Сын Америки - Райт Ричард. Страница 23

– А люди хорошие, Биггер?

– Ничего.

– Что-то ты как будто и не рад.

– Ох, мама! Ради господа бога! Чего ты от меня хочешь?

– Знаешь, Биггер, смотрю я на тебя часто и не пойму, откуда ты такой?

Опять он сорвался с тона; надо быть внимательнее. Он подавил нараставшее раздражение. И так довольно, не хватает еще ссоры с матерью.

– Ты теперь на хорошем месте, – сказала мать. – Ты должен работать изо всех сил и постараться стать человеком. Придет время, захочешь жениться, зажить своим домом. Вот тебе случай выйти в люди. Ты всегда жаловался, что у тебя случая нет. Смотри не упусти его теперь.

Он по звуку различал ее движения и знал, что теперь она уже настолько одета, что ему можно повернуться. Он перетянул чемодан ремнями и поставил его у двери; потом встал у окна, напряженно вглядываясь в пушистые хлопья снега.

– Биггер, что такое с тобой?

Он быстро повернулся.

– Ничего, – сказал он, стараясь угадать, что она в нем заметила непривычного. – Ничего. Просто мне надоели твои расспросы, – добавил он, чувствуя потребность как-то отбиться от нее, хотя бы даже ценой грубости. Он подумал о том, как должны звучать его слова. Неужели голос у него сегодня не такой, как всегда? Неужели что-то изменилось в его голосе после того, как он убил Мэри? Или по его поведению можно было догадаться, что с ним что-то неладно? Он увидел, как мать, покачав головой, ушла за занавеску готовить завтрак. Он услышал зевок; оглянулся – и увидел Веру, которая улыбалась ему, приподнявшись на локте.

– Ну, сговорился?

– Да.

– Сколько будешь зарабатывать?

– Ох, Вера! Спроси мать. Я ей уже все рассказал.

– Ура-ура-ура! Биггер поступил на работу! – нараспев проговорила Вера.

– Да ну тебя, заткнись.

– Оставь его в покое, Вера, – сказала мать.

– А что с ним?

– А что с ним было вчера, позавчера? – спросила мать.

– Ну, Биггер! – протянула Вера жалобно.

– Дурной какой-то мальчишка, вот и все, – сказала мать. – Никогда от пего доброго слова не услышишь.

– Отвернись, я буду одеваться, – сказала Вера.

Биггер стал смотреть в окно. Он услышал протяжное «а-а!» и понял, что это проснулся Бэдди.

– Бэдди, отвернись, – сказала Вера.

– Ладно.

Биггер услышал шуршание платья.

– Уже можно, – сказала Вера.

Биггер оглянулся и увидел, что Бэдди сидит на постели и трет глаза. Вера примостилась на краешке стула и, поставив ногу на другой стул, застегивала туфлю. Биггер посмотрел куда-то мимо нее. Ему хотелось прошибить головой крышу и унестись из этой комнаты совсем, навсегда.

– Пожалуйста, не смотри на меня, – сказала Вера.

– А? – переспросил Биггер, с удивлением глядя на ее надутые губы. Потом он вдруг понял, о чем она говорит, и выпятил губы, передразнивая ее. Она быстро вскочила и пустила в него туфлей. Туфля пролетела у самой его головы и ударилась о подоконник так, что стекла зазвенели.

– Я тебе сказала, чтобы ты на меня не смотрел! – завизжала Вера.

Биггер встал, глаза у него стали красные от злости.

– Жалко, что ты в меня не попала, – сказал он.

– Вера, Вера! – позвала мать.

– Мама, скажи ему, чтобы он на меня не смотрел, – захныкала Вера.

– Никто и не думал на нее смотреть, – сказал Биггер.

– Ты смотрел мне под юбку, когда я застегивала туфлю!

– Жалко, что ты в меня не попала, – повторил Биггер.

– Что я тебе, собака, что ли? – возмутилась Вера.

– Иди сюда, на кухню, Вора, здесь оденешься, – сказала мать.

– Я для него хуже собаки. – Вера пошла за занавеску, всхлипывая, закрыв лицо руками.

– Знаешь, Биггер, – сказал Бэдди, – я вчера все хотел тебя дождаться, да не смог. До трех сидел, а там пришлось лечь. Так спать хотел, прямо глаза слипались.

– Я раньше пришел, – сказал Биггер.

– Но-о, врешь. Я лег в…

– Я лучше знаю, когда я пришел!

Они молча посмотрели друг на друга.

– Ну ладно, – сказал Бэдди.

Биггеру было не по себе. Он чувствовал, что держится не так, как нужно.

– Сговорился? – спросил Бэдди.

– Да.

– Шофером?

– Да.

– А машина какая?

– «Бьюик».

– Может, когда-нибудь и меня покатаешь?

– Понятно; вот только устроюсь.

От вопросов Бэдди он почувствовал себя как-то немного увереннее; ему всегда льстило поклонение младшего брата.

– Ух ты! Мне бы такую работу, – сказал Бэдди.

– Что же, это нетрудно.

– А ты мне подыщешь?

– Понятно. Дай только срок.

– Сигареты есть?

– Есть.

Они молча курили. Биггер думал о котле. Сгорела уже Мэри или нет? Он посмотрел на часы: было ровно семь. Может быть, пойти сейчас, не дожидаясь завтрака? Вдруг он оставил там что-нибудь, какой-нибудь знак того, что Мэри умерла? Но ведь мистер Долтон сказал, что по воскресеньям они встают поздно, а значит, им там нечего делать, в котельной.

– Бесси заходила вчера, – сказал Бэдди.

– Ну?

– Сказала, что видела тебя в «Хижине» Эрни с двумя белыми.

– Верно. Я их возил туда вечером.

– Она тут все толковала, что вы с пей скоро поженитесь.

– Пфф!

– Почему это все девчонки такие, Биггер? Только парень устроится на работу, так им сейчас надо за него замуж.

– А черт их знает!

– Ты теперь на хорошем месте. Найдешь себе получше, чем Бесси, – сказал Бэдди.

Он и сам так думал, но ничего не сказал.

– А вот я скажу Бесси! – крикнула Вера.

– Попробуй, я тебе шею сверну, – сказал Биггер.

– Сейчас же перестаньте, слышите! – сказала мать.

– Да, вот еще что, – сказал Бэдди. – Я вчера видел Джека. Он рассказал, что ты чуть не укокошил Гэса.

– Я с этой шайкой больше не знаюсь, – сухо сказал Биггер.

– Джек хороший парень, – возразил Бэдди.

– Ну Джек, а остальные?

Гэс, Джо, Джек – все они казались Биггеру существами из другой жизни, и все потому, что он несколько часов пробыл в доме Долтонов и убил белую девушку. Он оглядел комнату, словно видел ее в первый раз. На полу не было ковра, штукатурка на стенах и потолке потрескалась. В комнате стояли две старые железные кровати, четыре стула, облезлый комод и раздвижной стол, на котором они ели. Все здесь было совсем не так, как у Долтонов. Здесь все спали вместе; там у него будет отдельная комната. Он потянул носом кухонный запах и вспомнил, что у Долтонов запаха кухни нигде не услышишь; и кастрюли тоже не гремят на весь дом. Там каждый живет в отдельной комнате, и у каждого свой маленький мир. Он ненавидел эту комнату и всех ее обитателей, себя в том числе. Почему он и его близкие должны жить так? Что они сделали? Может быть, они ничего не сделали? Может быть, именно потому они и живут так, что никто из них за всю жизнь не сделал ничего, что имело бы значение: ни хорошего, ни дурного.

– Накрывай на стол, Вера! Завтрак готов, – крикнула мать.

– Сейчас, мама.

Биггер сел за стол, дожидаясь еды. Может быть, сегодня он в последний раз завтракает здесь. Он ясно чувствовал это, и это придавало ему терпения. Может быть, когда-нибудь ему придется завтракать в тюрьме. Вот он сидит с ними за одним столом, и никто из них не знает, что он убил белую девушку, и отрезал ей голову, и сжег ее в топке котла. Мысль о том, что он сделал, весь ужас и мерзость его поступка, смелость, без которой его нельзя было совершить, – все это впервые в его пришибленной страхом жизни воздвигло защитный барьер между ним и миром, которого он боялся. Он убил и тем создал для себя новую жизнь. Это было нечто, принадлежавшее ему одному, впервые в жизни у него появилось нечто, чего другие не могут у него отнять. Да, он может спокойно сидеть тут и есть и не заботиться о том, что думают или делают его родные. У него есть теперь естественное прикрытие, из-за которого он может поглядывать на них. Его преступление было якорем, надежно удерживавшим его во времени; в нем он черпал уверенность, которой не могли дать ему ни револьвер, ни нож. Теперь он был вне своей семьи, выше и дальше; им даже мысль не может прийти о том, что он сделал. А он сделал то, что даже ему самому не казалось возможным.