Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - Ванек Карел. Страница 63

– Тает, – заявил Швейк, – а вон посмотри, какая прошла, вот бы её пощупать!

Ванек забурчал что-то о глупости, а Швейк продолжал:

– Таких женщин я, собственно, не люблю. Она ничего не стоит, нарумянена, губы накрашены, то ли дело девка из деревни, совсем иначе сложена; она натуральна, вот как та Дуня, что влюбилась в Марека.

И Швейк стал красочно рассказывать о Дуне, Наташе и своих приключениях на работах у крестьянина.

Так они тащились четыре дня до Будслава, располагаясь на отдых в сёлах, набитых солдатами. Шли без обеда, без хлеба, без чая, расходуя по две копейки из денег, сэкономленных в Витебске на ворованных вещах, а Баранов знай потирал себе руки.

– Ей-Богу, большего счастья я и не желаю. Я все сэкономлю, они ничего не требуют. Они, наверное, никогда не едят!

Так он сказал в Будславе своей сожительнице на улице перед комендатурой и смело вошёл в барак. Пленные разбежались в разные стороны по селению, чтобы разыскать себе еду.

Местный комендант ничего не знал о том, что в его районе будет строиться дорога и что на постройку пригонят австрийцев. Он протелефонировал в разные места и, не получив разъяснения, безнадёжно пожал плечами:

– Никто ничего не знает, делайте с ними, что хотите. Деньги на содержание роты вам дали в Витебске?

– Дали на две недели, – ответил Баранов, и капитан успокоился.

– Хорошо, очень хорошо, отведите их в Вилейку, двадцать вёрст будет отсюда. Там батальон Тверского полка. Через неделю он оттуда уйдёт. Там как-нибудь расположитесь, а я запрошу телеграммой Витебск о том, что с вами делать.

Погружаясь в снег, медленно превращавшийся в воду, ночью они пришли в Вилейку, но деревня оказалась набитой солдатами, пришедшими сюда с фронта на отдых.

– Даже и нога сюда не войдёт! – сказал офицер Баранову. – Но вот четырнадцать вёрст отсюда есть деревня Островок, вы, наверное, шли через неё; самое большее там окажется железнодорожная рота, да кроме того, Островок расположен ближе к месту вашей работы: дорога пойдёт на запад из Будслава к фронту.

– Ну, ребята, вернёмся немножко назад, – понукал свою уставшую роту Баранов, – а потом будем отдыхать целую неделю.

И среди ночи они потащились обратно в Островок. Эта деревня тоже оказалась занятой, но начальник рабочей роты обещал утром потеснить своих солдат и дать возможность разместиться и пленным.

– А до утра мы должны подождать, – сладко сказал Баранов, выходя из хаты на площадь.

В ответ на это он услышал хруст плетня, ломаемого для костра, и бешеный крик мужиков и баб, жаловавшихся на новую напасть, посланную на них Богом.

В ту неделю, когда одни утверждали, что в Будславе должна строиться какая-то дорога, а другие этот слух энергично отрицали, в заботах о своей роте Баранов не знал отдыха.

У русской роты он занял на один день хлеба, а на вокзале раздобыл котёл для варки воды. Он показал пленным посылаемую им телеграмму в Молодечно о том, чтобы оттуда прислали походную кухню, в которой для них будет вариться обед, а вместе с этой кухней должен прибыть чай и сахар:

– Будьте только терпеливы, все получите, я вас не обокраду.

Марек с Ванеком заняли целую комнату в избе, в которой они открыли амбулаторию, тогда как в другой части этой же избы, где помещался крестьянин с семьёй, расположилось около десяти пленных, и нельзя было ни пройти, ни пошевелиться.

Баранов относился к пленным по-дружески и внимательно. Каждый день он обходил избы и сообщал пленным, что они ещё могут лежать, так как сегодня хлеба опять не будет, а кухня все ещё не прибыла. Заглядывая к «докторам», он никогда не забывал спросить, какие появляются болезни, и заботливо предостерегал против цинги.

– Цинга – это самая ужасная болезнь, – убеждал он, – она разъедает все тело так, что потом мускулы отпадают от костей. Возникает от употребления солонины, а в интендантстве другого мяса, кроме солёного, нет. Поэтому я его лучше не буду брать, так люди сохранят здоровье. Бог даст, голубчики, скоро и война кончится, и вы поедете домой!

Естественно, что при таком положении топоры и лопаты стали быстро переходить к мужикам в обмен на картошку и хлеб. Когда наконец в селе появились инженеры с десятниками и осмотрели людской материал, посланный для работы, то выяснилось, что ввиду отсутствия инструментов работу начинать нельзя.

– Ведь вам же должны были дать инструменты в Витебске, – утверждал главный инженер, а Баранов разводил руками:

– А вот и не дали. Я даже не знал, что рота будет делать.

А на следующий день конвоиры забегали по хатам:

– Ну-ка, ребята, поскорей на работу! Выходи, выходи, а то скандал будет!

На улице уже ждал Баранов с десятниками, которым он отсчитывал людей. В одной руке он держал записную книжку, а в другой – большой кнут с ручкой в виде оленьей ножки. Он весело кричал:

– Ну что, ребятушки, позавтракали? Чаю с сахаром напились? Ну, теперь пойдём немножко поработать.

– Дать бы тебе по уху, – сказал пискун.

– Для такой работы я не гожусь. Я предпочёл бы в августе сгребать снег или лучше поливал бы цветы в саду, – добавил Горжин.

– А вы кто? Чехи? – отозвался на это старый десятник и, когда услышал в ответ громкое: «Чехи», радостно зачмокал. – А специалисты среди вас есть?

– Есть! – ответило ему двадцать человек. Он попятился назад.

– А ну-ка, специалисты, выйдите вперёд. Все выступили. На месте остался только один бравый солдат Швейк. Старик громко рассмеялся.

– Вот все чехи каменщики, плотники, портные, столяры – одни специалисты, а один среди них цыган. – Он весело подбежал к Швейку. – Ты что, тоже чех?

– Я чех из Праги, – важно сказал Швейк. Старик от радости всплеснул руками.

– Он говорит, что чех! И не стыдно тебе? Ведь ты же чёрный, а выдаёшь себя за чеха? У нас такие только цыгане. Послушайте! – закричал он пленным.

– Прогоните от себя цыгана, пускай он идёт к другим!

Тем временем подошёл к ним Баранов и спросил Швейка:

– А ты какой профессии?

– Парикмахер.

– Цыган – и парикмахер! – весело воскликнул старик. – Прямо не верится! – И он толкнул Швейка к другим, говоря ему: – В воскресенье побреешь меня и инженеров. Получишь на чай. А вы, голубчики, хотя вы и специалисты, но будете работать чёрную работу. Будете копать, носить и разбивать камни, ссыпать песок – в общем, строить железную дорогу, – закричал он уже злобно. Затем, становясь во главе, он скомандовал: – Ну, в поход! В ногу!

Эта была чудесная работа, которая началась после получения «орудий производства». От вокзала по полю бегали инженеры, натягивая шнур, а десятники по линии расставляли пленных и приказывали им рыть насыпь. Но едва принимались за работу, как инженеры, ругаясь, протягивали шнур в другом направлении, и десятники вели пленных в другое место.

– Ну, скорей, вот здесь начинай рыть. Что же ты, не видишь, что начальство отыскало лучшую дорогу?

– Я им не работник. Пойду посмотреть, что делается на вокзале, – сказал Горжин, втыкая лопату в землю.

Приблизительно через час он вернулся и попросил пискуна и Швейка следовать за ним. Они незаметно исчезли в то время, когда другие рубили в лесу берёзы, и направились к вокзалу. За вокзалом Горжин показал на большой стан-палатку.

– Что это – цирк? – спросил Швейк.

– Кое-что получше, – улыбнулся Горжин, – это наш новый питательный пункт.

И он уверенным шагом направился в палатку. Он остановился у окошка, где в кожаной тужурке сидела сестра милосердия, которой он протянул руку. Та улыбнулась и подала ему три миски. Затем стоявший в углу бородач налил им густой лапши с нарубленным мясом и показал на столы. Они принялись есть. Затем Горжин снова направился к окошечку и принёс девять кусков сахару.

– Мы побудем здесь. Работа не заяц, в лес не убежит.

Так они просидели до самого вечера, а когда уже начинало темнеть, пришли к работавшим товарищам; в это время на лошади подъехал Баранов.

– Эй, эй, ребята, кухня приехала. Завтра щи получите!