Ковчег Спасения - Рейнольдс Аластер. Страница 104

Этот темный период длился почти сорок лет.

До сих пор не умолкают споры, закончился ли третий период истории или скрыто продолжается. Непосредственно по окончании Эпидемии Демархисты лишились основных источников своего дохода. Зато теперь повсюду торговали Ультра. Несколько богатейших кланов продолжали борьбу. Даже Ржавый Обод приютил несколько островков финансовой стабильности, но Город Бездны уже был готов перейти под контроль новой экономической силы. Конджойнеры, которые до сих пор занимали некоторое количество узкоспециализированных рыночных ниш, не упустили свой шанс.

По большому счету, это не являлось ни вторжением, ни агрессией. Конджойнеры были слишком немногочисленны, они не опирались на военную силу, не пытались навязать населению Города свой способ мышления. Вместо этого они выкупили несколько крупных городских кварталов и перестроили их, превратив в нечто сверкающее и обновленное. Они уничтожили Москитную Сетку — все восемнадцать куполов. В Бездне была установлена «Лилия» — гигантская биоинженерная конструкция, которая сильно изменила и разнообразила химический состав газов, истекающих оттуда. Сейчас город жил в нише с теплым воздухом, вполне пригодным для дыхания — невидимые испарения «Лилии» поддерживали в кратере определенный микроклимат. Коджойнеры демонтировали изуродованные строения. На их месте вырастали элегантные башни в форме клинков, которые возносились над пластом преображенного воздуха и поворачивались по ветру, подобно парусам дрейфующей яхты. Наиболее гибкие и устойчивые формы нанотехнологии снова получили распространение, медишны Объединившихся фактически заменили продлевающую жизнь терапию. Торговля возобновилась, Йеллоустоун стал важным пунктом маршрутов Ультра, которые всегда верно чувствовали выгоду. Анклавы Ржавого Обода тоже начали оживать.

Казалось, грядет новый Золотой Век.

Но Демархисты, прежние владельцы города, так и не смирились со своей новой ролью «бывших», с новыми ограничениями, с положением, которое казалось им унизительным. Веками Демархисты и Конджойнеры были союзниками, но теперь этому союзу пришел конец. Оставалось только одно: начать войну, чтобы вернуть утраченную власть.

— Видите Бездну, мистер Клавейн? — человек в черном указал в сторону едва заметного пятна, которое почти терялось среди нагромождения домов и башен. — Говорят, «Лилия» умирает. Конджойнеров изгнали, и теперь некому поддерживать ее жизнедеятельность. Качество воздуха уже не то, что было раньше. Ходят слухи, что Город собираются снова накрыть куполом. Но, возможно, Конджойнеры снова смогут завладеть тем, что им принадлежало?

— Трудно с вами не согласиться, — отозвался Клавейн.

— Откровенно говоря, меня не волнует, кто победит в войне. Я жил здесь до Объединившихся и после того, как их здесь не стало. Я не застал времена Демархистов, но не сомневаюсь, что и тогда сумел бы выжить.

— Кто вы?

— Место, где мы находимся — лучший ответ на ваш вопрос. Посмотрите вниз, мистер Клавейн.

Клавейн повиновался. Он знал, что находится на огромной высоте — судя по виду, который открывался с балюстрады, — но точно оценить расстояние до земли было затруднительно. С тем же успехом он мог стоять на вершине невероятно высокой отвесной скалы, глядя на пики и склоны, громоздящиеся у его ног, на возвышенности и долины, заполненные россыпью построек. Самые верхние из коридоров воздушного транспорта пролегали далеко внизу. Их непрерывные потоки проходили сквозь здания, ныряли в огромные арки и порталы. Эта многослойная структура уходила вглубь — тысячи уровней, один под другим. Еще ниже в дымке можно было разглядеть подвесные дороги, а под ними, словно выцветшие очертания двухмерной карты — блеклые пятна многоярусных висячих садов с озерами.

Здание было черным и величественным. Клавейн не представлял, как оно выглядит на самом деле. Наверно, со стороны оно должно напоминать одинокое дерево, в которое попала молния — нечто мрачное, мертвое, способное внушить суеверный страх.

— Хорошо, — сказал он. — Вид просто великолепный. Где мы?

— Это Шато де Карбо, мистер Клавейн. Замок Воронья. Помните это название?

Клавейн кивнул.

— Именно здесь побывала Скейд. Значит, вы имеете некоторое отношение к тому, что с ней произошло?

— Нет, мистер Клавейн. В отличие от прежнего владельца… впрочем, в этом я не уверен, — человек повернулся и протянул Невилу руку. — Меня зовут Хи. По крайней мере, это имя, под которым я сейчас веду дела. Будем сотрудничать?

Прежде чем Клавейн успел ответить, Хи крепко пожал ему руку. Клавейн освободился — и заметил, что на ладони появилась маленькая точка, похожая на пятнышко крови.

Хи привел Клавейна обратно, в оранжерею с мраморным полом. Они миновали фонтан в виде безглазой золотой кобры, которая извергала поток воды — это журчание привлекло внимание Клавейна, когда он очнулся в кресле. Еще один переход — и по мраморным ступеням хозяин и гость спустились на другой этаж.

— Что вы знаете о Скейд? — спросил Клавейн.

Он не доверял Хи. Но пара вопросов явно не ухудшат ситуацию.

— Хотелось бы знать больше, — отозвался тот. — Я расскажу вам то, что мне известно — разумеется, в определенных пределах. Скейд прибыла в Город Бездны с целью шпионажа в пользу Конджойнеров. Операция проходила в этом здании. Пока все правильно, так?

— Само собой.

— Продолжим, мистер Клавейн. Вы обнаружите, что у нас больше общего, чем можно вообразить. Так что не стоит обижаться.

Клавейн усмехнулся.

— Сомневаюсь, что у нас есть хоть что-то общее.

— Да?

— Мне четыреста лет. Наверно, я видел войн, больше чем вы закатов.

Глаза хозяина расширились от удивления.

— В самом деле?

— Ага. Так что мой взгляд на мир, скорее всего, немного отличается от вашего.

— Не сомневаюсь. Как насчет того, чтобы пройти чуть дальше, мистер Клавейн? Я покажу вам прежнего владельца.

Хи вел его по черным коридорам с высокими потолками, где единственным источником света служили узкие, как щели, окна. Клавейн заметил, что провожатый слегка хромает. Одна его нога была чуть короче другой, но это почти не бросалось в глаза. Казалось, этому человеку действительно принадлежит все огромное здание — или, по крайней мере, его официальная часть. Возможно, это было ложное впечатление, порожденное масштабами строения. Зато в другом сомневаться почти не приходилось: Хи руководил некоей организацией, весьма влиятельной.

— Начнем сначала, — сказал Клавейн. — Каким образом вы оказались замешаны в делах Скейд?

— Как бы вы выразились, в силу взаимного интереса. Я живу здесь, на Йелоустоне, около века, мистер Клавейн. И за это время у меня появились определенные интересы… наверно, вы назвали бы их «навязчивыми идеями».

— Какие интересы?

— Искупление вины, например. Мое прошлое вряд ли можно назвать безупречным. За свою жизнь я совершил несколько дурных поступков. Правда, кто их не совершал?..

Они остановились в арке дверного проема, отделанной черным мрамором. Хи распахнул дверь и пригласил Клавейна в комнату без окон, которая неуловимо напоминала склеп.

— Зачем вам это понадобилось?

— Чтобы простить самого себя, разумеется. Это что-то вроде награды через наказание. Мы переживаем трудные времена, и все-таки срок жизни людей сильно увеличился. Прежде человек нес печать тяжкого преступления всю жизнь — или, по крайней мере, библейские семьдесят лет. Такова была средняя ее продолжительность. Но сейчас мы живем веками. Разве память о единственном недостойном поступке может сохраняться так долго?

— Вы сказали, несколько…

— Именно так. Я поставил свою подпись под многими низкими деяниями… — он подошел к грубо спаянной металлической коробке, которая возвышалась посередине комнаты, как стела. — Дело не в этом. Почему поступки меня-нынешнего должны определяться поступками меня-прошлого? Сомневаюсь, что в моем теле есть хоть один атом, который остался с тех времен. Даже воспоминаний сохранилось очень немного.