Черная камея - Райс Энн. Страница 8

Я на секунду прикрыл веки, уверенный, что сейчас неминуемо случится беда.

Но Лестат лишь снова весело расхохотался:

– Какая чушь! Вы и ваши агенты просто испугались. Вы ни разу даже близко не подошли к сиротскому дому Святой Елизаветы, будь то днем или ночью, ибо просто-напросто боялись старейших представителей нашего племени, которые могли лишить вас жизни с такой же легкостью, с какой вы задуваете спичку. А еще вы опасались тех вампиров, которые не подчиняются общим правилам и не уважают Таламаску – во всяком случае, не настолько, чтобы обойти вас стороной. Кто-то из них мог случайно там оказаться. Что касается дневного времени, то вы сами не знали, на что там наткнетесь – вдруг каким-нибудь головорезам хорошенько заплатили, чтобы они разделались с вами и похоронили под каменными плитами пола? Так что это был только вопрос безопасности.

Стирлинг прищурился.

– Да, нам действительно приходилось соблюдать осторожность, – снизошел он. – Тем не менее были времена...

– Глупости, – перебил Лестат. – Если придерживаться одних фактов, мой печально известный сон завершился до того, как вы объявили нам войну. Ну и что с того, если я действительно «без зазрения совести» восседал в Кафе дю Монд! Как смеете вы говорить об отсутствии совести? Вы действительно считаете, что у меня нет на то права?

– Вы охотитесь на своих сограждан, – спокойно заявил Стирлинг. – Неужели вы всерьез могли об этом забыть?

Я чуть не обезумел. Только улыбка на лице Лестата убедила меня, что Стирлинг не рисковал жизнью.

– Нет, я никогда не забываю того, что делаю, – спокойно заявил Лестат. – Но, надеюсь, вы не собираетесь всерьез обсуждать, каким образом я сейчас сохраняю себе жизнь! Помните, я сейчас не отношусь к людскому племени – более того, удаляюсь от него с каждым новым своим приключением, с каждым прошедшим годом. Я побывал и на небесах, и в аду. Прошу вас не забывать об этом.

Лестат помолчал, словно сам погрузился в воспоминания, а Стирлинг попытался ответить, но явно не нашел слов.

– Когда-то обитал в человеческом теле, а потом получил то, которое вы видите перед собой, – размеренно продолжал Лестат. – Я был принцем-консортом создания, которое другие называли богиней. Согласен, я охочусь на своих сограждан, ибо такова моя природа, и вы знаете это, равно как и то, насколько тщательно я выбираю каждую смертную жертву, проверяю, чтобы она была испорчена, порочна и абсолютно недостойна человеческого существования. К чему я все это говорю? Да к тому, чтобы доказать только одно: ваше объявление войны было непродуманным, неоправданной ошибкой.

– Здесь я с вами соглашусь. Декларация вражды – сплошная глупость. Ее не стоило даже обсуждать.

– Так она называется Декларацией вражды? – спросил Лестат.

– Кажется, таково ее официальное название, – не слишком уверенно подтвердил Стирлинг. – Мы всегда были авторитарной организацией. Никакой демократии в нашем ордене не существует. Говоря о выражении своего мнения при голосовании, я скорее прибегнул к метафоре, чем выразился в буквальном смысле. Декларация вражды, да, именно так. Шаг неверный и наивный.

– Да, неверный и наивный, – повторил Лестат. – Хорошо сказано. И было бы неплохо всем вам в Таламаске не забывать, что вы не более чем маленькая кучка высокомерных проныр, вечно сующих свой нос куда не следует. А ваши старшины ничем не лучше рядовых агентов.

Стирлинг, видимо, совсем расслабился, слегка завороженный своим собеседником, но я продолжал волноваться, опасаясь того, что могло случиться в любую секунду.

– У меня есть теория насчет Декларации вражды, – заявил Стирлинг.

– А именно? – поинтересовался Лестат.

– Мне кажется, многоуважаемые старшины подумали, хотя, Бог свидетель, я никоим образом не берусь читать их мысли, что Декларация поможет вернуть к нам некоторых агентов, втянутых в ваши ряды.

– Какая прелесть! – рассмеялся Лестат. – К чему такие цветистые фразы? Почему не сказать прямо? Неужели из-за присутствия этого юноши?

– Да, возможно, я избегаю прямых формулировок из-за него, – ответил Стирлинг, – но, если быть откровенным, все агенты Таламаски даже думают именно на таком языке.

– Так вот, для протокола, – сказал Лестат, – у нас нет никаких рядов. Более того, я бы сказал, что для нас как для вида характерны крайний индивидуализм и полная разобщенность, а также редкостное непостоянство в дружбе, отсутствие чувства локтя и единства мышления. Мы можем составить небольшое сообщество, а потом разойтись в разные стороны, чтобы уже больше никогда не встретиться. Между нами не существует прочного мира. И нет у нас рядов.

Меня так заинтриговали его слова, что я даже забыл о страхе, а Стирлинг, судя по его настороженной вежливости, напротив, встревожился.

– Я все это понимаю, – заговорил он. – Но вернемся к нашему вопросу, то есть к причинам, побудившим старшин провозгласить Декларацию вражды. Думаю, они искренне верили, что те вампиры, которые когда-то были нашими братьями по ордену, придут в Таламаску и попытаются нас урезонить, и тогда мы сможем пообщаться с такими же созданиями, как вы сами, и значительно повысим уровень наших знаний в этой области.

– Значит, все затеяно только ради сбора сведений? – спросил Лестат.

– Вот именно. К тому же вы, конечно, понимаете, каково нам было потерять троих наших агентов, по тем или иным причинам перешедших в ваш клан – и не важно, каким образом это произошло. Каждое из дезертирств ошеломило нас, повергло в изумление. Мы никак не могли представить, что именно привело к таким последствиям, какие слова убедили наших братьев совершить столь необратимые поступки. Поймите, нам необходимо было... получить знания.

– Ничего не вышло? – Лестат по-прежнему сохранял спокойствие. – Получается, мои записки вас не удовлетворили? А ведь там в подробностях приведены все разговоры. Но вам и вашим старшинам захотелось увидеть все собственными глазами, встретиться с нами, так сказать, лицом к лицу.

– Вы правы, ничего не вышло, – ответил Стирлинг. Казалось, к нему вернулись прежние силы и достоинство. Взгляд серых глаз стал ясным. – Мы добились лишь одного: спровоцировали с вашей стороны еще бо?льшую дерзость. Вы посмели опубликовать ту часть Хроник, в которой упоминается имя Меррик Мэйфейр. Вы решились так поступить, хотя по сей день в этом городе и его окрестностях проживает великое семейство, носящее имя Мэйфейр. Но вам было все равно.

Меня словно ткнули ножом в сердце. Перед глазами промелькнул дорогой мне образ возлюбленной Мэйфейр. Но главной моей заботой был Стирлинг, вновь потерявший всякую осторожность.

– Дерзость! – с улыбкой воскликнул Лестат, не сводя глаз со Стирлинга. – Вы обвиняете меня в дерзости?! Да вы продолжаете сейчас дышать только потому, что я так хочу.

– Не сомневаюсь. И тем не менее вы крайне дерзки, – настаивал на своем Стирлинг.

Я едва не потерял сознание.

– Пусть так, я дерзок, и горжусь этим, – парировал Лестат. – Но давайте проясним вот что. Я не единственный автор Хроник. Вините в том своего собственного агента, Дэвида Тальбота, обладающего великим множеством талантов. Это он автор записок о Меррик Мэйфейр. Именно он рассказал ее историю. Меррик хотела получить Темный дар. До того как стать Той, Кто Пьет Кровь, Меррик Мэйфейр была ведьмой. Кому, как не вам, это знать? Так что никакой лжи здесь нет. И я мог бы добавить, что Дэвид сам решил не прибегать к вымыслу, оставив Меррик ее настоящее имя и сохранив название «Таламаска». Так при чем здесь я?

– Он бы так не поступил без вашего благословения, – с поразительной уверенностью заявил Стирлинг.

– Вы так думаете? – строго спросил Лестат. – А с какой стати мне заботиться о каких-то смертных, семействе ведьм? Мэйфейры – что они мне? И что такое, скажите на милость, «великое семейство»? Богатое семейство? Вампиры презирают ведьм, и им все равно – богатые эти ведьмы или бедные. Любой, кто прочтет историю Меррик Мэйфейр, поймет почему. Хотя теперь, конечно, Меррик среди нас настоящая принцесса. Кроме того, наши пытливые читатели полагают, что все это беллетристика. Да и как знать, где идет речь о настоящем, а где выдумка?