Санта-Хрякус - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 63

Фея громко высморкалась.

Даже главный философ дрогнул и смутился.

— Э… — начал было он.

— Ну, кому может повредить чуток веселья? — всхлипнула фея.

— Э… в каком смысле? — уточнил главный философ, чувствуя себя последним негодяем.

— Кругом ведь столько всего хорошего — к чему грустить? — сказала фея и снова высморкалась.

— Гм… капли дождя, последние лучи солнца и все такое? — саркастически хмыкнул главный философ, правда на этот раз сарказм у него как-то не получился. — Э… хотите я дам вам свой платок? Он почти чистый.

— А почему бы нам не угостить даму хересом? — предложил Чудакулли. — А курицу — зерном?

— Но я не пью спиртного, — с ужасом произнесла фея веселья.

— Правда? — удивился Чудакулли. — А мы иногда находим это занятие очень даже веселым. Господин Тупс, будь добр, подойди ко мне.

Он поманил его пальцем.

— Видимо, в воздухе болтается очень много веры, раз появляется вот такое. Полная тупица, насколько я могу судить. Нужно срочно связаться с Санта-Хрякусом. Как это лучше сделать? Написать ему письмо и сунуть в каминную трубу?

— Да, сэр, но сегодня это не получится, — ответил Думминг. — Сегодня он занят доставкой подарков.

— Значит, никак нельзя узнать, где он сейчас находится? Проклятье.

— Впрочем, возможно, к нам он еще не заглядывал, — продолжал Думминг.

— А с чего бы ему сюда заглядывать? — подозрительно осведомился Чудакулли.

Библиотекарь свернулся калачиком и натянул на уши одеяло.

Как всякий орангутан, он тосковал по теплу тропического леса. Проблема заключалась в том, что он никогда не видел тропического леса, потому что превратился в орангутана, будучи уже взрослым мужчиной. Но что-то в его костях имело представление о таком лесе, и поэтому он люто ненавидел зимнюю стужу. Однако он был библиотекарем, и те же самые кости строго-настрого запрещали ему разводить огонь в библиотеке. В результате одеяла и подушки исчезали из всех комнат Университета и собирались в справочном отделе библиотеки, где библиотекарь проводил все самые холодные зимние дни.

Перевернувшись на другой бок, он поплотнее закутался в портьеры казначея.

Но что-то скрипнуло рядом с его логовом, а потом послышался шепот:

— Нет-нет, не зажигайте лампу!

— А я все думал, почему его не видно весь вечер…

— В канун страшдества он рано ложится, сэр. Ага, вот…

Донесся шорох.

— Нам повезло. Тут пусто. Кстати, очень похоже на чулок казначея.

— И он вывешивает его каждый год?

— Очевидно.

— Но он далеко не ребенок. Может, виной всему детское простодушие?

— Возможно, орангутаны мыслят иначе, аркканцлер.

— Как ты думаешь, в джунглях они тоже так поступают?

— Вряд ли, сэр. Во-первых, там нет каминных труб.

— А еще у них очень короткие ноги. В чулочно-носочной области орангутаны явно страдают. Но могли бы додуматься вывешивать перчатки. Санта-Хрякусу пришлось бы работать в две смены, учитывая длину их лапищ.

— Отлично, аркканцлер, теперь нам остается только ждать…

— А что это там стоит? Ничего себе! Бокал хереса! Зачем добру пропадать?

В темноте что-то забулькало.

— Я думаю, он предназначался для Санта-Хрякуса, сэр.

— И банан?

— А бананы — кабанам.

— Кабанам?

— Ну да, Долбиле, Клыкачу, Рывуну и Мордану. — Думминг замолчал, потому что вдруг понял: взрослый человек не должен помнить такие вещи. — Во всяком случае, так считают дети.

— Бананы — кабанам? Некоторое нарушение традиции, не правда ли? Я бы оставил им желуди. Или яблоки, брюкву в конце концов…

— Да, сэр, но библиотекарю нравятся бананы.

— Очень питательный фрукт, господин Тупс.

— Конечно, сэр. Хотя, если говорить честно, это не совсем фрукт, сэр.

— Правда?

— Да, сэр. С точки зрения ботаники это особый вид рыбы. А согласно моей теории, он эволюционно ассоциируется с крулльской морской иглой, которая тоже желтая и плавает гроздьями или косяками.

— И живет на деревьях?

— Обычно нет, сэр. Банан явно захватил новую нишу.

— О боги, неужели? Странно, но я всегда недолюбливал бананы и крайне подозрительно относился к рыбе. Это все объясняет.

— Да, сэр.

— А они нападают на купальщиков?

— Никогда не слышал об этом, сэр. Возможно, они достаточно умны, чтобы нападать только на купальщиков, неосмотрительно удалившихся от берега.

— Ты имеешь в виду… забредших глубоко в леса? И угодивших в заросли банановых деревьев?

— Возможно, сэр.

— Коварные твари.

— Да, сэр.

— Почему бы нам не устроиться поудобнее, господин Тупс?

— Конечно, сэр.

Спичка вспыхнула в темноте, и Чудакулли закурил свою трубку.

Анк-морпоркские сантаславы практиковались несколько недель.

Традицию приписывали Анаглиптс Хаггс, организатору лучшей группы городских певцов, призванных поддерживать в горожанах дух товарищества и сердечности.

Да, кстати, маленькое замечание. Будьте крайне осмотрительны с людьми, которые не стыдятся во всеуслышание твердить о «товариществе и сердечности», как будто это какие-нибудь горчичники, которые можно налепить на спину обществу. Стоит вам проявить излишнюю доверчивость, как они мигом организуют какой-нибудь майский танец, и тогда выход остается только один: попытаться добраться до опушки леса.

Певцы уже одолели половину Паркового переулка и почти допели «Веселую рыжую курицу» [21] . Голоса сливались в полной гармонии. Банки были полны пожертвованиями беднякам города — по крайней мере, той части бедняков, которая, по мнению госпожи Хаггс, была более-менее живописной, не слишком вонючей и обязательно говорила «спасибо». Люди подходили к дверям, чтобы послушать пение. Снег озарялся оранжевым сиянием. Снежинки кружились в свете свечных фонарей. Если поднять нарисованную выше картину, под крышкой непременно обнаружился бы шоколад. Или, по крайней мере, богатый выбор печенюшек.

Но вдруг в слаженное пение начал проникать некий диссонанс.

Еще одна певческая группа маршировала под бой совсем другого барабана. Барабанщик был явно обучен в каком-то другом месте — возможно, другими живыми существами и на другой планете.