Город бездны - Рейнольдс Аластер. Страница 155

Вполне возможно. В этом было что-то утешительное.

Но я не настолько легковерен.

— Вы хотели взглянуть на Мафусаила, — заметила Шантерель, указывая на огромный резервуар, заключенный в металлическую клетку, который привлек мое внимание. — Ваше желание может исполниться.

— Мафусаил?

— Вы сами увидите.

Я протиснулся сквозь толпу, окружающую резервуар… На самом деле, «протискиваться» не пришлось. Люди первыми уступали мне дорогу, стараясь не встречаться со мной взглядом — с той же презрительной гримасой, которую я заметил на лице Миксмастера. Мило, нечего сказать.

— Это Мафусаил, — проговорила Шантерель, присоединяясь ко мне у зеленовато-матового стекла. — Очень большая и очень старая рыба. Можно сказать, самая старая.

— Сколько ему лет?

— Никто этого не знает. Думаю, он родился еще до прибытия американо. Это означает, что Мафусаил — один из старейших организмов на планете, за исключением некоторых культур бактерий.

Огромный, почти бесформенный и чудовищно старый кой, заполняющий собой резервуар, напоминал греющегося на солнышке ламантина. Он пялился на нас одним глазом, похожим на плоскую тарелку, в котором не отражалось ни малейшей мысли, — мы словно смотрели в чуть замутненное зеркало. Глазное яблоко было усеяно беловатыми катарактами, похожими на архипелаг в свинцово-сером море. Раздутую тушу покрывала блеклая, почти бесцветная чешуя, не скрывающая омерзительных выпуклостей и впадин на больной плоти Мафусаила. Жабры открывались и закрывались так медленно, что казалось, будто жизненные силы теплятся в нем лишь благодаря подводным течениям в резервуаре.

— Почему Мафусаил не умер, как другие кой?

— Если не ошибаюсь, ему делали пересадку сердца — по-моему, даже не один раз. Не исключено, что ему вживили искусственное сердце. Так или иначе, оно все равно почти бездействует. Я слышала, что вода в бассейне очень холодная, почти на грани замерзания. Ему вводят какое-то вещество, чтобы кровь не застаивалась. Обмен веществ почти не происходит… — Шантерель прикоснулась к стеклу, оставив на обледеневшей поверхности отпечатки пальцев. — Впрочем, это не мешает ему быть чем-то вроде объекта поклонения. Особенно для стариков. Они верят, что общение с ним — хотя бы прикосновение к стеклу — обеспечивает им долголетие.

— А вы, Шантерель?

Она кивнула.

— Когда-то я тоже в это верила, Таннер. Но это было лишь переходной стадией. Я выросла из этого.

Я снова поглядел в зеркальный глаз рыбины. Чего только не довелось повидать за все эти годы Мафусаилу. Интересно, отложилось ли хоть что-то в его памяти — если эта раздутая тварь еще не впала в старческий маразм. Где-то я читал, что у золотых рыбок исключительно короткая память. Они не способны помнить что-либо дольше трех-четырех секунд.

Но мне уже надоели эти глаза — даже пустые и бессмысленные глаза почтенной и почти бессмертной рыбы кой. Мой взгляд скользнул вниз, по изгибу провисшей челюсти Мафусаила — туда, где в бутылочно-зеленом колеблющемся полумраке воды маячили лица людей, толпящихся по ту сторону стеклянного резервуара.

И я увидел Рейвича.

Это было невозможно, но он стоял почти напротив меня с противоположной стороны резервуара — он и никто иной. Его лицо было безмятежно спокойным, словно он медитировал на висящее между нами древнее существо. В этот момент Мафусаил шевельнул плавником — шевельнул до бесконечности лениво, — и вода колыхнулась, смазывая картину. С минуту я пытался себя обмануть. Сейчас рябь успокоится, и я увижу физиономию какого-нибудь местного бездельника, которому в силу сходности генотипа досталась та же стерильная аристократическая красота.

Но вода успокоилась, и я снова увидел Рейвича.

А он меня — нет. Хотя мы стояли друг против друга, его взгляд еще не встретился с моим. Отведя глаза и продолжая наблюдать за ним боковым зрением, я сунул руку в карман, где должен был лежать мой пистолет с ледяными пулями, и едва не вздрогнул, обнаружив, что он все еще на месте.

Я отщелкнул рычажок предохранителя.

Рейвич стоял на месте, никак не реагируя.

Он был совсем близко. Что бы я не говорил Шантерель, но мне ничего не стоит угостить его пулей, не вынимая пистолета из сюртука. Если я выпущу в него три заряда, то смогу точно определить поправку на искажение, которую создавали два листа бронированного стекла и толща воды, и попаду наверняка. Но обладают ли ледяные пули достаточной начальной скоростью, чтобы пробить эту преграду? Трудно сказать. Полагаю, задача носила чисто теоретический характер. Проблема состояла в другом. Если я стрелял таким под углом, с какого мог попасть в Рейвича, на пути пули возникало дополнительное препятствие.

Я могу просто-напросто убить Мафусаила…

…или не могу?

Разумеется, могу. Проблема лишь в том, чтобы нажать на курок и вывести гигантскую тварь из того примитивнейшего состояния, в котором она в данный момент находится. Слишком просто, чтобы считать этот поступок злодеянием. Не более гнусное дело, чем, скажем, уничтожение некоего знаменитого произведения искусства.

Слепая серебряная чаша глаза Мафусаила снова приковала мой взгляд. Я ничего не мог поделать и невольно чертыхнулся.

— В чем дело? — Шантерель почти загородила мне обзор, едва я сделал шаг от стеклянной стены. Нас вновь окружала толпа, и люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть легендарную рыбу.

— Я кое-кого увидел. На той стороне бассейна.

Пистолет уже показался из моего кармана. Сейчас любой зевака мог разгадать мое намерение.

— Таннер, вы с ума сошли?

— Весьма вероятно, и не в одном смысле, — ответил я. — Но боюсь, что это ничего не меняет. Я вполне доволен моей нынешней бредовой системой.

С этими словами я спокойно зашагал вокруг резервуара, ощущая, как металл пистолета влажнеет от пота, покрывающего мою ладонь. Сейчас я небрежным жестом извлеку оружие из кармана. Будем надеяться, что сторонний наблюдатель примет его за портсигар. Но это так и осталось намерением, потому что произошло нечто странное.

Я почти обошел резервуар.

Рейвича не было.