Любовь колдовская... - Рибенек Александр Вадимович. Страница 12

— Ну, уж дудки! — возмутился Иван. — Нету у них таких правов, чтобы за это из партии исключать! Да я за наше дело горой! Я ишо партии нужон!

Мохов покачал головой.

— Слишком много на тебя накопилось, Иван. С точки зрения товарища Трофимова и товарища Степанова ты перегибаешь палку. Они говорят, что своими поступками ты вредишь делу партии, их поддерживает большинство членов бюро. Вот так-то, брат!

— Это я-то вредитель делу партии? — удивился Иван. — Да они что там, белены объелись?

— Я тебя упредил, а ты делай выводы сам. Кстати, та девушка, какую ты бросил, кто она?

Иван усмехнулся.

— Дочка того самого Гришина.

Тут пришла очередь удивиться Мохову.

— Вона оно что!.. Думаешь, то, что он стрелял в тебя, связано с этим?

— Не уверен. Гришин угрожал мне, но…

— А что, есть сомнения?.. Так какого ж черта ты тогда привез его ко мне? Дождался бы следователя, тот решил бы, кого заарестовать!

— Да, понимаешь ли, все вроде бы сходится…

Мохов покачал головой.

— Запутался ты, братец, окончательно. Ладно, возвертайся обратно на хутор, там тебя, поди, ужо дожидается Степанов. Ему поручено разобраться с этими сигналами. И подумай над тем, что я тебе сказал…

VIII

В сельсовете его уже действительно дожидался Степанов, председатель районной контрольной комиссии. Ему был неприятен этот одутловатый немолодой человек. Иван прекрасно помнил, как тот положил партбилет на стол, когда в районе хозяйничала банда Харламова, сославшись на слабое здоровье, а попросту — испугавшись за свою жизнь. Харламов, бывший сотник Донского казачьего войска, не щадил большевиков. Особенно издевался перед тем, как убить, над партийными работниками…

Неизвестно каким образом, но Степанов впоследствии опять оказался в партии и даже стал председателем райКК. Но это было уже после того, как отряд, сколоченный Иваном, совместно с милицией и районным ГПУ сумели заманить бандитов в ловушку и полностью перебить их. Правильно, ведь жизни больше ничего не угрожало…

Степанов сразу невзлюбил Ивана. Не мог простить ему той фразы, которую секретарь партячейки захудалого хутора бросил ему в лицо. Тогда Иван обвинил его в трусости, даже тряхнул пару раз хорошенько. И секретаря райкома партии Трофимова, прибывшего взамен прежнего, ушедшего на повышение, сумел настроить против него. Поэтому любая, даже случайная встреча на улице не приносила им радости. Вот и сейчас Иван понимал, что Степанов приехал не просто так, и что тот приложит максимум усилий, чтобы накопать на него побольше плохого…

— Ко мне, Григорий Степаныч? — поинтересовался Иван, здороваясь с председателем контрольной комиссии.

— К тебе, Востряков, к тебе, — ответил тот и перешел сразу к делу. — В райком пришло письмо. Жалуются на тебя, Востряков.

— Кто жалуется?

— Люди, Востряков, люди… Пока тебя не было, я тут побеседовал с жителями хутора. Ты что же творишь?

— А что я творю? — поинтересовался Иван.

— Подрываешь авторитет нашей партии среди населения, ведешь распутный образ жизни. Через это в тебя даже стреляли… Оскорбляешь добропорядочных граждан, угрожаешь им. Держишь при себе вооруженный отряд… В общем, придется держать тебе ответ перед партией, Востряков. Завтра в десять на бюро будет рассматриваться твое поведение. Твое присутствие обязательно!

Степанов ждал, что Иван начнет, как всегда, возражать, ввяжется в полемику, но тот лишь сказал:

— Это все?

— Пока все.

— Тогда не буду больше тебя задерживать, Григорий Степаныч. У тебя ить, наверное, ишо дела имеются?

Степанов вспыхнул от гнева. Своей фразой Иван как бы дал ему понять, что он может катиться ко всем чертям. Это было оскорблением, но председатель контрольной комиссии сдержался, решив, что завтра сполна рассчитается с наглецом за все обиды. Сухо распрощавшись, он сел в риковский автомобиль и укатил.

После его ухода Иван задумался. Ситуация складывалась пресквернейшая. Ясно было, что так просто ему не выпутаться. Кто же мог настучать на него? Кто этот таинственный «доброжелатель»?

У него было несколько вариантов. «Обиженными» были кулаки, они вполне могли состряпать анонимку в райком. Кто еще?.. Дарья… Но эту мысль он сразу же откинул. Девушка не могла с ним так поступить. Не такой был у нее характер. Она была слишком гордой для этого… Ее отец?.. Тоже вряд ли. Он мог попытаться его убить, но кляузничать… Нет, скорее всего, что это было дело рук кулаков…

Скрипнула дверь, вошел председатель сельсовета Михаил Атаманчуков.

— Ну, как, Иван? Сдал Гришина? — поинтересовался он, садясь на табурет.

— Сдал, — ответил тот.

— Что сказал Мохов?

— Будут разбираться.

Атаманчуков кивнул и поинтересовался:

— Я видел Степанова. Чего он приезжал?

— Меня вызывают на бюро, Мишка, — ответил Иван.

— По поводу?

— Письмо пришло на меня. Неизвестный «доброжелатель» настучал о моих отношениях с Дарьей.

— Та-а-а-к! — Атаманчуков хлопнул себя руками по коленям. — А ить я предупреждал тебя, Иван, что энтим дело и закончиться… Что будешь делать?

— Покуда не знаю, — ответил Иван. — Поеду на бюро, там посмотрим… Понимаешь, это не все.

— А что ишо?

— Степанов сказал, что я оскорбляю «добропорядочных граждан».

— Это кого это? — удивился Атаманчуков.

— Кого? Я думаю, Фролова и евонную компанию, — ответил Иван. — А ишо я держу в страхе весь хутор, имею вооруженный отряд для энтих целей…

— Так, мне все понятно! — прервал его председатель сельсовета. — Это дело рук нашенских кулаков. Зараз пойдем, тряхнем их хорошенько. Мы выбьем из них признание…

— Нет! — воспротивился Иван. — Это не выход.

Он задумался на некоторое время, потом сказал:

— Значится, так. Я поеду на бюро и попытаюсь отбиться. Мохов и Давыдов, я думаю, поддержат меня.

— Ну, гляди сам, — пожал плечами Атаманчуков. — Только не думаю я, что ты так легко отделаешься.

— Поглядим…

Выйдя из сельсовета, Иван столкнулся с Дарьей. Девушка пытливо заглянула в его глаза, но он отвел свой взгляд.

— Мне нечего тебе сказать, Даша. Будет следствие, во всем разберутся. Ежели твой отец невиновен, его отпустят.

— Он невиновен, Ваня! — воскликнула та. — Это не он стрелял!

— А кто? — живо поинтересовался Иван.

Девушка смутилась.

— Я не могу тебе зараз сказать, Ванечка. Ишо не пришло время…

Востряков покачал головой.

— Эх, Дашка, Дашка!..

— Это Фролов, Курков и Бородин в тебя стреляли! — решилась Дарья.

Иван остановился, как вкопанный, и повернулся к ней.

— У тебя имеются доказательства?

— Я видала их у твоей хаты, — ответила девушка.

— А ты что делала там ночью?

— Я? — покраснела она. — Я… гуляла.

— Гуляла? Ночью? — Иван задумался. — Вот что, Дарья… Ты должна понимать, что тебе, как дочери подозреваемого, никто не поверит. Нужон ишо кто-нибудь, чтобы подтвердить твои слова. Или чтоб они сами признались…

Глаза девушки блеснули каким-то дьявольским огнем.

— Сами, говоришь?.. Хорошо, пущай будет так.

Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Иван хотел окликнуть ее, но передумал. Все-таки она стала какой-то странной в последнее время…

Она шла домой, когда ее нагнал Фролов.

— Здорово живешь, Дарья! — поздоровался он.

— Здорово, дядя Тит, — ответила нехотя девушка.

Меньше всего сейчас ей хотелось видеть этого человека. Но этот немолодой, зажиточный казак пристроился сбоку от нее и зашагал рядом.

— Слыхал о вашей беде, Дарья. Надо ж такому случиться…

Девушка ничего не ответила. Тогда Фролов продолжил:

— А я думаю, дай зайду, проведаю. Может, помощь какая надобна по хозяйству… Мы с превеликим удовольствием… Раз уж такая беда приключилась, мы не бросим своих…

Дарья резко остановилась и повернулась лицом к нему. Ее глаза пылали таким гневом и ненавистью, что Фролов невольно отшатнулся.