Цена любви - Ранн Шейла. Страница 7

— Hola que tal?

— Bien, muy bien, у tu?

— Bien, у tu esposa, como esta?.. Повсюду слышались приветствия друзей.

Утреннее солнце уже поднялось над террасой «Кафе де ла Опера», летние краски и туристы заполнили свободное пространство. Я чуть повернула стул, спряталась в тени навеса и вновь заметила сероглазого мужчину в черной футболке, что недавно заставил меня покраснеть. Он вернулся в кафе. Его прежнее место занято. Только что появившаяся в кафе пара, поискав глазами свободный столик, поприветствовала его, кивнув, мол, опять все занято. Официант извинялся перед гостями, красноречиво давая понять жестами, что внутри также нет свободных столиков. Похоже, все знают друг друга. В кафе свои завсегдатаи. Когда-то Бетти с подругами из кордебалета также числились среди постоянных посетителей и знали всех наперечет. А если кого-то не знали, то обязательно знакомились.

— Здесь свободно?

Сероглазый мужчина указал на один из трех свободных стульев вокруг моего столика. Сейчас он выглядел немного смущенным.

— Ну… я…

Не знаю, что и сказать.

— Наверно…

Мужчина мучительно подбирал английские слова.

Я затаила дыхание и мысленно улыбнулась. Его английский оказался ужасным, мной почти забыт испанский. Мы не могли общаться. Значит, никаких скучных выяснений насчет того, кто мы такие, откуда приехали и что здесь делаем. Никаких условностей, обязательных в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, вынуждающих рассказывать о себе каждому новому мужчине, никакого взаимного обмена информацией о своих занятиях. Обычно люди с первой секунды пытаются понять, чем ты можешь быть полезен и каковы твои слабости. Язык всегда портит искреннее общение мужчины и женщины. Порождает ложные оценки дальнейшего, а также скрытое единоборство. Какие могут быть возражения против того, чтобы он сел за мой столик? Если передумаю, то тут же уйду. Все равно — скоро пора. «Рог favor, садитесь», — ответила я, и он сел за шаткий столик.

Когда-то в сторону порта здесь текла река; теперь на ее месте оказалась улица Рамблас длиной в милю. Рядом так и бурлил поток людской энергии. Мужчины и женщины останавливались лишь на мгновение, чтобы купить цветы, кофе или булочку. На нас взирали гранитные шедевры европейской архитектуры семнадцатого века с причудливыми горгульями и изящными испанскими. балконами; молодежь в джинсах спешила на занятия в университет.

Пара шведов с рюкзаками за спиной поднялась на террасу и на превосходном английском поинтересовалась, можно ли присесть за наш столик. Мы с сероглазым визави согласились, и шведы молча сели рядом. Ароматы свежих цветов и турецкого табака смешивались с запахом выхлопных газов точно так же, как в годы моей юности.

Неподалеку от кафе остановился американец, не сводя глаз с уличного мима. Это мой сосед по самолету, доставившему нас из Нью-Йорка в Барселону. Я заметила его еще перед вылетом в зале ожидания в окружении очаровательных сотрудниц аэропорта. Впрочем, он ничуть не смущался.

Стивен Брендон, горнолыжник, экс-участник Олимпийских игр, теперь был журналистом и телевизионным комментатором в Лос-Анджелесе. Немного загадочный, лет под сорок, он путешествовал со своей дочерью-подростком, явно ревновавшей его.

— Это я, тот самый Стивен Брендон из статьи в журнале «Пипл» о знаменитых холостяках, — заявил он, когда мы поднялись в воздух. И продолжил без тени смущения: — Что я могу сказать? Так продаются журналы… Послушайте, вы вообще-то намерены со мной разговаривать?

Его дочь метнула на меня ледяной взгляд и заказала для них обоих наушники, чтобы смотреть фильм.

Семичасовой перелет прошел почти незаметно. Поначалу Стивен показался мне слишком самоуверенным и болтливым, впоследствии я нашла его очень славным. Мне еще не встречался человек с таким искренним, заразительным смехом. Не слишком громким и не слишком тихим, выражающим неподдельную радость. Широкоплечий, стройный, Стивен сразу же привлекал внимание. Тело молодого лыжника-олимпийца обрело мужскую зрелость. Седина на макушке как-то сразу подкупала. Седые виски, по-моему, всегда отдаютфальшью. Широкий подбородок, ясные голубые глаза — он производил впечатление открытого человека.

Примерно часа через два после взлета мы заговорили о судьбе. Какие только темы не обсуждаются в самолете! По узкому проходу двигалась тележка со спиртным. Почему бы не расслабиться с помощью «Абсолюта» со льдом?

— Конечно, конечно, — я все еще поддразнивала его из-за статьи в «Пипл». — Холостяк из массового журнала, верящий в судьбу.

Но Стивен даже не улыбнулся.

— Вы не верите, что это судьба свела нас в этом самолете?

— Отнюдь, — улыбнулась я. — Это сделала служащая авиакомпании.

— Она стала лишь орудием судьбы, — рассудительно заметил Стивен. — Судьба странным образом помещает людей в определенные места. Служащая авиакомпании сидит на своем месте ради одной-единственной цели — чтобы мы оказались соседями в этом самолете.

Эта интерпретация показалась столь неожиданной, что мы оба весело рассмеялись.

Юная ревнивица уткнулась в журнал.

Стюардесса принесла маленькие подносы с едой. Я заказала особый «здоровый» обед и огорченно посмотрела на завернутый в целлофан фрукт.

— Хотите шоколадное пирожное? — Стивен протянул мне двойной фадж. Миновав несколько часовых поясов, мы не знали, сколько сейчас времени.

— Где-то сейчас обед, — я с благодарной улыбкой взяла фадж.

Ревнивица явно осуждала меня за отсутствие заботы о фигуре и прибавила громкость в наушниках.

Я старалась есть таявший шоколад как можно аккуратнее, хотя и не могла объяснить себе, почему столь озабочена ее мнением о моих манерах. Заметив несколько упавших крошек, ревнивица бросила на меня еще более презрительный взгляд и уставилась на облака.

Похоже, Стивен, избавившись от ее присмотра, тоже почувствовал себя свободнее.

— Надеюсь, вы не верите этим публикациям. Ну, я имею в виду ту статью в журнале, — пытался разговорить меня Стивен. — Никто не станет платить за журнал, напичканный правдой.

— Да? И в чем же правда? — удивилась я.