Сын Америки - Райт Ричард. Страница 52

Она задохнулась и умолкла. Он не слышал, что она говорила. Но ее слова запали в его сознание тысячью подробностей ее жизни, которые он и раньше знал; и он увидел еще ясней, что ее нельзя взять с собой – и в то же время нельзя оставить здесь. Он подумал об этом без злобы и без сожаления, просто как человек, который понимает, что нужно сделать для спасения своей жизни, и чувствует в себе решимость сделать это.

– Идем, Бесси. Нам нельзя тут оставаться.

Он нагнулся и одной рукой взял ее под руку, а другой подхватил узел с постелью. Он выволок ее из комнаты и захлопнул дверь. Он стал спускаться по лестнице; она тащилась за ним, спотыкаясь и всхлипывая. Еще в парадном он вынул револьвер из-за пазухи и переложил в карман пальто. Револьвер теперь каждую минуту может ему понадобиться. С того мгновения, как он переступит этот порог, его жизнь будет в его руках. Что бы ни случилось теперь, все будет зависеть от него; и, как только он это почувствовал, страх его улегся; все опять стало просто. Он распахнул дверь, и ледяной ветер хлестнул ему в лицо. Он отступил назад и обернулся к Бесси:

– Где фляжка?

Она протянула сумочку, он вынул фляжку и долго не отнимал ее от губ.

– На, – сказал он. – Выпей ты тоже.

Она выпила и спрятала фляжку в сумочку. Они пошли по обледеневшим тротуарам, навстречу ветру и снежной метели. Один раз она остановилась и заплакала. Он схватил ее за плечо.

– Не смей реветь, слышишь? Идем!

Они остановились перед высоким зданием, фасад был запорошен снегом, ряды черных дыр зияли на месте окон, точно глазницы черепа. Он взял у нее из рук сумочку и вынул фонарь. Потом он вцепился в ее локоть и потащил ее по ступенькам наверх, к двери парадного. Дверь была полуотворена. Он уперся в нее плечом; она подалась со скрипом. Внутри была непроглядная тьма, слабый свет фонарика не мог разогнать ее. Острый запах гнили ударил ему в лицо, и сухие лапки торопливо затрусили по деревянным половицам. Бесси шумно втянула воздух, словно хотела крикнуть, но Биггер так сильно сжал ей руку выше локтя, что она вся скорчилась и только глухо простонала. Когда он поднимался по лестнице, до его ушей несколько раз донеслось тихое поскрипывание, как будто где-то гнулось дерево на ветру. Засунув узел под мышку, он одной рукой держал Бесси за руку, другой отводил густую паутину, липнувшую к губам и глазам. Он остановился на третьем этаже, в комнате, окно которой выходило в узкий пролет между домами. Пахло древесной трухой. Он навел фонарь на под: доски были покрыты густым слоем грязи, в углу валялись два кирпича. Он взглянул на Бесси: она закрыла лицо руками, и ее черные пальцы были мокры от слез. Он бросил на пол узел с постелью.

– Развяжи и расстели.

Она повиновалась. Он положил подушки так, чтобы окно пришлось у него над головой. От холода у него стучали зубы. Бесси прижалась к стене и тихо заплакала.

– Ну будет тебе, – сказал он.

Он поднял окно, высунулся и, закинув голову, посмотрел вверх: снег кружился над выступом крыши. Потом он глянул вниз и не увидел ничего, кроме густой черноты, куда слетали сверху редкие белые хлопья, медленно кружась в желтом луче фонаря. Он опустил окно и повернулся к Бесси, она все так же стояла у стены. Он подошел к ней, взял у нее сумочку, достал фляжку и выпил все до дна. Ему сразу стало хорошо. Виски согрело его желудок, отвлекло мысли от холода и от воя ветра за окном. Он сел на край постели и закурил. Это была первая сигарета за несколько часов, он жадно вбирал в легкие теплый дым и медленно выпускал его. От виски все его тело разогрелось, голова слегка кружилась. Бесси все еще плакала, негромко и жалобно.

– Иди сюда, ложись, – сказал он.

Он вынул из кармана револьвер и положил рядом, так, чтобы легко было до него дотянуться.

– Иди ложись, Бесси. Замерзнешь там у стенки.

Он встал, стащил с себя пальто и разостлал его поверх одеяла, чтоб было теплее, потом погасил фонарь. Алкоголь убаюкивал его, притуплял все чувства. В холоде пустой комнаты до него доносились тихие всхлипывания Бесси. Он сделал последнюю долгую затяжку и потушил сигарету. Заскрипели под ногами Весен половицы. Он лежал неподвижно, ощущая приятную теплоту. Напряжение в теле не ослабевало: у него было такое чувство, как будто ему пришлось очень долго сохранять неудобную позу, и теперь, когда ничто не мешало, расслабиться он не мог. Его томило желание, но, покуда Бесси стояла у стены, он не давал своим мыслям устремляться в эту сторону. Бесси была подавлена горем, и не о ней он должен был сейчас думать. Та часть его существа, которая всегда заставляла его хотя бы внешне приноравливаться к чужим требованиям, не допускала и теперь в его сознание того, чего жаждало его тело. Он услышал шелест ткани в темноте и понял, что Бесси снимает пальто. Сейчас она ляжет тут, рядом с ним. Он ждал. Через несколько секунд ее пальцы легко задели его по лицу; она ощупью искала изголовье. Он потянулся и нашел ее локоть.

– Здесь, здесь; ложись.

Он приподнял одеяло, она заползла туда и вытянулась рядом, с ним. Теперь, когда она оказалась так близко, голова у него закружилась сильнее и напряжение во всем теле стало еще больше. Налетел порыв ветра, ветхая рама затрещала, и по всему дому пошел скрип. Под одеялом было тепло и уютно, несмотря на подстерегавшую опасность. Старый дом может обрушиться и похоронить его во время сна, но зато здесь меньше риска попасться полиции. Он положил руку Бесси на плечо; он чувствовал, как она отходит, успокаивается, но, по мере того как она успокаивалась, его напряжение все росло, кровь обращалась быстрее.

– Холодно? – спросил он шепотом.

– Холодно, – чуть слышно отозвалась она.

– Прижмись ко мне.

– Не думала я, что так будет.

– Так не всегда будет.

– Лучше бы мне умереть сейчас.

– Не говори так.

– Я вся закоченела. Мне кажется, я никогда не согреюсь.

Он притянул ее к себе, так что ее дыхание согревало ему лицо. Снова ветер рванул окно, завыл, отдался где-то в углах тихим шелестом и стих. Он повернулся на бок, лицом к ней. Он поцеловал ее; губы у нее были холодные. Он целовал ее до тех пор, пока они не стали мягкими и теплыми. Огромная теплая волна желания поднялась в нем, настаивая и требуя; его рука скользнула с ее плеча ниже, нащупала ее грудь; он просунул другую руку под ее голову и продолжал целовать ее крепкими, долгими поцелуями.

– Биггер…

Она хотела повернуться к нему спиной, но он держал ее и не отпускал; она подчинилась и только негромко всхлипывала. Потом он услышал вздох – вздох, который он хорошо знал, потому что много раз слышал его раньше; но на этот раз он прозвучал глубже, чем всегда: в нем была покорность, отказ от борьбы, как будто она отдала ему не только свое тело…

Он лежал неподвижно, довольный, что уже не чувствует голода и напряжения, и слушал вой ночного ветра, покрывавший дыхание обоих. Он отвернулся от нее и лежал опять на спине, широко раскинув ноги. Остатки напряжения постепенно покидали его. Дыхание успокаивалось, становилось все менее и менее слышным и наконец пошло настолько ровно и тихо, что он совсем перестал его замечать. Спать ему не хотелось, и он лежал, чувствуя Бесси тут же, рядом. Он повернул к ней голову в темноте. До него донеслось ее мерное дыхание. Ему захотелось узнать, спит она или нет; где-то в глубине у него притаилась мысль, что он дожидается, когда она уснет. В том, что он рисовал себе впереди, Бесси не было места. Он вспомнил, что, войдя в комнату, видел на полу два кирпича. Он попытался представить себе точно, где они лежали, но не смог. Однако он знал, что они есть; все-таки придется найти хотя бы один. Лучше бы он ничего не говорил Бесси про это убийство. Но она сама виновата. Она так приставала к нему, что пришлось сказать. А потом, откуда же он мог знать, что кости Мэри найдут так скоро. Он не чувствовал сожаления, когда перед ним вновь возник образ дымящей топки и белых осколков кости в золе. Почти целую минуту он тогда смотрел на эти осколки и не догадывался, что это кости мертвой Мэри. Что так или иначе все станет известно и его постараются захватить врасплох внезапно предъявленной уликой, такая мысль у него была. Но он не мог себе представить, что будет стоять и смотреть на эту улику, не узнавая ее.