвал!

– Да, ну, в общем, я всего-навсего…

– Ты обладаешь Силой!

– Я всего-навсего подумал о нем.

– Сила в том и состоит! Я уже сказал тебе, что я – Грейша Первый? Или это потом? Прости, я еще не успел разобраться, что за чем следует. В общем, да – Сила. Она, знаешь ли, вызывает драконов.

– Кажется, ты мне это уже говорил, – заметил Двацветок.

– В самом деле? У меня было такое намерение, – подтвердил покойник.

– Но при чем тут Сила? Я думал о драконах всю свою жизнь, однако они не появлялись.

– Видишь ли, суть дела такова: в том смысле, который вкладываешь в них ты, драконы никогда не существовали. Хотя, надо признаться, что я тоже заблуждался на этот счет, пока меня не отравили. Как ты догадываешься, я говорю о благородных драконах, драко нобилис. Болотные драконы, драко вульгарис, – это низменные существа, не заслуживающие нашего внимания. Настоящие драконы – настолько изысканные и утонченные создания, что они только в том случае обретут форму, если их породит на свет в высшей степени искусное воображение. Мало того, это воображение должно попасть в место, которое было бы обильно насыщено магией, что помогает ослабить стены между мирами видимого и невидимого. Тогда драконы, так сказать, прорываются через барьеры и отпечатываются на матрице возможностей нашего мира. Когда я был жив, у меня это здорово получалось. Я мог вообразить до пятисот драконов зараз. А вот Льесса, самая способная из моих детей, едва ли может представить пятьдесят довольно невзрачных тварей. Вот вам и прогрессивное образование. На самом деле она в них не верит. Вот почему ее драконы несколько скучноваты, в то время как твой почти так же хорош, как некоторые из порождений моего воображения. Одним словом, отрада для усталых очей, хотя вряд ли сейчас стоит поминать мои глаза.

– Ты все время повторяешь, что ты мертв… – торопливо перебил Двацветок.

– Ну и что?

– Ну, мертвые, э-э, они обычно не столь разговорчивы. Как правило.

– Я был исключительно могущественным волшебником. Но моя дочь-таки отравила меня. Это общепринятый метод престолонаследия в нашей семье. Однако… – Труп вздохнул. То есть в воздухе в нескольких футах над телом раздался вздох. – Однако вскоре стало очевидным, что ни один из троих моих детей не обладает достаточной силой, чтобы одолеть конкурентов и взять власть над Червбергом. Крайне неудовлетворительное положение. В таком государстве, как наше, должен быть один правитель. В общем, я решил неофициально побыть в живых еще немножко, что, разумеется, невероятно раздражает моих наследников. Но я не позволю похоронить себя, пока на престол не взойдет кто-то один.

Послышался омерзительный сипящий звук. Двацветок решил, что этот сип должен означать смешок.

– Стало быть, нас похитил кто-то из твоих наследников? – уточнил он.

– Льесса, – ответил голос мертвого волшебника. – Моя дочь. Понимаешь, она обладает наибольшим могуществом. Драконы моих сыновей не успевают пролететь и нескольких миль, как начинают таять.

– Таять? Я и в самом деле заметил, что зверь, на котором мы прибыли, просматривался насквозь, – сказал Двацветок. – Я еще подумал, что это немножко необычно для дракона.

– Конечно, – подтвердил Грейша. – Сила действует только поблизости от Червберга. Обратно-квадратичный закон. По крайней мере, мне кажется, что он тут замешан. Чем дальше драконы отлетают от горы, тем прозрачнее становятся. Иначе моя маленькая Льесса уже правила бы всем миром – насколько я ее знаю. Но не буду тебя задерживать. Полагаю, ты захочешь спасти своего друга.

Двацветок разинул рот.

– Хруна? – изумился он.

– Нет, не этого. Тощего волшебника. Мой сын Льо!рт пытается разрубить его на куски. Честно признаться, я пришел в искреннее восхищение от того, как ты его спас. То есть спасешь.

Маленький турист выпрямился во весь рост. Что было весьма несложно.

– Где мне его найти? – спросил он, направляясь к двери вроде бы героическим шагом.

– Следуй по протоптанной в пыли дорожке, – сказал голос. – Льесса иногда приходит ко мне. Она еще навещает старика-отца, моя дочурка. У нее одной достало силы воли убить меня. Вся в папочку. Кстати, удачи тебе. Но, впрочем, этого я тебе уже желал. Вернее, сейчас пожелаю.

Несвязно бормочущий голос затерялся в лабиринте глагольных времен, а Двацветок, за которым легкими прыжками следовал дракон, бросился бежать по пустым туннелям. Однако очень скоро он выдохся и привалился к какой-то колонне. С тех пор, как он последний раз ел, прошли многие века.

«А почему бы нам не полететь?» – спросил у него в голове голос Девятьстеблей.

Дракон расправил крылья и сделал пару пробных взмахов, слегка приподнявших его над землей. Двацветок с минуту смотрел на него, а потом, подбежав, вскарабкался дракону на шею. Вскоре они парили в воздухе, легко скользя в нескольких футах над полом и оставляя за собой клубящиеся облака пыли.

Дракон, за шею которого отчаянно цеплялся Двацветок, пронесся по анфиладе сменяющих друг друга пещер и взмыл вверх по спиральной лестнице, на которой вполне могла разместиться отступающая армия. Поднявшись, они очутились в обитаемой части горы – зеркала на каждом повороте были отполированы до блеска и отражали бледный свет.

«Я чувствую запах других драконов».

Крылья Девятьстеблей слились в одно неясное пятно, и Двацветка дернуло назад – это дракон круто развернулся, помчавшись, точно помешанная на комарах ласточка, по боковому коридору. Еще один крутой поворот – и они вылетели из туннеля в просторную пещеру. Далеко внизу торчали скалы, а наверху перекрещивались широкие лучи света, падающие из пробитых в потолке огромных туннелей. Под сводом что-то происходило… Девятьстеблей, молотя крыльями, завис в воздухе, а Двацветок воспользовался моментом, чтобы вглядеться в силуэты драконов и крошечных человекообразных фигурок, которые каким-то образом ходили вниз головой.

«Это спальный зал», – удовлетворенно произнес Девятьстеблей.

На глазах у туриста одна из виднеющихся далеко вверху фигурок отделилась от потолка и начала расти…

Ринсвинд смотрел на бледное лицо Льо!рта, которое быстро проваливалось вниз. «Вот чудно, – пробормотала крошечная часть его мозга, – почему это я вдруг поднимаюсь?»

Потом он закувыркался в воздухе, и действительность вступила в свои права. Он падал на далекие, покрытые пятнами помета скалы.

От этой мысли его мозг судорожно сжался. Как всегда в минуты кризиса, из глубин сознания резво вынырнули слова заклинания. «А почему тебе нас не произнести? – подзуживали они. – Что тебе терять?»

Ринсвинд взмахнул рукой в нарастающем встречном потоке воздуха.

– Ашонай, – выкрикнул он. Слово воплотилось в холодное голубое пламя, которое заструилось в полете.

Он взмахнул другой рукой. Отдавшись на волю ужасу и магии, Ринсвинд возвестил:

– Эбирис.

Звук голоса застыл мерцающе-оранжевым словом, которое повисло рядом с собратом.

– Уршоринг. Кванти. Пифан. Н'гурад. Ферингомали.

Окруженный полыханием, волшебник поднял руки и приготовился произнести восьмое, последнее слово, которое должно было явиться в сверкающем октарине и скрепить заклинание. Неизбежные скалы были забыты.

– … – начал он.

Последовавший удар был таким сильным, что у волшебника перехватило дыхание. Заклинание рассыпалось и потухло. Пара рук обхватила пояс Ринсвинда, и мир дернулся вбок – это дракон вышел из затяжного пике, чуть-чуть не задев когтями самую высокую скалу на зловонном дне Червберга. Двацветок торжествующе расхохотался.