Сын Америки - Райт Ричард. Страница 51
– За мной тоже придут, скажи, Биггер? Ведь я же не хотела!
Да, он ей расскажет, он ей расскажет все, но расскажет так, что она будет чувствовать себя связанной с ним, хотя бы ненадолго. Он не хочет теперь быть один.
– Они нашли девушку, – сказал он.
– Что же теперь с нами будет, Биггер? А, что ты со мной сделал, что ты со мной сделал…
Она заплакала.
– Ну ладно, хватит тебе. – Значит, ты ее вправду убил? – Она умерла, – сказал он. – Они нашли ее.
Она бросилась на кровать и зарыдала. Потом подняла к нему искаженное, залитое слезами лицо и спросила прерывающимся голосом:
– Т-ты не послал п-письмо?
– Послал.
– Биггер! – простонала она.
– Теперь уже ничего не сделаешь.
– Боже мой, боже! Они придут за мной. Они узнают, что это ты сделал, и пойдут к тебе домой и станут расспрашивать твою мать и брата и всех. А потом они придут сюда, за мной!
Это было верно. Теперь оставался один только выход: ей уйти вместе с ним. Иначе они непременно придут к ней, а она ляжет вот так на постель и заревет и выболтает все. Ее не хватит на то, чтобы промолчать. И то, что она расскажет про него, про его жизнь, нрав, привычки, поможет им выследить его.
– Деньги у тебя?
– У меня в кармане.
– Сколько там?
– Девяносто долларов.
– Что же ты думаешь делать? – спросил он.
– Лучше бы всего мне умереть сейчас.
– Такими разговорами делу не поможешь.
– А какие же еще могут быть разговоры?
Он решил рискнуть, хотя это было все равно что стрелять наугад.
– Если ты не уймешься, я ухожу.
– Нет, нет… Биггер! – вскрикнула она, вскочив и кидаясь к нему.
– Ну так брось сейчас же, – сказал он, отступая назад. Он сел и тут только почувствовал, как он устал. Какая-то сила, которой он сам в себе не подозревал, позволила ему убежать из дома Долтонов, прийти сюда, стоять и разговаривать с ней; но сейчас он чувствовал, что не мог бы сдвинуться с места, даже если б в комнату вдруг ворвалась полиция.
– Ты б-болен? – спросила она, схватив его за плечи.
Он наклонился вперед и уронил голову на раскрытый ладони.
– Биггер, что с тобой?
– Устал, спать хочется до смерти, – вздохнул он.
– Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
– Лучше выпить.
– Но только не виски. Горячее молоко – вот что тебе нужно.
Он ждал молча, прислушиваясь к ее движениям. Ему казалось, что его тело превратилось в кусок свинца, холодный, тяжелый, мокрый и болезненный. Бесси включила электрическую плитку, вылила в кастрюльку молоко из бутылки и поставила на раскалившийся диск. Потом она подошла к нему и положила ему обе руки на плечи, на глазах у нее снова выступили слезы.
– Я боюсь, Биггер.
– Теперь уже поздно бояться.
– Зачем только ты убил ее, миленький!
– Я не хотел. Так вышло. Даю тебе честное слово!
– Как это все случилось? Ты ведь не рассказал мне.
– Да что рассказывать. Ну, был я у нее в комнате… – У нее в комнате? – Да. Она была пьяная. Она ничего не соображала. Я… я ее донес туда…
– А что она сделала?
– Она… ничего. Она ничего не сделала. Пришла в комнату ее мать. Она слепая.
– Девушка?
– Да нет, ее мать. Я не хотел, чтобы она меня там застала. Ну вот, та стала что-то говорить, и я испугался. Я ей всунул угол подушки в рот и… Я не думал ее убивать. Я только заткнул ей рот подушкой, а она умерла. Слепая пришла в комнату, а она стала что-то говорить, а у слепой руки были вытянуты вот так, видишь? Я боялся, что она меня заденет. Я просто нажал той подушкой на голову, чтобы она не закричала. Слепая меня не задела, я увернулся. А потом слепая ушла, и я подошел к кровати, и она… Она… Она была мертвая… Вот и все. Она была мертвая… Я не хотел…
– Ты, значит, не думал ее убить?
– Нет, честное слово, нет. Но какая разница? Никто все равно не поверит.
– Миленький, неужели ты не понимаешь?..
– Что?
– Скажут ведь…
Бесси снова заплакала. Он насильно повернул к себе ее лицо. Он почувствовал смутную тревогу; ему нужно было увидеть все ее глазами, хотя бы на одно мгновение.
– Что?
– Они… Они скажут, что ты ее изнасиловал.
Биггер глядел на нее не мигая. Он совершенно забыл те минуты, когда он нес Мэри по лестнице. Так глубоко он загнал внутрь память о них, что только сейчас раскрылось перед ним их истинное значение. Да, скажут, что он ее изнасиловал, и не будет никакой возможности доказать, что это не так. До сих пор он не ощущал всей важности этого факта. Он встал, плотно сомкнул челюсти. Насиловал ли он ее? Да, насиловал. Каждый раз, когда он испытывал то, что он испытывал в ту страшную ночь, это было насилие. Но оно не имело ничего общего с насилием мужчины над женщиной. Насилие – это когда стоишь, прижатый к стене, и нужно ударить, хочешь ты этого или нет, нужно ударить, чтобы отогнать свору, готовую растерзать тебя. Он творил насилие всякий раз, когда видел перед собой белое лицо. Он был длинным упругим куском резины, который тысячи белых рук растягивали до предела, и, когда он срывался, это было насилие. Но насилие было и тогда, когда из самого его нутра поднимался крик ненависти, потому что жизнь становилась невмоготу. Это тоже было насилие.
– Они нашли ее? – спросила Бесси.
– А?
– Они нашли ее?
– Да. Кости нашли… – Кости? – Ну да. Я не знал, что мне с ней делать. Я сжег ее в топке.
Бесси прижалась лицом к его мокрому пальто и жалобно застонала:
– Биггер!
– А?
– Что нам делать?
– Не знаю.
– Нас будут искать.
– У них есть мои фотографии.
– Где нам спрятаться?
– Пока можно побыть в старых домах.
– Но там нас найдут.
– Их много. Там можно бродить, как в джунглях.
Молоко побежало через край. Бесси вскочила, все еще заплаканная, и выключила плитку. Она налила молока в стакан и подала Биггеру. Он пил его, медленно, глоток за глотком, потом отставил стакан и снова сел. Оба молчали. Бесси снова подвинула к нему стакан, потом, когда он выпил, налила еще один. Он встал, борясь с сонной тяжестью в ногах и во всем теле.
– Одевайся. И собери подушки и одеяла. Нужно уходить.
Она подошла к кровати, сняла покрывало и закатала в него валиком всю постель; Биггер подошел к ней сзади и положил ей руки на плечи:
– Где фляжка?
Она достала фляжку из сумочки и дала ему; он отпил несколько глотков, и она спрятала фляжку обратно.
– Ну, ты скорей, – сказал он.
Она увязывала узел, тихо всхлипывая и то и дело останавливаясь, чтоб вытереть глаза. Биггер стоял посреди комнаты и раздумывал. Может быть, они уже у него дома; может быть, уже говорят с матерью, с Верой и с Бэдди. Он подошел к окну, отдернул занавеску и выглянул. Улица была белая и пустынная. Он обернулся и увидел Бесси, неподвижно застывшую над узлом с постелью.
– Идем. Нужно торопиться.
– Мне все равно: пусть будет что будет.
– Ты эти разговоры брось. Идем.
Что ему с ней делать? Она будет тяжелой и опасной обузой. Взять ее, такую, с собой невозможно, но оставить здесь тоже нельзя. Он спокойно рассудил, что нужно все-таки взять ее, а потом, если понадобится, уладить это дело, уладить так, чтобы не подвергать себя опасности. Он думал об этом без всякого волнения, как будто выход был подсказан ему чужой, не его логикой, над которой он был не властен, и ему оставалось только повиноваться.
– Хочешь, чтоб я тебя здесь оставил?
– Нет, нет… Биггер!
– Ну так идем. Надевай пальто и шляпу.
Она с минуту смотрела на него, потом рухнула на колени.
– Господи боже! – простонала она. – Куда мы пойдем? Все равно нас поймают. Надо было мне раньше знать, что этим кончится. – Она заломила руки и стала раскачиваться из стороны в сторону, а из-под опущенных век струились слезы. – За всю свою жизнь я светлого дня не видала. Не голод, так болезнь. Не болезнь, так несчастье. Кому я мешала? Только и знаешь гнешь спину с утра до вечера, пока хватает сил; а там напьешься, чтоб забыть про это. Напьешься и спать завалишься. Вот и вся моя жизнь, а теперь вот еще это. Ведь меня поймают, а поймают – убьют. – Она низко опустила голову. – Сама не знаю, как это я себя довела до этого. Лучше бы я тебя никогда не встречала. Лучше бы один из нас умер, не родившись. Видит бог, лучше было бы. Что я от тебя видела, кроме горя? У тебя всегда была одна только забота: подпоить меня, чтоб скорей свое получить. Вот и все! Я теперь понимаю. Я теперь не пьяная. Я понимаю, что ты сделал со мной. Раньше я не хотела понимать. Слишком много думала про то, как мне с тобой хорошо. Уговаривала себя, что счастлива, да только сердце всегда знало: какое тут счастье, – и вот в конце концов ты навязал мне это, и я все поняла. Дура я была, слепая, безответная, пьяная дура. А теперь вот я должна бежать с тобой, когда я знаю, что ты меня даже не любишь.