Смерть дня (День смерти) - Райх Кэти. Страница 30

Я переоделась в джинсы, приготовила ужин, запрещая себе думать о том, что случилось с Кэрол Кэмптуа. Гарри вернулась в полвосьмого, мы поели, разговор шел исключительно о макаронах и цуккини. Сестра казалась уставшей и растерянной, с готовностью приняла мои объяснения о падении на льду. Меня совершенно вымотали события последних дней. Я не спрашивала ее ни о прошедшей ночи, ни о семинарах, а она не пыталась ничего рассказать. По-моему, мы обе не желали ни слушать, ни отвечать.

После ужина Гарри занялась материалами семинара, а я снова взялась за дневники. Отчет сестрам готов, но мне хотелось знать больше. Ксерокс не улучшил качество записей, я мучилась не Меньше, чем в пятницу. К тому же Луи-Филипп оказался не самым захватывающим летописцем. Молодой врач писал длинные отчеты о работе в "Больнице Господа". За сорок страниц он упомянул сестру всего несколько раз. Его волновало, что Эжени продолжала петь на публике после свадьбы с Аланом Николе. Еще ему не нравился ее парикмахер. Луи-Филипп казался истинным педантом.

В воскресенье Гарри снова ушла, когда я еще спала. Я постирала, позанималась в спортзале, подправила лекцию, которую собиралась прочитать во вторник на занятии по эволюции человека. К вечеру совсем забегалась. Я зажгла камин, сделала себе чашечку чая "Граф Грей" и свернулась на кушетке с книгами и бумагами.

Снова открыла дневник Беланже, но через двадцать страниц перешла на книгу об эпидемии оспы. Она оказалась настолько же захватывающей, насколько Луи-Филипп – скучным.

Я читала об улицах, по которым хожу каждый день. В 1880-х годах Монреаль и близлежащие деревни населяло больше двухсот тысяч человек. Город тянулся от улицы Шербрук на севере до гавани на реке на юге. На востоке к нему примыкал индустриальный Ошлага, а на западе – деревни рабочего класса Сен-Кунегон и Сен-Анри, как раз на берегу канала Лашин. Прошлым летом я проезжала вдоль него на велосипеде.

Тогда, как и сейчас, народ волновался. Хотя большая часть Монреаля к западу от улицы Сен-Лоран говорила на английском, к восьмидесятым годам французы сформировали абсолютное большинство города в целом. Они доминировали в муниципальной политике, а англичане заведовали торговлей и прессой.

Французы и ирландцы исповедовали католицизм, англичане – протестантизм. Они и жили, и умирали отдельно. У каждого народа имелось свое кладбище высоко в горах.

Я закрыла глаза и задумалась. Даже сейчас язык и религия значат в Монреале очень много. Католические школы. Протестантские школы. Националисты. Федералисты. Я гадала, к кому относилась бы Элизабет Николе.

В комнате потемнело, с щелчком ожили лампы. Я читала дальше. В конце девятнадцатого века Монреаль был главным центром торговли, с великолепной гаванью, огромными каменными складами, кожевенными заводами, мыловарнями и фабриками. Макгилл уже стал ведущим университетом. Но, как и другие викторианские города, Монреаль представлял собой город контрастов – рядом с гигантскими особняками королей торговли ютились хижины бедных рабочих. Вне широких мощеных улиц Шербрук и Дорчестер лежали сотни грязных улочек и непролазных тупиков. В городе не проводили канализацию. В канавах гнили трупы животных и мусор, всюду лежали экскременты. Реку использовали в качестве открытой сточной трубы. Зимой она замерзала, а в теплые месяцы в ней разлагались отходы и мертвечина. Все жаловались на омерзительный запах.

Чай остыл, я выбралась из кровати, потянулась и сделала свежий. Открыв книгу, сразу перешла к главе об улучшении санитарных условий. Одно из достижений Луи-Филиппа в "Больнице Господа". Мой старый приятель, естественно, тоже упоминался. Он стал членом оздоровительной комиссии в городском совете.

Я прочитала увлекательный доклад о совещании совета по поводу человеческих отходов. Утилизация в те времена была на жутком уровне. Одни жители смывали экскременты в уличные сточные канавы, которые вели к реке. Другие пользовались земляными туалетами, засыпали отходы землей и выставляли наружу для сборщиков мусора. Третьи испражнялись в отдельных ямах на улице.

Городской врач доложил, что жители производят примерно сто семьдесят тонн экскрементов каждый день, или сто двадцать пять тысяч тонн в год. Предупредил, что десять тысяч выгребных ям и сточных колодцев в городе служат переносчиками заразных болезней, включая тиф, скарлатину и дифтерию. Совет решил в пользу сборки и сжигания отходов. Луи-Филипп проголосовал "за". Это случилось 28 января 1885 года.

Через день после голосования западный поезд железной дороги Гран-Транк приехал на станцию Бонавентура. Заболел проводник, и к нему вызвали станционного доктора. После обследования мужчине поставили диагноз "оспа". Как протестанта, его отправили в Общую больницу Монреаля, но отказали в приеме. Пациенту позволили остаться в отдельной палате в крыле для заразных больных. В конце концов по просьбе станционного доктора его неохотно приняли в католическую клинику Отель-Дью.

Я встала подбросить дров в камин. Раскладывая деревяшки, представляла огромное серое каменное здание на авеню де Пин и Улице Сен-Урбан. Клиника Отель-Дью все еще работала. Я много раз проезжала мимо нее.

Я вернулась к книге. В животе заурчало, но мне не хотелось отрываться до прихода Гарри.

Врачи в Общей больнице Монреаля полагали, что об оспе органам здравоохранения сообщат из клиники Отель-Дью. В Отель-Дью считали наоборот. Никто не доложил властям, никто не разговаривал с врачами в обеих больницах. Когда эпидемия закончилась, погибло более трех тысяч человек, в основном дети.

Я закрыла книгу. Глаза горели, виски пульсировали. На часах семь пятнадцать. Где Гарри?

Я пошла на кухню, вытащила и почистила филе лосося. Смешивая укропный соус, попыталась представить город столетие назад. Как тогда встречали оспу? К каким домашним средствам прибегали? Больше двух третей умерших составляли дети. Каково увидеть, как умирают соседские дети? Как справлялись с бесполезным лечением обреченного ребенка?

Я почистила две картофелины и положила их в духовку, помыла салат, помидоры и огурцы. Гарри все нет.

Хотя чтение заставило на какое-то время забыть о Матиасе с Малахией и Кэрол Кэмптуа, сердце болеть не перестало. Я налила горячую ванну, добавила ароматическую океаническую минеральную соль. Потом поставила диск Леонарда Коэна и забралась в воду.

С помощью Элизабет я пыталась забыть о недавних убийствах. Путешествие во времени получилось захватывающее, но я не нашла, чего искала. Мне знакома борьба Элизабет с эпидемией из томов, которые сестра Жюльена присылала до эксгумации.

Элизабет жила в уединении много лет, но когда эпидемия вышла из-под контроля, стала проповедовать модернизацию в медицине. Она написала письма в провинциальную комиссию по здоровью, здравоохранительную комиссию городского совета, его чести Бограну, мэру Монреаля, умоляя улучшить санитарную ситуацию. Бомбардировала посланиями французские и английские газеты, требовала снова открыть городскую больницу для лечения оспы и провести общую вакцинацию.

Элизабет написала епископу, предупредила, что болезнь распространяется там, где собираются толпы, попросила его временно закрыть церкви. Епископ Фабр отказался, заметив, что закрыть церкви сейчас означало бы посмеяться над Богом. Епископ заставлял прихожан ходить в церковь, говорил, что совместная молитва более действенна, чем молитва в одиночестве.

Хорошая мысль, епископ. Вот почему французские католики умирали, а английские протестанты – нет. Язычники делали прививки и сидели дома.

Я добавила горячей воды, представила отчаяние Элизабет и как я поступила бы на ее месте.

Ладно, я знаю о ее работе и о ее смерти. Здесь монахини постарались. Я изучила кучу информации о последней болезни и публичном погребении Элизабет. Но мне нужна информация о рождении Николе.

Я взяла мыло и вспенила его.

Без дневников не обойтись.

Я провела мылом по плечам.

Но у меня есть ксерокопии, поэтому можно подождать.