Меч без рукояти - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 8

– Иди, Китанай, – промолвил наконец Хэйтан. – Я и так вижу, что ты наладился мне очередную байку скормить.

– Никакую не байку, – запротестовал Китанай. – Это все знают, только вам сказать боятся.

– Ну, если все знают и никто не проговорился даже ненароком, – скучающим голосом произнес Хэйтан, – то никакая это не тайна. Что-нибудь важное уж непременно бы сболтнули. Одно из двух: либо я твой секрет уже знаю, либо он и вовсе пустяковый. Так что ступай прочь, Китанай. Дозволяю.

Если Китанай воображал по молодости лет, что ведет тонкую игру, то Хэйтан даже и не старался оплести ученика особо хитроумным образом. Все его подначки были на виду, он дразнил Китаная, провоцировал его примерно на тот же манер, что и сам Китанай – его. Хэйтан был почти уверен, что Китанай учует подначку. Может, и обидится в душе, что его пытаются провести за нос таким нехитрым приемом, словно он не воин второго Посвящения, а новичок первоучебный. Однако Китанай в запале ничего не почуял. Да, от работы его надо отлучить, и немедля. Не то натворит он дел…

– Не гоните меня, мастер. – Раззадоренный должным образом Китанай даже притворство отбросил. – Если я сейчас не скажу, потом ни у кого и подавно смелости недостанет.

А, вот мы и добрались до сути. Не проговорился ты ненароком, Китанай. Ты сказал то, что и собирался. И не сам ты затеял голову мне морочить. Тебя прислали.

– Ну что ж, выкладывай, покуда я не передумал, – поморщился Хэйтан.

На душе у Хэйтана было скверно. Он уже знал, о ком заговорит Китанай. Сам ли этот юнец вызвался пойти к мастеру с доносом, жребий ли ему такой выпал, или его избрали после долгих препирательств… какое это имеет значение. Любые неполадки с любым из обычных учеников давно дошли бы до сведения мастера. Но если несколько человек вместо того, чтобы прийти к Наставнику со своими сомнениями, стряпают донос и тем или иным образом выбирают доносчика… речь могла идти только об одном ученике. О любом другом Китанай все бы давно выложил, не чинясь. Ишь, как он мнется. Прикидывает, с чего бы половчей начать.

– Так что же на сей раз натворил Хэсситай? – скучающим тоном поинтересовался Хэйтан.

Китанай вытаращил глаза.

– С наветом на кого другого ты бы так не осторожничал, – пояснил Хэйтан.

– Это не навет! – возразил Китанай. – Это чистая правда. Хэсситай каждый день ходит на сторону. Давно уже.

Нет, положительно, и Китаная, и всех прочих его сотаинников надо приструнить, не откладывая. Уж если собрались наушничать, так хоть измыслили бы что-то путное!

– Давно, говоришь? – язвительно переспросил Хэйтан. – Так что ж вы мне об этом только теперь говорите?

– А мы хотели сведать сначала, куда он ходит, – ответил Китанай.

– И куда же?

– Не знаю, – тихо произнес Китанай, опустив голову. – Никто так и не уследил.

Лицо его передернулось такой злобой, что Хэйтан внезапно усомнился – а так уж ли лжив очередной навет? Китанай, как и прочие его сотаинники, ненавидит Хэсситая так давно, что уже свыкся со своей ненавистью. Она перестала быть чувством, сделавшись привычкой. И вдруг новый, совершенно неожиданный взрыв ярости… должна же тому быть какая-то причина. Если же Хэсситай и впрямь неоднократно ускользал из-под бдительного надзора своих одногодков-сотаинников… да, тут в пору взбеситься. Опять этот несносный Хэсситай оказался хитрее, сильнее, сообразительней. Снова доказал, что по праву может именоваться любимым учеником мастера Хэйтана. Шею бы ему свернуть, этому любимчику, вот что!

– Иди, – сухо велел Хэйтан.

– Да… но Хэсситай как же?

– Иди, – совершенно ровным голосом повторил Хэйтан, и Китанай опрометью вылетел за дверь.

Хэйтан подошел к окну. Не стоит посылать Китаная за тем, на кого он донес. Если только в доносе есть хоть тень правды, Хэсситай мигом учует неладное. А если Хэсситай ни в чем не повинен, тем более – все равно ведь почует, что Китанай затеял против него какую-то игру. А уж когда прознает, какую… конечно, поделом будет незадачливому доносчику, да ведь он еще для дела нужен. Хотя препятствовать Хэсситаю Хэйтан не станет. Срам какой – на сотаинника доносить. Даже если он и в самом деле виновен. За мелкий проступок он перед мастером не ответчик, а серьезную вину сотаинники должны разбирать своим судом – или кишка у них тонка призвать Хэсситая к ответу?

Ладно, с этими поганцами после разберемся. Сперва нужно с Хэсситаем управиться. Высмотреть какого-нибудь мальчишку из безымянных еще и велеть ему кликнуть Хэсситая к Наставнику.

Однако искать гонца не пришлось. Вот он, Хэсситай, тут как тут. Xэйтан открыл было рот – позвать ученика, – но тут же передумал. Нельзя прерывать Пляску. Да и невозможно.

Есть три степени овладения воинским искусством. Новичок, загоняя себя до седьмого пота, осыпает воздух бессмысленными ударами, и нет в них ни пустоты, ни наполненности – одна только жажда измолотить невидимку. На смену этой пустопорожней суете приходит строгая изысканность подлинного воинского канона. Не всякому дано пройти путь от потного ученического дерганья до точного исполнения канона – одно отстоит от другого, как погреб от крыши. Но от канона до Пляски – как от крыши до звезд. Не всякий отважится на прыжок с крыши – и почти любой, кто осмелится, рухнет с высоты и разобьется. Хэсситай был одним из немногих, кто не разбился. Хэйтан наблюдал за его Пляской, забыв обо всем. Не всякому мастеру удается вырастить хоть одного ученика, способного Плясать. И уж тем более Плясать так часто. Пляска, великое единение воина с самим собой и с мирозданием. Счастлив тот воин, который смог увидеть это нечеловеческое совершенство. Ибо Пляшущий – не только человек, но еще и… что? Хэйтан не знал ответа на этот вопрос. Он был воином, мастером, наставником, кем угодно… но Плясать он не умел. Не пришло еще его время. Обычно Пляшут в более преклонных летах… тем более удивительно, что юнец Хэсситай способен плясать – в его-то годы… когда угодно, где угодно, сколько угодно.

Между тем Хэсситай окончил Пляску. Хэйтан дождался, пока он совершит поклон, и немедленно окликнул его.

– Хэсситай, поди сюда, – произнес он и тут же отошел от окна. Незачем ему смотреть, что именно сделает Хэсситай перед тем, как прийти на зов. То же, что и всегда, закончив Пляску. Он сдвинет мышцы груди. И котенок, изображенный слева, соприкоснется мордочкой с миской, украшающей правую сторону груди. Хэсситай после Пляски всегда “поил котенка”.

Каждый раз, когда Хэйтан наблюдал, как его ученик “поит котенка”, ему хотелось залепить парню такую оплеуху, чтоб три дня в голове звенело. Неужели Хэсситай не понимал, на что нарывается, когда избрал своим боевым символом этого котенка? И ведь как настаивал! Даже от услуг татуировщика отказался: не подменили бы рисунок каким-нибудь другим! Сам же перед зеркалом и накалывал себе котенка собственноручно, глядя шалыми глазами на собственное отражение. Неужто и вправду не тигр, не дракон, не журавль, не медведь, не какой иной зверь, а котеночек этот треклятый снизошел к Хэсситаю во время Посвящения?

Дверь открылась. Хэсситай вошел, ступая спокойно и уверенно, как человек, не знающий за собой ни малейшей провинности. Хэйтан устыдился собственных подозрений. Ему захотелось отослать Хэсситая, даже не расспрашивая. Донос Китаная в эту минуту казался мастеру-наставнику немыслимым бредом.

– Звали, мастер? – спросил Хэсситай, отдав поклон.

Хэйтан уже совсем было сказал: “Ступай, я передумал”… но нет с Хэсситаем это не пройдет. Лучше сообщить ему все как есть и покончить разом со смердючим наветом.

– Жалоба на тебя поступила, – усмехнулся Хэйтан, – будто бы ты постоянно ходишь куда-то. Сотаинникам не сказавшись, меня не спросясь…

Хэйтан ожидал, что Хэсситай улыбнется и скажет: “Ерунда какая”. Он был в этом попросту уверен.

Но Хэсситай одним плавным движением молча опустился на колени, сомкнув руки за спиной и склонив голову.

Хэйтан остолбенел. Поза полного и безоговорочного признания своей вины. Поза, выражающая готовность принять любое, сколь угодно тяжкое наказание. Значит… правда?