Черный обелиск - Ремарк Эрих Мария. Страница 54

Все мы пьем. Кюммель сверкает в лунном свете, как желтый бриллиант.

– Ты еще хотел куда-то зайти? – спрашиваю я Вилли.

– В певческий союз Бодо Леддерхозе. Пойдемте со мной. Там вы можете обсушиться.

– Замечательно, – говорит Хунгерман. Никому не приходит в голову, что гораздо проще было бы отправиться домой. Даже поэту, воспевшему смерть. Кажется, что сегодня вечером жидкость обладает особой притягательной силой.

Мы идем дальше вдоль ручья. Лунный свет поблескивает в воде. Луну можно пить – кто и когда говорил об этом?

XV

Духота позднего лета повисла над городом, курс доллара поднялся еще на двести тысяч марок, голод усиливается, цены подскочили, а в целом – все очень просто: цены растут быстрее, чем заработная плата, поэтому та часть народа, которая существует на заработную плату, жалованье, мелкие доходы и пенсии, погружается все больше в безысходную нужду, а другая захлебывается в неустойчивом богатстве. Правительство же ничего не предпринимает. Инфляция для него выгодна: благодаря ей оно аннулирует свои долги, а что при этом оно теряет доверие народа – никто не замечает.

Мавзолей, заказанный фрау Нибур, готов. Он ужасен – какая-то каменная будка с пестрыми стеклами, бронзовыми цепями и усыпанной гравием дорожкой, хотя скульптурных работ, которые я расписывал вдове, мы не произвели. Но теперь она вдруг не желает его принимать. Она стоит посреди двора, в руках у нее яркий зонтик, на голове соломенная шляпка с блестящими вишнями, на шее ожерелье из поддельного жемчуга. Рядом с ней стоит какой-то субъект в узковатом клетчатом костюме и в гетрах. Гром грянул, срок траура прошел, и фрау Нибур помолвлена. К Нибуру она вдруг стала совершенно равнодушна. Имя субъекта Ральф Леман, и он называет себя консультантом по делам промышленности. Для столь элегантного имени и профессии его костюм, пожалуй, слишком поношен. Но галстук новый, а также оранжевые носки – вероятно, это первые подарки счастливой невесты.

Сражение продолжается с переменным успехом. Вначале фрау Нибур утверждает, что она не заказывала мавзолей.

– У вас есть письменный договор? – вопрошает она торжествующе.

У нас нет письменного договора. Георг кротко отвечает, что в нашем деле это и не нужно. Когда речь идет о смерти, полагаешься на верность людей своему слову. Кроме того, у нас найдется десяток свидетелей. Своими требованиями фрау Нибур совсем заморочила голову и нашим каменотесам, и нашему скульптору, и всем нам. Да и аванс мы получили.

– Вот в том-то и дело, – заявляет фрау Нибур с удивительной последовательностью. – Аванс мы хотим получить обратно.

– Значит, вы заказали мавзолей?

– Я его не заказывала. Я только дала аванс.

– Ну что вы на это скажете, господин Леман? – спрашиваю я. – Как консультант по делам промышленности?

– Бывает и так, – отзывается Ральф рыцарским тоном и пытается объяснить нам разницу. Но Георг прерывает его. Он заявляет, что на аванс тоже нет письменного документа.

– Как? – обращается Ральф к фрау Нибур. – Эмилия, ты не взяла расписки?

– Да я не знаю… – запинается фрау Нибур. – Кто же знал, что эти люди вздумают утверждать, будто я не давала аванса! Такие обманщики!

– Какая низость!

Эмилия вдруг виновато съеживается. Ральф в бешенстве смотрит на нее. Он внезапно перестает быть рыцарем. Боже праведный, думаю я, сначала у нее был кит, теперь она поймала акулу.

– Никто и не утверждает, что вы не дали аванса, – замечает Георг. – Мы только говорим, что никаких письменных документов нет ни на заказ, ни на аванс.

Ральф облегченно вздыхает:

– Ну вот!

– Впрочем, – заявляет Георг, – мы готовы взять мавзолей обратно, если он вам не нужен.

– Ну вот, – повторяет Ральф. Фрау Нибур радостно кивает. Я с изумлением смотрю на Георга. Ведь мавзолей окажется вторым сторожем нашего склада, братом обелиска.

– А как же аванс? – спрашивает Ральф.

– Аванс, конечно, пропадет, – говорю я. – Так всегда делается.

– Что? – Ральф одергивает жилет и выпрямляется. Я замечаю, что и брюки ему слишком узки и коротки. – Вы что, смеетесь? – восклицает он. – Так у нас не делается!

– У нас тоже так не делается. Обычно наши клиенты берут то, что заказывают.

– Да мы же ничего не заказывали, – вмешивается Эмилия в новом порыве отваги. Вишни на ее шляпе подскакивают. – Кроме того, вы заломили слишком высокую цену.

– Спокойно, Эмилия, – рычит Ральф. Она съеживается, испуганная и восхищенная столь пылкой мужественностью. – Не забудьте, что существует суд, – угрожающе добавляет Ральф.

– Надеемся.

– Вы, вероятно, сохраните булочную и после замужества? – спрашивает Георг Эмилию.

Эмилия так напугана, что без слов смотрит на своего жениха.

– Ясно, – отвечает Ральф. – Конечно, наряду с нашей промышленной конторой. А что?

– Булочки и пирожные были там особенно вкусны.

– Спасибо, – жеманно благодарит Эмилия. – Так как же насчет аванса?

– Я хочу предложить вам вот что, – говорит Георг и вдруг пускает в ход всю свою обаятельность. – Доставляйте нам в течение месяца каждое утро двенадцать булочек и каждый вечер шесть кусков фруктового торта, тогда мы в конце месяца вернем вам аванс, а мавзолей можете не брать.

– Ладно, – тут же соглашается фрау Нибур.

– Спокойствие, Эмилия. – Ральф тычет ее в бок. – Конечно, у вас губа не дура! – язвительно отвечает он Георгу. – Вернете через месяц! А что тогда будут стоить эти деньги?

– Ну так берите памятник, – отвечаю я. – Мы не возражаем.

Борьба продолжается еще с четверть часа. Потом мы договариваемся. Мы возвращаем немедленно половину аванса, остальные – через две недели. Поставки натурой будут выполняться. Ральф против нас бессилен. Инфляция вдруг оказывается нам на руку. Для суда цифры остаются цифрами, они не меняются, невзирая на то, что стоит за ними. Если бы Ральф потребовал возвращения аванса через суд, Эмилия получила бы свои деньги, может быть, не раньше, как год спустя, притом ту же сумму, к тому времени совершенно обесцененную. Теперь я понимаю Георга: мы выпутаемся из этой истории очень часть своего номинала.

– Но что мы будем делать с мавзолеем? – спрашиваю я, после того как жених с невестой удалились. – Используем как личную часовню?

– Мы слегка изменим крышу. Курт Бах может посадить на нее скорбящего льва или марширующего солдата, в крайнем случае – даже ангела или плачущую Германию, два окна вынем и вставим вместо них мраморные плиты, на которых можно высечь имена, и таким образом мавзолей станет…

Он смолкает.

– …скромным памятником павшим воинам, – уточняю я.

– Курт Бах не умеет делать ни стоячих ангелов, ни солдат, ни фигуры Германии. Самое большее – их барельеф. Придется нам ограничиться нашими старыми львами. Но для них крыша слишком узка. Лучше орел.

– Зачем? Лев может свесить одну лапу на постамент. Тогда он поместится.

– А как насчет бронзового льва? Фабрика металлических изделий выпускает бронзовых животных любого размера.

– Пушка… – задумчиво бормочет Георг. – Разбитая пушка – это было бы нечто новое.

– Годится только для деревни, где все павшие были артиллеристами.

– Слушай, – обращается ко мне Георг. – Отдайся игре воображения. Сделай несколько рисунков, по возможности больших и в красках. Тогда посмотрим.

– А что, если бы нам ввести в композицию и обелиск? Мы одним выстрелом убили бы двух зайцев.

Георг смеется.

– Если это тебе удастся, я закажу для тебя в виде премии целый ящик Рейнгартсхаузена 1921 года. Не вино, а мечта.

– Лучше бы ты выдавал его по бутылке авансом. Тогда скорей придет и вдохновение.

– Хорошо, начнем с одной. Пошли к Эдуарду.

Увидев нас, Эдуард, как обычно, мрачнеет.

– Радуйтесь, господин Кноблох, – говорит Георг и вытаскивает из кармана толстую пачку банкнотов. – Сегодня вас приветствуют наличные.