Меч без рукояти - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 9

– Значит… правда? – хрипло спросил Хэйтан.

– Правда, конечно, – ответил Хэсситай.

– Каждый день, – словно бы не вполне веря собственным словам, вымолвил Хэйтан. – И куда?

Хэсситай не ответил. Он смотрел куда-то не то вдаль, не то и вовсе внутрь себя. Хэйтану показалось даже, что в уголках его губ притаилась непонятная усмешка… да нет, какое там – причудилось наверняка.

– Так куда же ты ходишь? – повторил Хэйтан.

Хэсситай по-прежнему молчал – только опустил голову еще ниже таким резким движением, что плохо закрепленная заколка соскочила с волос, и они рассыпались, совершенно скрывая лицо.

Ах вот ты что задумал, маленький поганец!

Не только сотаинники, а даже и безымянные поначалу не упускали случая выказать свое презрение Хэсситаю – чужаку, пришельцу из бестолкового внешнего мира, невеже и невежде, не знающему обычаев. На самом же деле никто из них не знал обычаи Ночных Теней в таких мельчайших тонкостях, как Хэсситай. Как и где сесть, как встать, как выразить почтение, преданность долгу, как смертельно оскорбить без единого слова, как должно кланяться сверстнику, превосходящему тебя мастерством, а как – мастеру, который тебе и в подметки не годится… все ритуальные жесты, все церемониальные телодвижения! Если бы у Ночных Теней существовала, как во внешнем мире, должность министра по церемониалу, Хэйтан выдвинул бы на нее Хэсситая, не колеблясь ни минуты. Мальчишка изучал обычаи с такой истовой серьезностью, что и молча способен высказать что в голову взбредет с помощью одних только ритуальных жестов. Вот как сейчас, например. Это ведь Хэйтану только подумалось, что Хэсситай покорность свою демонстрирует. Как бы не так, мастер-наставник! На колени-то он встал, все верно. И руки, сомкнутые за спиной, как у преступника перед казнью, действительно выражают готовность эту самую казнь принять. Но Хэйтан слишком часто видел, как перед ним валились на колени уже уличенные в серьезном проступке воины – те, кого следовало карать, а не допрашивать. Хэсситай признал свой проступок, но и только. Тайной своей он делиться не намерен. Иначе не за спиной он бы руки сомкнул, а перед собой. Ритуальный жест исповеди: “Из рук моих в руки твои тайна моя уходит”. И лишь потом завел бы руки за спину. И не забыл Хэсситай об этом обычае, а с хорошо обдуманной дерзостью пренебрег им. Он смиренно признал за наставником право карать – но не допрашивать. Смиренно, ничего не скажешь! Да это не смирение, а открытый бунт! За такое и впрямь в пору снять с плеч эту покорно склоненную голову с рассыпавшимися волосами. Наглый щенок, даже на коленях смеющий бунтовать!

– Если я тебя правильно понял, ты был бы и под пытками намерен упорствовать? – процедил Хэйтан.

Хэсситай поднял голову и улыбнулся, уже не таясь. Прядь волос скользнула по его щеке. Другая прядь повисла перед носом. Хэсситай легким выдохом отдул ее в сторону и лишь тогда ответил.

– Правда ваша, мастер, – произнес он. – Еще как намерен. Это только мое дело и больше ничье. Интересов клана оно не затрагивает.

– В этом я не сомневаюсь, – скривился Хэйтан. – Это разве что твои сотаинники безмозглые могли бы предположить, что ты предаешь нас.

– Тогда я могу идти, мастер? – безмятежно поинтересовался Хэсситай.

– К Богу Казней ты можешь идти! Прямиком на жертвенник! – взбеленился Хэйтан. – Вот ведь наглец! Разве же об этом речь? Или ты забыл, что жизнь воина из Ночных Теней принадлежит клану? Уже одно то, что ты утаиваешь часть этой жизни… да для любого из сыновей клана это трижды веская причина, чтобы проститься с нею!

– Но я не принадлежу к сыновьям клана, – негромко напомнил Хэсситай. – И те, кто донес вам на меня, этого не забывают.

Крепко сказано. Ни возразить, ни отмолвить. С точки зрения буквы закона парень прав. Он не рожден в клане, а всего лишь усыновлен. Строго говоря, Хэйтан его за сокрытие тайны смертью карать права не имеет… только за неповиновение. И то не смертью – усыновленного можно казнить только за предательство. Да, изрядно просчитались доносчики, надеясь навсегда избавиться от Хэсситая. Или они и не рассчитывали на подобный исход дела, а просто хотели подвести парня под наказание? Почти каждый из них за ту или иную вину жертвовал свою боль справедливому и бесстрастному Богу Казней… но не Хэсситай. Ни разу еще ненавистный любимец мастера-наставника не ложился на жертвенник этого грозного Бога. Ни одной каплей крови, ни одним клочком кожи, ни одним криком страдания он еще не накормил этого сурового блюстителя закона Ночных Теней. Значит, нынче время настало? На то похоже. Ну просто изо всех сил парень нарывается.

– Разве я хоть раз напоминал тебе, что ты здесь чужой? – поинтересовался Хэйтан.

Хэсситай отвел глаза. Ах ты наглец!

– Не слышу ответа, – сквозь зубы произнес Хэйтан.

– Да, – нехотя ответил Хэсситай. – Один раз… в самый первый День… Когда вы меня забить не дозволили.

Хэйтана словно под дых кто ударил. Он ведь не забыл о своей тогдашней ошибке. Ночные Тени не носят траур по близким… тем более мастеру-наставнику не пристало оплакивать кого бы то ни было. Даже если он не знает, где и когда погиб его единственный сын, и вовек не узнает… как и мальчик, приведенный в клан на третий день после того, как Хэйтану вручили добытый с превеликими трудностями нож его покойного сына, тоже ведь не узнает, от чьей именно руки погиб его отец… худенький молчаливый мальчик с обмороженными ногами… мальчик, которого мало не насмерть забили в первый же вечер… и только потому, что поглощенный горем Хэйтан препоручил его обустройство Риттаю, а не занялся этим сам… Хэйтан отлично помнил, какой гнев его охватил тогда – и на безымянных, и на самого себя… как он позволил своему гневу и горю взять верх над разумом.., как с его уст сорвался опрометчивый запрет. Да, он приказал никогда больше не бить новичка. Вот уж поистине язык опередил мысль. Мальчика надо было защитить как-то иначе. Одно-единственное неточное слово – и до чего же тяжко мальчик платился за эту оплошность наставника долгие годы… и посейчас еще платится. Вот только вырос этот хрупкий застенчивый мальчик в непокорного юнца с наколотым на могучей груди котеночком.

А левая лапка у котеночка, к слову сказать, слегка подрагивает. Не так уж ты и хладнокровно дерзишь, Хэсситай, как прикидываешься.

– Три тысячи “поклонов облакам”, – велел Хэйтан. – Медленных. Или нет… очень медленных.

Такой воин, как Хэсситай, три тысячи обычных поклонов отобьет, не особо надрываясь. Но выполнять это упражнение медленно даже и для мастера тяжело. А уж если замедлить темп еще вдвое, превратив рывки в плавные движения… обычному человеку допрос под пыткой перенести легче. Конечно, Хэсситай обычному человеку не чета, он ведь Ночная Тень, воин второго Посвящения, так что жив останется и даже оклемается в недолгом времени… зато вперед наука. На жертвенник парня Хэйтан отправлять не станет, незачем его позорить. И тем более незачем показывать его сотаинникам, что донос возымел действие. Но наказать наглеца надо, чтоб впредь неповадно было. Вот Хэйтан с ним по-свойски и разделается. Бунт есть бунт, и пресекать его надобно в самом зародыше.

Назначив наказание, Хэйтан уставился на Хэсситая пристальным тяжелым взглядом. Ну вот ты только посмей еще заявить, что наказание твое не по вине тяжко, и я вообще тебе голову оторву, котеночек ты шкодливый! Ты у меня еще домяухаешься…

Но нет. Хвала всем Богам, спорить Хэсситай не стал.

– Это за сокрытие тайны или за неповиновение? – только и уточнил он.

– За неповиновение, – с холодной свирепостью ответил Хэйтан. – О тайне твоей поговорим потом… когда тебе охота вспадет.

Хэсситай поклонился, как полагается принимающему заслуженное наказание, не размыкая рук. Все честь честью, все, как обычай велит. А чтоб тебе пусто было!

Хэйтан надменно кивнул в ответ. Хэсситай поднялся и вышел за дверь, так и не размыкая рук. Лицо его было таким безмятежным, что у Хэйтана мгновенно сделалось скверно на душе. Словно с него мастера-наставника, в присутствии всего клана сорвали меч и хайю и выбросили их в выгребную яму. Но почему? Почему?!