Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 - Редер Эрих. Страница 108

Сухопутная армия, которая всегда считалась в Германии основным видом вооруженных сил, была уязвлена тем, что Гитлер лично провозгласил себя ее главнокомандующим после отставки весной 1942 года фельдмаршала Браухича [64]. Армия считала, что во главе ее должен был встать один из тех боевых генералов, которые доказали свои способности в многочисленных сражениях. То, что Гитлер, кроме обязанностей главы государства, взял на себя еще и обязанности главнокомандующего сухопутными силами, многие расценили как неэффективную комбинацию административных обязанностей. Всех мучила мысль о том, что этот вид вооруженных сил, с богатыми традициями германской армии и ее репутацией, с многочисленными заслуженными генералами, возглавляет перегруженный обязанностями политик без всякого военного образования.

В противоположность военно-морскому флоту с его единой и логичной командной структурой, сухопутная армия не управлялась из единого центра с четко расписанной ответственностью. В ней существовали различные функции и службы, каждая под руководством того или иного генерала, многие из которых были уравнены в своем статусе, так что Гитлеру приходилось иметь дело напрямую с многими генералами вместо одного. В результате он был загружен бессчетными частными вопросами, требовавшими длительных обсуждений и индивидуальных решений, в то время как главнокомандующий должен брать на себя только решение основополагающих вопросов и определять общую политику. Определение политического лидера во главе армейской командной структуры было неестественным и подрывало доверие к высшему командованию и издаваемым им директивам. Высшие генералы получали зачастую противоречивые и часто невыполнимые приказы, что приводило к неразберихе и конфликтам, срывало четкое проведение операций.

Чувствуя временами, что принятие Гитлером на себя Верховного командования было ошибкой, я порой задумывался над тем, не подсказать ли ему как можно более тактично, что следует обдумать свою замену на этом посту. Но прежде чем делать это, я должен был иметь для себя готовый ответ на его возможный вопрос о том, кого я мог бы рекомендовать на этот пост.

В качестве кандидатур в голову приходили прежде всего имена фельдмаршала фон Рундштедта и фельдмаршала фон Манштейна. Если бы Гитлер счел возраст фон Рундштедта неподходящим для такого назначения, то тогда фон Манштейн, которого я считал самым выдающимся из старших генералом, вполне соответствовал бы такому посту. К сожалению, у Гитлера были личные расхождения с фон Манштейном, которые сделали бы совместную работу между двумя этими людьми невозможной.

О своих взглядах на эту проблему я рассказал генералу Шмундту, который пользовался доверием Гитлера. Я сказал, что, по моему мнению, каждый из двух больших фронтов – Восточный и Западный – должен возглавлять отдельный генерал, которому были бы подчинены все армии этого фронта, а один из этих двоих командующих должен также быть главнокомандующим всех сухопутных сил. Однако это предложение никогда не было принято, поскольку в самой армии существовали значительные расхождения взглядов по поводу того, кто из генералов лучше всего подходил для высшего командного поста.

В результате всего происходящего: военной катастрофы, снизившегося уровня жизни, других внутренних трудностей – группа высокопоставленных людей, среди которых были и высшие армейские офицеры, пришла к выводу, что единственным путем вывода Германии из такой критической ситуации может быть смена главы государства путем coupd'йtat.

Я не считал для себя возможным пытаться судить людей, которые сочли необходимым идти другим путем, отличным от моего. Если человек, занимающий высокое положение в государственной иерархии, знающий ситуацию во всех ее аспектах, чувствует себя вынуждаемым своей совестью и интересами отечества принять чрезвычайные меры, то оправдать его действия может единственно его совесть. Если движущие его мотивы безукоризненны и если в своем беспокойстве о судьбе Германии он считает необходимым, правильным и возможным устранить путем coupd'йtat опасность, грозящую его народу, я не могу отказать такому человеку в сочувственном уважении.

Из людей, вовлеченных в события 20 июля – покушение на жизнь Гитлера, – я близко знал лишь нескольких. Генерал Бек, с которым я был знаком много лет, в моем представлении совершенно безупречная личность. Я уважаю решение, принятое ими перед лицом своей совести. Они несут ответственность за него перед лицом истории и народом Германии, как и я несу ответственность за свои действия.

Я убежден, что никто из хорошо известных мне людей не имел каких-либо других намерений, как только заменить дурное правительство на лучшее и привести войну к приемлемому исходу. Была ли последняя задача выполнимой – вопрос, на который едва ли можно дать ответ, поскольку восстание не было успешным. Однако представляется маловероятным, чтобы наши враги отступили от своего решения потребовать от Германии безоговорочной капитуляции, которое было принято ими на конференции в Касабланке в январе 1943 года.

После войны стало известно, что среди тех, кто противостоял тогда правительству, были и такие личности, которые на самом деле работали на противника, передавая ему планы и детали будущих операций. С подобными людьми у меня нет ничего общего. Тот, кто в военное время поддерживает врагов своей страны и тем самым предает свое отечество, находится от меня по другую сторону баррикады.

События, которые последовали за мятежом и попыткой покушения на жизнь Гитлера, представляют для меня особо несчастливую главу. Несмотря на мое личное отношение к государственному перевороту, я не мог сочувствовать тем формам правосудия, которое государство обрушило на участников заговора и их окружающих. Совершенно естественно, что после предпринятой попытки государственного переворота это государство активно расследовало не только сам заговор, но и мотивы, приведшие к его возникновению. Однако та пародия на правосудие, которая имела место в виде Народного трибунала под председательством доктора Фрейслера, не имеет ничего общего с юридической процедурой. Методы, которыми действовал этот трибунал, могли только лишить этот суд того уважения, которое все граждане должны питать к органам своего государства. Кроме того, я на деле убедился, каким образом осуществлялось преследование попавших под подозрение людей, в случае с бывшим министром обороны Гесслером.

Доктор Гесслер занимал весьма значительный пост министра обороны в кабинете министров с 1920-го по 1928 год. Член Германской демократической партии, он снискал мое уважение не только за свои способности как государственного деятеля, но и за свои искренние и честные убеждения. Я не прерывал нашего знакомства и после его отставки, когда он уже жил на уединенной ферме в Алгау, в Баварии. В 1943 году доктор Гесслер написал мне, что он хотел бы встретиться с кем-нибудь из высших нацистских лидеров, поскольку серьезно обеспокоен реакцией людей в Баварии и Вюртемберге на кое-что из того, что происходит вокруг. Он хотел посоветовать изменить отдельные акценты в пропаганде, которую вело правительство в этом регионе.

Когда я получал инструкции перед поездкой к адмиралу Хорти в Венгрию в 1943 году, я воспользовался случаем информировать Гитлера о просьбе доктора Гесслера и попросил его определить человека для обсуждения этих политических вопросов с доктором Гесслером. Тогда Гитлер по своей инициативе отозвался о докторе Гесслере как о преданном и безупречном человеке. Поэтому он сразу же дал указание Гиммлеру послать достаточно высокопоставленного человека для беседы с доктором Гесслером. Посланцу Гиммлера доктор Гесслер рассказал о недовольстве населения Баварии и об оживлении сепаратистских настроений там, которые только усугубляются средствами пропаганды. Все, что сделал тогда доктор Гесслер, свидетельствовало о его озабоченности как искреннего патриота.

Поэтому для меня стало потрясением, когда вскоре после 20 июля 1944 года я получил письмо от доктора Гесслера, на котором стоял штамп концентрационного лагеря Фюрстенбург под Мекленбургом. В письме он сообщал, что, несмотря на его долгую службу в правительстве и его патриотические действия 1943 года, он был обвинен в соучастии в попытке покушения на Гитлера. Обвинение базировалось единственно на поездке доктора Гесслера к бывшему министру Феру, члену партии «Центр», и на встрече с бывшим министром Хермесом, состоявшейся незадолго до покушения на жизнь Гитлера. Доктор Гесслер просил меня организовать его встречу с Гитлером, на которой он мог бы доказать свою невиновность, в которой Гитлер и я были и так совершенно уверены.