Одиночество-12 - Ревазов Арсен. Страница 92
– Да. Без Матвея.
– А если Матвей нас узнает?
Я вдруг представил себя и Антона в роли санитаров. Аня, судя по всему, окончательно устала от разговора с нами. Вместо Ани мне ответил Антон.
– Он сообразит, что громко информировать об этом окружающих не обязательно.
– Когда операция начинется?
– Она уже началась. Вот ключи от моего номера. Третий этаж. Сходите, примите душ и переоденьтесь. Все вещи в номере, в свертках. Я поднимусь ровно через двадцать минут, чтобы вас загримировать. Машина скорой помощи будет здесь через 38 минут.
Она посмотрела на часы. Большие черные электронные часы. Некрасивые. Но, наверно, функций у них…
– Время пошло.
Мы переглянулись и отправились в номер.
– Вообще-то со мной в Иерусалиме Аня была другой. Мягче, романтичней и загадочней, – пожаловался я Антону.
– Ты бы знал, каких трудов мне стоило убедить ее заниматься Матвеем… Но я сказал, что без этого ни я ни ты не будем даже начинать разговоров о сотрудничестве.
– Правильно сделал. Со спецслужбами надо пожестче… Что это, кстати, за спецслужба? «Мосад»?
– «Лишк'a». Полное название «Лишкат a Кешер».
– Первый раз слышу…
Антон ничего не ответил. Через двадцать минут в номер поднялась Аня и загримировала нас. Она приклеила мне редкие темные усы, немного напоминавшие кошачьи, которые пришлись бы впору рахитичному шизофренику. Голова Антона украсилась пышным пергидрольным париком, выбивавшимся во все стороны из под шапочки. Большие дурацкие коричневые пластмассовые очки добавляли отмороженности, которой Антону так не хватало в жизни. В том смысле, что в жизни у него отмороженность была немного английская. Тонкая. А вот теперь все стало, как надо. По-русски. Жестко и дебильно.
Сама Аня превратилась в потасканную женщину-вамп средних лет. Черные круги под глазами, яркая ядовитая помада и непомерной длины сережки. Шапочку Аня надвинула почти на глаза. Под ней угадывалась завернутая как у Тимошенко коса.
Ровно в 6.30 мы вышли из пожарного выхода гостиницы сели в подъехавшую «Скорую» (мне показалось, что рыжие усы шофера я где-то уже видел) и ровно через два часа, по дороге рассказав Ане о некоторых странностях, замеченных нами в Вероне, с невозмутимыми лицами, в шапочках и халатах входили в приемный покой «Белых Столбов». Аня предъявила охране какие-то бумажки и они махнули нам рукой. Мы поднялись на третий этаж и вошли в отделение. Сердце начало биться со всей силы. Под ложечкой засосало.
В отделении Аня со скучающим видом дала медсестре бумаги и неприкрыто зевнула. Толстая пожилая медсестра немедленно зевнула в ответ и заглянула в бумаги. Лицо у нее вытянулось
– Обладели вы там в своем ФСБ?! Пациент сбежал позавчера ночью, а вы сегодня хотите его на экспертизу переводить? Мне вообще сказали что вы за Пронькиным из шестой палаты приедете.
– Как сбежал?
Я не выдержал роли дебила и осторожно взглянул на Аню. Аня не реагировала.
– Говорят, вырезал оба стекла в окне и вылез по простыне. А лучше спросить вчерашнюю смену. Я только сегодня заступила.
Я взял себя в руки и воспроизвел интонацию из известного анекдота: «Папа, а ты с кем разговариваешь?». [104]
– Ыыы… а как это? А забор, ыы…?!
Я еще раз бросил взгляд на Аню. Аня не возражала против моих распросов. Ее безразличный взгляд упирался в стену.
– Разбирайтесь там сами, как он через забор перелез. Ловкий, наверно… Да вчера же ваши люди уже приезжали! Или они из милиции, были, что ли? Бардак! Откуда, скажите, в стране будет порядок, если милиция и ФСБ не могут между собой договориться?
– И не поймали его?
– Да у нас разве кого-нибудь поймают?!
– Ну, короче, нет пациента? Тогда мы пошли. – Аня взяла инициативу на себя. – Вещи его забрали?
– Забрали, голубушка, забрали.
– Извините нас. Бывает!
– Бывает. В нашей стране чего только не бывает!
Мы молча сели в машину и выехали за территорию больницы.
– Аня, как прокомментируют сложившуюся ситуацию представители спецслужб?
Я был горд за нашего Мотю, который смог освободиться сам, без всякой посторонней помощи. Израильская супервумен суперагент выглядела немного растерянной.
– Думаю, он, действительно, сбежал. Хаты могли бы его перевезти в любое место самым простым способом. Без лишнего шума.
Тут до меня начало доходить самое важное. Если мы срочно не найдем Мотю, то его найдут хаты. Мотя понимает это не хуже нас, поэтому ни к родителям, ни к финдиректриссе, ни в какое-нибудь еще засвеченное место лезть не станет. Ну а где в таком случае его искать?
Аня в ответ на мой вопрос покачала головой. Но Антон как будто ждал моего вопроса.
– Нам пора сходить на Mail.Ru.
Письмо, которое мы прочли в первом попавшемся под руку интернет-кафе было кратким и выразительным:
«Живу на чердаке дома № 7 по 4-ому Монетчиковскому переулку. Деньги на исходе. Холодно. Голодно. Вы – козлы.
– Надеюсь, что за козла он ответит лично и немедленно, – пробормотал Антон, вставая из-за компьютера.
Несколько случайных прохожих, проходивших спустя полчаса по вышеуказанному переулку и повернувших свои головы в нашу сторону, могли наблюдать за любопытной сценой «добровольная эвакуация бомжа с чердака жилого дома двумя санитарами-дебилами под руководством медсестры-вампа».
У Моти отросла рыжая борода из-за чего смотрелся он немного непривычно. В крошечном пиджаке, откуда по локоть торчали волосатые руки, в больничных тапочках и в больничных пижамных штанах Мотя хитро озирался и щурил от света глаза.
У меня отклеился кошачий ус и я был вынужден поддерживать его рукой. Второй рукой я вел под локоть Матвея. У Антона парик сбился на бок, отчего он стал походить на казака-блондина. У нашего дебилизма появился отчетливый привкус гебефрении: мы еле сдерживали улыбки.
Аня шла за нами делая вид, что она не имеет к нам никакого отношения. Ей бы все и поверили, когда б на ней не было такого же белого халата.
Алкаш, сидящий на бордюре и держащий бутылку портвейна у правой ноги с превосходством посмотрел выцветшими бело-голубыми глазами на Мотю и начал рассуждения на тему, что молодежь совсем жизни не знает, если места себе нормального найти не может. Мы не реагировали. Он покачал головой и обиженно замолчал.
«Живым не дамся!», – многозначительно крикнул он нам, когда мы влезали в Скорую.
Мы улыбнулись, и мне показалось, что шофер, оглянувшись на нас, тоже улыбнулся. И тут я вспомнил, где я его видел: это был шофер такси, подвозивший нас с Аней до ее дома в Иерусалиме.
Кажется, в моей жизни агентов спецслужб было больше, чем я подозревал.
– Лучше поздно, чем никогда, – сказал удовлетворенно Матвей, располагаясь на носилках и косясь на Аню. – С такими друзьями по миру пойдешь. Еще полдня, и на Курском вокзале стало бы одним бомжом больше. Я уже решил насобирать милостыней денег на билет в общем вагоне и отправиться к одной знакомой в Сочи.
Мотя скептически осмотрел себя. Мы в восторге смотрели на Мотю и молчали.
– Пацаны, мне как-то неудобно перед девушкой за костюм. Познакомили бы хоть, раз больше ни на что не способны.
– Это Аня. Он из израильской спецслужбы. Помогала нам вытащить тебя.
– Аня, вы в спецслужбе медсестрой работаете, да? Пацаны, а вы че, типа тоже на модную работу устроились? И тачка у вас клевая, кстати. В ней что хочешь можно делать… А куда мы, кстати, едем?
– Отличный вопрос. Аня, а куда мы, кстати, едем?
– В отель. Переодеться и поесть.
– Неплохо придумано!
– Да вообще жизнь налаживается! Мотя расскажи лучше, как дошел до жизни такой, что бомжевать пришлось? Пиджак кстати не жмет? Надеюсь, ты его не с ребенка снял?
– Не. С таксиста.
– Ну? Ты рассказывай, рассказывай.
– А че рассказывать? Упал-очнулся-гипс. Аня, а баньку нам никак нельзя устроить?
104
Мальчик-олигофрен спрашивает отца: «Папа, а почему яблоко чернеет, когда я его надкусываю?» Папа поправляет очки и начинает объяснять: «Видишь ли, сынок, в яблоке содержится большое количество атомов железа. Когда мякоть яблока входит в соприкосновение с атмосферой, которая, как известно, состоит на двадцать процентов из кислорода, железо начинает окисляться, а окисленное железо приобретает коричневый цвет, – взять ту же ржавчину…» – «Папа, а ты с кем разговариваешь?»