Воспевая бурю - Роджерс Мэрилайл. Страница 2

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Конец мая, 688 год н. э.

«Духи лугов, духи лесов, вечного камня и хруп­ких цветов, нежной росы и могучего моря, трижды я вас заклинаю – откликнитесь на мой зов!» Сидя на скамеечке, придвинутой поближе к маленькому окошку с распахнутыми ставнями, Анья по обык­новению застыла – терпеливо, недвижно, – не прерывая своей безмолвной молитвы. «Единожды к вам я взываю о даровании покоя, дважды – огнем озарите воспоминания любимого и три­жды – пусть скорее любимый возвратится ко мне».

Анья просидела так с рассвета, почти не дви­гаясь, не отрывая глаз от тропинки, ведущей к воротам крепости Трокенхольт. Теперь, когда она горячо повторяла беззвучные слова заклина­ния, нежные, но все более сгущавшиеся тона за­ходящего солнца бросали отблески на ее строй­ную фигурку, блистая и вспыхивая в облаке бе­локурых волос, волною падавших ей на плечи. Произнося слова песнопения, она в то же время молилась, чтобы их жар восполнил ту мощь, ко­торой их лишало безмолвие.

Дочь христианина-саксонца и жрицы друи­дов, Анья, не задумываясь, соединяла христиан­скую молитву с заклинаниями друидов. Она лишь тревожилась, что ее триадам не достает не­земной красоты и свободного ритма молитв ее матери или Ллис. Но большего ей было все равно не достигнуть без надлежащего обучения, а ей не разрешали учиться; отец настаивал, чтобы дети воспитывались как христиане, а мать не со­мневалась, что смешанная кровь ребятишек – наполовину саксонцев – не позволит им обрес­ти власть над силами друидов.

Тотчас же устыдившись своих непочтитель­ных мыслей, Анья подвинулась, так что скаме­ечка заскрипела. Как посмела она обвинять отца, илдормена Трокенхольта, скира христиан­ской Нортумбрии, – прославленный воин Вулфэйн не мог поступить иначе. К тому же он любит ее и желает ей только добра.

Точно так же Анье не в чем было винить свою мать. Леди Брина искренне верила в огра­ничения, наложенные на детей их смешанной кровью. И правда, три младших братишки Аньи не выказывали ни какого-либо интереса, ни склонностей к подобным делам. Анья поморщи­лась и опять шевельнулась. Нет, все-таки она не права – пока еще рано говорить о малыше Сенвульфе. Однако, если Сенвульф вырастет похо­жим на десятилетнего Каба и шестилетнего Эд­вина, то и он будет точно таким же.

Анья сообразила вдруг, что ее необычное беспокойство привлекло внимание матери и Ллис, и поняла, что мысли ее блуждают неизвес­тно где. С самого раннего детства не было, по­жалуй, ни дня, когда бы она не сидела, тихонько, как мышь, внимательно и подолгу прислушива­ясь. Так было с тех пор, как она узнала, что спо­койствие и сосредоточенное внимание – пер­вые шаги на пути к овладению могущественной властью друидов. Если она хочет, чтобы ее за­клинания возымели хоть какое-то действие, ей нужно сосредоточиться только на них.

«Духи лугов, духи лесов, вечного камня и хрупких цветов, нежной росы и могучего моря, трижды я вас заклинаю: откликнитесь на мой зов!» Крепко зажмурив зеленые, словно листья, глаза, Анья сосредоточилась на своем жела­нии – увидеть Ивейна.

Даже сознание того, что Ивейн придет сюда не для того, чтобы встретиться с ней, а лишь от­кликаясь на отчаянные призывы сестры, не могло погасить ликования Аньи. Стараясь не ду­мать ни о том, что происходит вокруг нее в зале, ни о гебурах, занятых у громадного очага приго­товлением поздней вечерней трапезы, ни о ма­тери и Ллис, она с жаром повторяла свои без­молвные заклинания.

Брина сидела в полумраке, в углу, под пуч­ками лекарственных трав, за длинным столом, уставленным разнообразными пузырьками, мерными чашечками и глиняными сосудами. Она размеренно постукивала маленьким пестиком, растирая крохотные зернышки в каменной чаше; жрица так часто занималась этим многие годы, что могла, не задумываясь, трудиться над приго­товлением снотворного снадобья, для которого эти зерна предназначались.

Взгляд ее серых, потемневших от тревоги глаз то и дело останавливался на дочери, чье ожидание было почти осязаемо. Несмотря на чу­десное зрелище, которое представляло ее дитя, озаренное лучами предзакатного солнца, Брине чудилось, будто Анья окутана мглистой, безра­достной пеленой. Ей казалось, что девушка скло­нилась над невидимой пропастью. Брина почти желала, чтобы Ивейн не откликнулся на призыв. Она боялась, что если юноша появится в замке, дочь может совершить безрассудный, опромет­чивый шаг.

На протяжении нескольких лет Брина и Вулф, забавляясь, наблюдали, как Анья – сна­чала ребенок, а потом неуклюжий подросток – боготворила отрока Ивейна. Безобидное юно­шеское увлечение. Но теперь Анья выросла, она уже девушка, и ее стойкая привязанность начи­нала вызывать беспокойство. Мальчик, которо­му Брина приходилась кем-то вроде приемной матери, стал ошеломляюще красивым мужчи­ной. Природное обаяние Ивейна еще усилива­лось опытом, приобретенным за последние десять лет, когда множество женщин и девушек дарили ему свое внимание. К тому же, обладая мисти­ческой силой, он был опасен, – в особенности для Аньи.

Ивейн был жрецом-друидом, чье воспитание и предназначение требовали исполнения великого долга, обращенного как в прошлое, так и в буду­щее, и в нем полукровке Анье не было места. Так что из этого чувства Аньи ничего не могло по­лучиться. Ничего, кроме боли. А от этого Брине хотелось бы уберечь свою дочь. К сожалению, не существовало никаких заклинаний, способных воздействовать на человеческие чувства.

Пестик растер зернышки чуть ли не в пыль, кода нежные пальцы, ласково сжав руку Брины, остановили ее. Темноволосая головка с отблесками серебряных нитей поднялась навстречу утешающему, спокойному взгляду темно-синих таз Ллис.

– Доверься Ивейну. – Ллис говорила так тихо, что только Брина могла расслышать ее слова. Мать двоих крепеньких мальчишек-близ­нецов и маленькой дочки, Ллис понимала трево­гу своей названой матери, но, хорошо зная брата, не сомневалась в его чести. – Он слишком при­вязан к ней, чтобы обидеть.

– Боюсь, это столь же неизбежно, как гром, следующий за вспышкой молнии. – Брина улыбнулась одними губами.

Заметив, как расстроила собеседницу про­звучавшая в ее словах истина, Брина почувствовала себя виноватой: она не дала Ллис утешить ее. К тому же, она, хоть на мгновение, но пожалела о приезде Ивейна, тогда как помощь его была так необходима Ллис в ее бедственном положении.

Не подозревая, что две старшие женщины ти­хонько переговариваются о ней, Анья сосредо­точилась и, ни на что больше не отвлекаясь, взы­вала перед своим мысленным взором образ зага­дочно прекрасного жреца-колдуна, своего ненаглядного Ивейна. Жар ее заклинаний все на­растал, пока какой-то необъяснимый внутрен­ний голос не побудил ее посмотреть в окно.

Ее глаза широко раскрылись при виде вопло­щенного отклика на ее мольбы, шагавшего в лиловатом вечернем сумраке. Анья так стремитель­но вскочила, что перевернула скамеечку. Не об­ращая на это внимания, она бросилась к дубовым, обитым железными полосами, дверям и, широко распахнув их, помчалась по аллее к тому, о ком так долго и страстно мечтала.

– Ты здесь! Ох, Ивейн, я так рада, что ты наконец приехал!

Девушка уткнулась в его широкую грудь, и голос ее звучал приглушенно, но, сразу же чуть отстранившись и подняв голову, она спросила:

– Почему тебя не было так долго?

Ивейн обнял одной сильной рукой ее изящ­ную фигурку, в другой сжимая посох с наконеч­ником в виде орлиной лапы, зажавшей в своих бронзовых когтях кристалл. Жрец опустил глаза и посмотрел на прелестное личико, лучившееся неприкрытым чувством, на которое он не смел от­кликнуться. Он мог бы ответить ей, но не хотел произносить этого вспух, страшась обнаружить то, что хранилось в молчании. По правде говоря, он и вообще не отважился бы прийти в Трокенхольт, если бы не настоятельная просьба сестры встре­титься с нею здесь. Да, только любовь к сестре и понимание отчаянного положения, в котором та находилась, призывая его, заставили его рискнуть и вернуться к этой пленительной сети, сплетенной сладчайшей невинностью и запретной любовью.