Ноги из глины - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 28

Витинари обмакнул перо в чернила и начал новую страницу. Довольно часто он сверялся с дневником в кожаном переплете, аккуратно облизывая пальцы, перед тем как перевернуть страницу.

Щупальца тумана все же просачивались сквозь оконные щели и пытались ползти по стенам, но против свечей они были бессильны.

Ваймс мчался сквозь туман, преследуя убегающую фигуру. Вскоре икры заболели, а левое колено начало предупреждающе ныть, но Ваймс не отставал. Впрочем, всякий раз, когда он уже вот-вот готов был наброситься на беглеца, на его пути оказывался какой-нибудь чертов пешеход или из-за угла выскакивала телега [12].

Подошвы услужливо подсказали, что Ваймс пробежал по Брод-авеню и свернул на Ничегоподобную улицу (маленькие квадратные плитки). Здесь туман, пойманный в ловушку между парковыми деревьями, был еще гуще.

Ваймс торжествовал. «Парень, ты упустил возможность свернуть в Тени! Впереди только Анкский мост, а там стражники…»

Однако подошвы сообщили ему кое-что еще. «Мокрые листья, — сказали они, — это Ничегоподобная улица осенью. Маленькая квадратная плитка, усеянная скользкими, мокрыми, предательскими листьями».

Но предупреждение запоздало.

Ваймс улетел головой в канаву, здорово стукнувшись подбородком, снова вскочил, опять упал, с удивлением наблюдая вращающуюся вокруг вселенную, поднялся, сделал несколько шагов в неизвестном направлении, упал еще раз и наконец решил принять мир таким, каков он есть.

Сложив на груди тяжелые руки, Дорфл спокойно стоял прямо посреди комнаты. Перед големом был установлен арбалет, принадлежащий сержанту Детриту и переделанный из какого-то осадного орудия. Арбалет был заряжен шестифутовой железной стрелой. Шнобби, удобно устроившись на стуле, держал палец на спусковом крючке.

— Шнобби, оставь эту штуковину в покое! Из нее нельзя здесь стрелять! — крикнул Моркоу. — Нам придется ремонтировать несколько кварталов!

— Мы выбили из него признание, — сообщил сержант, возбужденно прыгая вокруг Моркоу. — Он все отрицал, но мы добились-таки признания! И у нас есть еще нераскрытые преступления — может, это тоже он?

Дорфл протянул дощечку.

Я ВИНОВЕН.

Что-то выпало из его ладони.

Что-то короткое и белое. Похожее на половинку спички. Моркоу быстро наклонился и подобрал странный предмет. Потом взял список Колона. Он был довольно длинным и содержал все нераскрытые преступления, зарегистрированные в городе за последнюю пару месяцев.

— Он что, во всем этом сознался?

— Пока нет, — сказал Шнобби. — Но только пока.

— Мы еще не все зачитали, — встрял Колон.

ЭТО ВСЕ Я, — написал Дорфл.

— Ого, — удивился Колон. — Господин Ваймс будет очень нами доволен.

Моркоу подошел к голему, глаза которого светились как тусклые оранжевые огоньки.

— Это ты убил отца Трубчека? — спросил он.

ДА.

— Видишь? — воскликнул сержант Колон. — Я же говорил!

— А почему ты это сделал? — продолжил допрос Моркоу.

Ответа не последовало.

— И господина Хопкинсона из Музея гномьего хлеба тоже ты убил?

ДА.

— Забил железным ломом? — уточнил Моркоу.

ДА.

— Постой-ка, — изумился Колон. — По-моему, ты говорил, что его…

— Отставить, Фред, — перебил Моркоу. — Дорфл, а почему ты убил их?

Нет ответа.

— Что, обязательно должна быть причина? Мой папаша всегда говорил: големам доверять нельзя, — сказал Колон. — Черт их знает, что у них в башках варится. Так и говорил.

— Они когда-нибудь кого-нибудь убивали? — спросил Моркоу.

— По желанию, не по желанию… Даже думать об этом не хочется, — путано откликнулся Колон. — Папаша рассказывал, однажды он работал с одним големом, так вот, этот самый голем все время на него пялился. Просто жуть: повернешься, а он стоит и таращится…

Дорфл упорно смотрел в стену перед собой.

— И тишина!… — внес свою лепту Шнобби.

Моркоу подтянул к себе стул, уселся на него верхом, лицом к Дорфлу, и принялся крутить между пальцами сломанную спичку.

— Я знаю, что ты не убивал господина Хопкинсона, и вряд ли ты убил отца Трубчека, — наконец произнес он. — Думаю, ты нашел его, когда он уже умирал. По-моему, ты хотел спасти его, Дорфл. И уверен, что смогу доказать это, когда прочту шхему у тебя в голове…

Яркий свет, вырвавшийся из глаз голема, заполнил всю комнату. Глиняный истукан, подняв кулаки, шагнул вперед.

Шнобби выстрелил из арбалета.

Дорфл с легкостью поймал стрелу. Раздался пронзительный скрип железа, и стрела превратилась в подобие лома, обвившегося вокруг кулака Дорфла.

Но Моркоу уже стоял позади голема, открывая его голову. Пока голем поворачивался, занося свое оружие, огонь в его глазах потух.

— Так, посмотрим, посмотрим… — сказал Моркоу, вытаскивая пожелтевший свиток.

В самом конце Ничегоподобной улицы стояла виселица, на которой некогда вешали преступников — по крайней мере, тех людей, что были признаны преступниками. И некоторые из них, степенно вращаясь, подолгу висели на ней, являя собой яркий пример свершившегося правосудия и полуразложившейся анатомии.

Бывало, родители приводили сюда детишек для наглядной демонстрации той судьбы, что ожидает лиходеев, душегубов и всех тех, кто оказался в неправильное время в неправильном месте. Детишки, увидев отвратительные, висящие на цепях останки и выслушав строгое внушение, тут же (напомним, дело происходило в Анк-Морпорке) с воплями: «Ух ты! Вот клево!» — бежали покачаться на трупах.

Чуть позже город изобрел более тихие и действенные способы устранения тех, чьи запросы входили в противоречие с законами, но и по сей день традиции ради на виселице висела довольно-таки реалистичная деревянная кукла. Периодически вороны, те, что поглупее, садились на манекен, вознамерившись выклевать ему глаза, и улетали с изрядно укороченными клювами.

Ваймс, тяжело дыша, подковылял к виселице.

Тот, за кем он гнался, мог скрываться где угодно. Тем более что туман наконец возобладал над скупым светом садящегося солнца.

Рядом с поскрипывающей виселицей Ваймс остановился.

Было много споров по поводу «Какая польза от публичной демонстрации, если виселица не издает зловещих скрипов?», но потом все пришли к мнению, что виселица должна скрипеть. В более доходные времена город платил какому-нибудь старику, чтобы тот дергал за специальную веревочку, однако недавно в виселицу встроили часовой механизм, который надо было всего-навсего раз в месяц заводить.

На псевдотрупе туман оседал и срывался на мостовую большими каплями.

— Снести бы ее, от греха подальше, — пробормотал Ваймс, повернулся и побрел обратно сквозь желтоватую пелену.

После минуты бесцельных блужданий он на что-то наткнулся.

Это была деревянная кукла, торчащая из сточной канавы.

Когда Ваймс вновь подбежал к виселице, то обнаружил на ней лишь раскачивающуюся и тихонько позвякивающую пустую цепь.

Сержант Колон постучал по груди голема. Ответом был громкий пустой гул.

— Как цветочный горшок, — заметил Шнобби. — И как только они ходят? Горшки горшками… Они ведь должны все время трескаться.

— А еще они полные тупицы, — добавил Колон. — Я слышал, был один голем в Щеботане, которому велели прокопать траншею, а потом забыли о нем и вспомнили, только когда траншея была полным-полна воды, потому что он прокопал ее до самой реки…

Моркоу развернул свиток и положил его на стол рядом с бумажкой, которую нашли во рту отца Трубчека.

— Он сейчас мертв, да? — спросил сержант Колон.

— Скажем так, он полностью безвреден, — ответил Моркоу, сравнивая две бумаги, лежащие перед ним.

— Отлично. У меня где-то был молот, я сейчас сгоняю за ним и…

— Нет, — отрубил Моркоу.

— Но ты же сам видел, он чокнутый!

— Вряд ли он бы ударил меня. Скорее, он хотел нас напугать.