Палаццо Дарио - Рески Петра. Страница 16

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал он и посмотрел в ничего не выражающие колючие глаза префекта полиции.

– … не смеем вас задерживать. Дверь там, – договорил за него преданный Хуан.

– Бесстыдный развратник! – крикнула графиня. – Да за каждой дверью этого проклятого палаццо спрятаны дети, которые не знают, что с ними будет! «Зеленые балеты» – чтоб они пропали!

– Buona sera*, графиня, – сказал Баулдер.

Заметив, что Хуан Мерила чуть не плачет, он отвернулся от графини и подошел к нему, в душе надеясь, что тот возьмет его за руку. Злобные, смеющиеся лица уставились на него. О, ему захотелось придушить их всех!

В разговор вмешался префект полиции с колючими глазами.

– Это грех перед Господом и оскорбление итальянского народа! – крикнул он. – Мы наведем в Венеции порядок, выметем все это декадентство, всех порочных американцев! Итальянский народ должен возродиться и залечить военные раны!

Дружба графини с префектом полиции портила жизнь очень многим, потому что она не терпела ничего, что хоть в какой-то степени могло очернить великого Муссолини. Какое-то время она даже прятала его в своей столовой, где теперь над античным столом висел его портрет рядом с портретом короля Виктора Эммануила.

Роберт Баулдер, высоко подняв голову, смотрел на всемирно известный Большой канал. Он устоял под этим напором, пропуская обвинения мимо ушей, затем повернулся к графине и префекту.

– Вы лжете! – сдержанно сказал он.

– И вы еще смеете говорить со мной в таком тоне?! – прошипела графиня и бросилась к нему, намереваясь расцарапать ему лицо.

Хуан Мерида схватил ее за руку.

– Графиня, как вы можете? – воскликнул он.

– Повторяю в последний раз, – громко сказал префект и бросил на пол запечатанную бумагу, – выбирайте, либо вы немедленно покинете Венецию, либо предстанете перед судом как растлитель малолетних! У вас сорок восемь часов, чтобы собрать чемоданы!

Не проронив больше ни слова, графиня, маленький Джироламо и префект скрылись в темноте венецианской ночи. Роберт Баулдер с воплем отчаяния рухнул на диван в стиле мадам Рекамье. Он был белый, как снег, выпадавший в Венеции так редко.

– Они за это заплатят! – повторял он.

Никогда еще его так не унижали. И это – в городе любви!

Баулдер и Мерида покинули дворец, оставив в нем все, как было: музыкальные инструменты, серебряную посуду, ковры. В ту роковую ночь они уехали в Париж. Там они устроили еще один пышный прием – последний. А потом в номере одного из фешенебельных отелей предместья Сен-Жермен Роберт Баулдер покончил с собой. Он заказал в номер лучший французский завтрак с нежнейшими круассанами и своим любимым апельсиновым конфитюром, затем надел зеленый пиджак с желтыми кантами и выстрелил себе в рот. Он был не в силах перенести страшное оскорбление, нанесенное ему жестокосердной графиней. Когда верный друг Хуан Мерида ворвался к нему, душа Роберта уже скрылась в мрачной долине смерти.

– Лучше и быть не могло, – сказала графиня, сидевшая, как всегда вечером, в элегантном баре «У Гарри». – Он сам себя наказал за половую распущенность.

Так безжалостное проклятие Палаццо Дарио смахнуло с лица земли человека с нетрадиционными пристрастиями».

7

Вернувшись из Восточного музея, Ванда чувствовала себя немного уставшей, скорее всего потому, что мысли еенепроизвольно возвращались к пачке исписанной бумаги в кабинете Морозини. Чтобы отвлечься, Ванда взяла «Gazzettino» и растянулась на ампирной кушетке. Но не успела она удобно устроиться, как почувствовала на себе чей-то взгляд. Салон словно смотрел на нее, удивленно подняв брови: в нем царил безмолвный запрет использовать эту кушетку поназначению, ведь он был создан только для того, чтобы в нем стояли или по крайней мере чинно сидели, но ни в коем случае не лежали!

Радомиру, например, никогда не приходило в голову прилечь отдохнуть в течение дня. С утра до вечера он был чем-то занят – занимался живописью, читал или предавался своему любимому делу – примерке и отделке своих карнавальных костюмов даже в межкарнавальный несезон. Теперь же он тем более всей душой и телом отдавался фривольному наслаждению, ради которого целый год готовил свой гардероб.

Единственное, на что он выкраивал время, – телевизор, его тайной страстью были сериалы. Например, «Двуликий Янус любви» на Rete quattro 39 или «Во имя семьи» на Rai tre 40.

Когда Радомир шел по палаццо, его было слышно издалека. Он все время покашливал. Он кашлял с утра до вечера, будто был заядлым курильщиком, хотя за всю жизнь он не выкурил ни одной сигареты. Услышав приближающийся кашель, Ванда села и расправила платье. Радомир взглянул на помятую кушетку, на Ванду и сухо поздоровался с ней.

– А, синьорина отдыхает!

Сказав это, он пригласил ее на бал в Палаццо Пизани-Моретта. Последний бал-маскарад сезона. Этот бал будет событием для всего венецианского общества, предупредил он.

– Абсолютно по-венециански, никаких туристов. Это редкость, моя дорогая. Единственный бал, на который приглашения не продаются.

– Иначе бы никто не пришел. Венецианская аристократия выбирается из своих дворцов, только когда обещают фуршет, – заметил Микель.

Он одевал Радомира в костюм мандарина и, пользуясь моментом, не преминул уколоть Примо.

– Вчера утром я видел его в баре на Бачино Орсеоло. Он пил. Это в девять-то утра. Типичный гондольер.

Микель довольно небрежно накладывал желтый макияж на лицо Радомира.

– Есть туристы или нет – только это их и волнует.

– А что ты имеешь против простого народа? – спросил Радомир.

Желтый крем попал ему в рот.

– Это совсем не простой народ, синьор Радомир, они все мошенники! В каком другом городе берут деньги за то, что возят людей по вонючим каналам? Гребут по миллиону лир в день. Мафия, стерегущая теплое местечко. Четыреста семьдесят шесть гондольеров и – баста! А потом не знают, куда пристроить свои деньги: купить «Ролекс», поехать зимой в Малинди, а то и садятся на кокс.

– Да?! – оживилась Ванда.

– Ты преувелижжи… ваешь, Микель, – прожужжал Радомир склеенными губами, на которых Микель раздраженно рисовал красной помадой сердечко.

– Но вообще кокаин – это цветочки. Многие играют со смертью. Кто-то уже умер от СПИДа. Но у нас же это замалчивают, как все в Венеции. Если бы хоть один турист узнал, что его и его детей везет нанюханный гондольер! Вы же не знаете, от чего умер гондольер в баре Бачино Орсеоло!

– Чушь! – сказал Радомир. – Я вообще не понимаю, что это ты взялся морализировать. Почему тебя тогда не возмущают бестолковые срыватели сумок – вот уж где мафия-то!

Вместо ответа Микель начал толстой кистью накладывать пудру ему на лицо.

– Расскажи, – попросила Ванда.

– В баре на Бачино, где гондольеры с раннего утра пьют свою омбру, один недавно перекололся в туалете. Его нашла хозяйка. Она хотела побыстрее избавиться от трупа, но гондольеры были против. Ведь у дверей целый день толпятся туристы, в основном японцы, которые без их серенад жить не могут. В баре не было второго выхода, и как тут вынести тело? Представьте себе: певец затягивает ближе к ночи «funiculi– funicula», а в это время из бара выносят труп. Бедняга не хотел причинить им неприятности, сказали гондольеры, поэтому они оставили его до поздней ночи в туалете, у которого поставили караул. Потом ему устроили хорошие похороны. Его везли на погребальной гондоле, а за ней плыли в траурной процессии его коллеги.

Микель провел жирные линии черной подводкой на веках Радомира.

– Не понимаю, зачем ты все это рассказываешь Ванде? В каждом стаде есть паршивая овца, – сказал Радомир и повернулся к ней. – На тебя, как на новоиспеченную венецианку, все эти анекдоты пока производят впечатление. Для меня все это – жуткая скука, жуткая! Стоит венецианцам собраться вместе, как они начинают нести чушь. А почему? Да потому, что они ничего, вообще ничего, в жизни не испытали! В Венеции ничего не случается – ни убийств, ни нападений, ничего, кроме тумана и наводнений, пары краж и бесконечного срывания сумок. Последнее убийство произошло по меньшей мере тридцать лет назад. Этого хватило. Поэтому любым поводом здесь пользуются, чтобы наговорить какие-то глупости: как умелец на площади Св.Марка был арестован, когда пытался всучить японцам старый морской язык, как мэру города удалось пристроить своего любовника, бармена, шефом венецианского транспортного общества по управлению вапоретто и катерами; как египетскому адвокату удалось получить обманным путем наследство старой американской миллионерши и заграбастать ее ткацкую фабрику. Вот вокруг этого здесь идут споры и разговоры. Я эти истории знаю наизусть. Слышу их не меньше двадцати лет.