Записки невесты программиста - Экслер Алекс. Страница 12

Папулька обмирает от моего зловещего голоса.

– Ну что? – ору я на всю комнату. – Пришел в ужас от глубины морального падения своей дочки, а?

– Постой, постой, – растеряно говорит папулька, – да я ничего такого не хотел сказать. Ну просто детективы – это же отстой…

– Плохие детективы – это отстой. А хорошие детективы – это средство расслабиться и получить удовольствие, – твердо заявляю я.

– Да я, в общем-то, и не спорю, – сдается папулька. – Но просто хочется, чтобы дочка могла поддержать разговор в приличном обществе. Не зря же я потратил такие дикие деньги на твое среднее образование.

– Среднее образование у меня, между прочим, было бесплатное, – напоминаю я.

– Это для тебя бесплатное, – язвительно говорит папулька. – А сколько я всего в твою школу перетаскал – не сосчитать. Тебе бы в жизни по истории пять не поставили, если бы я туда пятый том сочинений Ленина с его личным автографом не притащил.

– Ну да, – сказала я. – Помню-помню. Ты еще этот автограф полночи чернильной ручкой выводил.

– Нет, ну ничего себе! – возмутился папулька. – И это называется дочерняя благодарность?

– Дочерней бывает компания, – говорю я. – А благодарность бывает заслуженной или незаслуженной.

– Слушай, – сказал папулька, – ты меня совсем заболтала. Я же к тебе пришел с целью что-то сказать.

– Я внимательно слушаю, – говорю я. – Вероятно, ты решил сказать, что настолько вдохновлен моими успехами в институте, что на лето отправляешь дочурку отдыхать на Канары.

– Дались тебе эти Канары, – рассеянно говорит папулька, пытаясь что-то вспомнить. – В Сочи отдохнешь не хуже.

– Ну значит, – говорю я, – ты пришел побеседовать со мной о литературе.

Тут папулька бросает взгляд на мой книжный шкаф, читает название одного из корешков и говорит с таким возмущением, как будто уличил меня в диком преступлении: – Ага-а-а-а-а! «Поколение Пе». Так ты Пелевина читаешь?

– Ну да, – лениво говорю я. – Почитываю. А что?

– Я вчера слушал передачу, – торжественно говорит папулька, – так один умный человек говорил, что Пелевина за писателя не считает, потому что он, мол, о России пишет без боли.

Я некоторое время внимательно смотрю на папульку и ничего не говорю.

– Что? – начинает он нервничать. – Что ты так смотришь?

– Знаешь, папульчик, – говорю я. – А если бы у Толстого не было обязательного для всех великих писателей геморроя, он бы тоже писателем не считался по классификации твоего «умного» человека?

– При чем тут Толстой? – защищается папулька. – Толстой был огромной глыбой, матерым человечищем. Ведь если подумать, то до этого графомана настоящего мужика в литературе-то и не было…

– Это Горький был огромной глыбой, – поправляю его я. – А Толстой был лучом света в темном царстве.

– Ну да, – говорит папулька. – И для Светы он был луч, и для Тани, – тут он посмотрел на меня, – и даже для Иры должен был стать лучом света, но Ира у нас читает Маринину и всякого Пилявина.

– Ты, папуль, чего-то путаешь, – говорю я. – Пилявин – это из «Песняров». «Молодость ма-а-а-ая-я-я-я-я, Белоруссияя-я-я», – завыла я на всю квартиру.

– Да не ори ты так! – закричал папулька, который действительно не выносит моего пения. Я так думаю, что это у него какое-то генетическое отклонение.

– Во-первых, -говорит папулька, – в «Песнярах» был не Пилявин, а Мулявин. А во-вторых, умный мужик совершенно прав. Пелевин – это не литература.

– А что это? – интересуюсь я. – Написано на бумаге. Люди читают. Значит литература.

– Пелевин это… – задумывается папулька, явно вспоминая слова этого умника из радио, – это результат бездуховности, вот! – торжествующе выдает он.

– Папуль, – ласково говорю я, – ты вчера же преферанс играл, да?

– Ну да, – подтверждает папульчик. – Преферанс по пятницам с деловыми партнерами. Святое дело.

– И, небось, пили там во время преферанса? – все так же ласково спрашиваю я.

– Понятное дело, что пили, – подтверждает папульчик. – Мы же русские люди. Почему бы не выпить в тяпницу, тем более, что этот день недели так и называется.

– По-моему, Борис Натанович, – говорю я, – вы все-таки не очень русский человек. Прямо-таки скажем – совсем не русский. Поэтому за вас наша общая мамулька замуж и вышла.

– Ну, не русский, зато руссифицированный, – спорит папульчик.

– Ладно, – говорю, – проехали вопрос вашей национальности.

– И вашей, между прочим, тоже, – добавляет папульчик.

– Моя национальность определяется по мамульчику, – парирую я.

– Это у евреев она определяется по мамульчику, – продолжает спорить папульчик.

– Вы что-то имеете против евреев? – осведомляюсь у него я.

Папульчик потрясенный замолкает.

– Вот так, – удовлетворенно говорю я. – Продолжаем допрос. Так вы, дорогой папульчик, во время преферанса выпили.

– Ну, не без этого, – признает папульчик. – Как полагает. Но никто не напивался. Свои 500-600 грамм, и все.

– Понятно, – говорю я. – После этого вы вернулись домой в состоянии летающих аквалангистов…

– Я не люблю, когда ты используешь выражения нашего с тобой общего мамульчика, – поморщившись, говорит папульчик.

– Сели на кухне, – продолжаю я, не давая себя сбить, – после чего домотались до радио, прям как пьяный папульчик до радио. Так?

– Что за выражения? – возмущается папульчик. – Я просто слушал радио.

– Вот и я об этом. А в пьяном состоянии, дорогой родитель, вам радио слушать вредно, – объясняю я. – Любой бред на тебя производит неизгладимое впечатление.

– Это почему это? – защищается папульчик.

– Да потому что, – говоря я. – Заявился ко мне в комнату непонятно зачем, сначала набросился на Маринину, затем и вовсе на Пелевина, а чего тебе надо – я так до сих пор и не поняла.

Папульчик задумался.

– Слушай, – наконец сказал он. – Я вспомнил!

Я подкинула в воздух книжку Марининой.

– Это что такое? – подозрительно спросил папульчик.

– Кричали женщины ура, – объяснила я, – и в воздух чепчики бросали.

– Понял, – сказал папульчик. – Короче говоря, я вчера на преферансе познакомился с классным молодым парнем.

– Ну? – подозрительно сказала я.

– Что ну? Классный, говорю, парень.

– И что? Ну не тяни ты, а то меня аж в дрожь бросает от твоих классных парней.

– Такой классный парень, – в третий раз повторил папульчик, и я сделала вид, что сейчас книжка Марининой полетит в него, – что я его на завтра пригласил к нам на ужин.

Я даже замолчала на минуту, слегка обалдев от такой новости.

– Зачем? – спросила я осторожно.

– Как это зачем? – удивился папульчик. – Чтобы ты с ним познакомилась. Должна же у тебя быть какая-то альтернатива этому Сергею компьютерщику.

– А что в твоем преферансном даровании такого альтернативного? – поинтересовалась я.

– Молодой парень… – начал папульчик.

– Сергей тоже молодой, – прервала его я.

– Отлично одевается, зарабатывает деньги и вообще – выглядит, как принц, – торжествующе заявил папульчик.

Я промолчала. Что мне на это было сказать?

– К тому же, – продолжил папульчик, – работает химиком.

– Ой, – сказала я. – Вечно в грязном халате и пальцы обожжены кислотами. Ничего себе ты вариантик любимой дочурке откопал.

– У него перспективное химическое производство, – заявил папульчик. – Вместо халата – костюм от Картье, а пальцы – как у пианиста. И в твоей любимой компьютерной технике разбирается, насколько я понял. Так что ты бы не отказывалась, а? – просительно сказал он. – Я же его уже пригласил, хоть и спьяну. Но он запомнил и сегодня уже звонил сказать, что завтра придет.

– Ладно, – сказала я. – Посмотрим на твоего протеже. Заодно будет чем Сергея подразнить, чтобы этот медведь не расслаблялся. Только учти, – и я папульчику строго погрозила пальцем, – я не даю никаких гарантий. Если парень окажется полным дебилом, получит по полной программе.

– Да не надо мне никаких гарантий, – заторопился папульчик. – Я же для тебя стараюсь. Чтобы, так сказать, не было безальтернативных выборов. Но я тебя прошу – ты с ним все-таки помягче…