Оковы страсти - Роджерс Розмари. Страница 88

— А если я предпочту не раздеваться или… или что-нибудь еще? — спокойно поинтересовалась Алекса, впиваясь ногтями в ладони в ожидании его ответа.

Он посмотрел в зеркала, которые были намеренно помещены прямо против постели, а затем повернулся и бросил ей шелковый пеньюар, словно бы и не слышал ее слов:

— Ты можешь надеть это потом, когда станет холодно. Или по крайней мере в присутствии Доуза.

Алекса села на постели, опираясь на кулаки, и с ненавистью спросила:

— Ты, наверное, не понял, что я сказала только что? Я сказала…

— Ты задала какой-то гипотетический вопрос, но неужели тебе действительно нужен ответ? — Затем он встал в дверном проеме, повернувшись спиной к свету, льющемуся из соседней комнаты, и Алекса не могла видеть его лица. Спокойно добавил: — Если ты вздумаешь играть в упрямство и кокетство, а я почувствую нетерпение и раздражение, то просто прикажу Доузу приготовить тебя для меня. Он уже привык иметь дело с непокорными женщинами. Что он сделает? Моментально сорвет с тебя это симпатичное платье и все твои нижние юбки, даже если ты прочно зашнуровала корсет, и твои шелковые чулки. То есть если я, разумеется, не скажу ему, чтобы он оставил тебя именно в таком возбуждающе полуодетом виде… А затем он воспользуется мягкими ремнями, чтобы не повредить твоих запястий и лодыжек. Гм! Сейчас я представил себе эту сцену и должен признать, что она весьма соблазнительна! Особенно если…

— Ты грязный и мерзкий ублюдок! Ты…

— Если ты вздумаешь продолжать в том же духе, то тебе просто воткнут кляп в рот, так как я не особенно люблю слушать женское карканье. И вот еще о чем я сейчас подумал… Доуз является известным специалистом в деле использования собачьего кнута, который не оставляет следов на нежной женской коже. Несколько ударов научат тебя сдерживать свой темперамент и свой язык, моя радость.

— Изверг! — выкрикнула ему вслед Алекса, когда он направился в соседнюю комнату, при этом ее голос почти заскрежетал от ярости. — Ты никогда не посмеешь применить все это ко мне! Я не какая-нибудь испуганная маленькая проститутка, которую ты подобрал на улице и застращал, лорд Эмбри! Я засажу тебя в тюрьму, можешь мне поверить, если ты или кто-нибудь другой посмеют прикоснуться ко мне. Проклятие! Как ты смеешь угрожать мне! — Она сбросила ноги с постели, все еще ослепленная яростью, наткнулась рукой на китайскую бонбоньерку из-под конфет, стоявшую на ночном столике, и не раздумывая бросила ее в дверь, которую он оставил за собой полузакрытой, со всей силой, на которую только была способна. Приободрившись от произведенного грохота и почувствовав себя уверенней, Алекса заскрипела зубами, вскочила с постели и, порывистая, как дикий зверь, подбежала к туалетному столику, примеряясь к фарфоровой вазе, находившейся там. Через мгновение и эта ваза полетела в том же направлении, что и хрупкая китайская бонбоньерка. На этот раз загрохотало гораздо основательнее, и она пожалела лишь о том, что Николас выскочил из соседней комнаты секундой позже. Лампа с голубым абажуром, которую она схватила на этот раз, оказалась намного тяжелее, чем можно было ожидать, и потому, прежде чем она смогла поднять ее достаточно высоко, он выхватил лампу из ее рук и поставил на место.

А через мгновение, не давая Алексе опомниться, он вновь поднял и бросил ее на постель, обойдясь с ней совсем не так бережно, как с лампой.

— На этот раз выслушай меня внимательно, дорогая, — проскрежетал он, наклоняясь над ней с самым угрожающим видом, — потому что после этой твоей вспышки гнева мое терпение истощилось. Нет уж, будь любезна, ничего не говори! — И он самым невозможным образом зажал ей рот одной рукой, другой удерживая так, что она вынуждена была смотреть прямо на него; это предотвратило очередную яростную тираду Алексы и позволило ему продолжить, произнося каждую фразу с холодной расчетливостью: — Я уже вызвал Доуза, прежде чем ты устроила весь этот скандал, словно какая-то мегера. И я еще раз повторяю тебе, что если ты не разденешься и не завернешься в тот пеньюар, который я тебе дал, до его прихода, то… Я надеюсь, ты помнишь, что может произойти в этом случае? — И прежде чем освободить ее и подняться, добавил почти задумчиво: — Хотя, может быть, тебя и возбуждают подобные вещи и именно к этому ты и подстрекала Ньюбери. Но в любом случае я надеюсь, что за сегодняшнюю ночь мы многому научимся друг от друга, не так ли?

После того как он вышел в другую комнату, даже не взглянув на нее напоследок, прошло несколько мгновений, прежде чем Алекса смогла мыслить ясно и последовательно. Как он смеет! Он только пытается запугать ее этими нелепыми угрозами, это ясно. Чтобы ее связали и избили, как какую-нибудь!.. Внезапно, словно ей выплеснули в лицо стакан холодной воды, Алекса отчетливо вспомнила все те женские крики, которые она слышала раньше, и безжалостные мужские слова, последовавшие вслед за ними. А ведь Николас ничуть этим не обеспокоился, небрежно отделавшись от ее упреков. Она вдруг словно услышала его голос: «Я был обвинен в убийстве своей жены», а затем вспомнила сцену, произошедшую в Креморн-гарден.

Да, он способен на любое насилие или жестокость, и Алекса, утвердившись в этой мысли, слегка задрожала, покрывшись холодными мурашками ужаса, что несколько остудило ее прежнюю ярость. «Великий Боже!» — внезапно подумала она, пытаясь сосредоточиться, чтобы овладеть своими эмоциями и попытаться найти выход из положения. Почему каждый раз, когда она позволяет себя спровоцировать и утрачивает контроль над собой, над ней не только берут верх, но даже начинают манипулировать! Несколько раз глубоко вздохнув, она соскользнула с постели и встала. Благоразумие, сказала она себе, это высшая ценность, а потому, продолжая в данном случае упрямиться, она только подвергнет себя еще большим унижениям, в то время как элегантно уступив, сможет даже получить преимущество.

Приводя в порядок свои мысли, она не прислушивалась к тому, что происходило в соседней, туалетной комнате, но теперь ее внимание привлекли какие-то слабые всплески, доносившиеся оттуда, из-за закрытой двери. Расстегивая пуговицы на спине своего платья, она осознала, что звуки неожиданно прекратились. Что он там делает? Переодевается в более интимную одежду, чего она еще до сих пор не сделала? Зловеще уставившись на закрытую дверь, она вдруг заметила, что как-то свирепо и безнравственно улыбается, и тут же постаралась придать своему лицу спокойное выражение.

— Николас? — Она ухитрилась произнести это почти застенчиво, а затем даже постучала в дверь: — Николас… я… мне требуется некоторая помощь.

Она услышала, как он негромко выругался, открыв дверь только после того, как она постучала второй раз. У него был хмурый и подозрительный вид, и при этом он был уже до пояса раздет. Заметив лезвие бритвы, которое он держал в руке, она простодушно спросила:

— О боги! Я надеюсь, что ты не собираешься защищаться от меня таким образом? Я постучала только для того, чтобы спросить: не мог бы ты помочь мне расстегнуть некоторые пуговицы, которые я не могу достать?

— Попытаюсь, — коротко ответил он, стирая остатки мыла полотенцем, накинутым на шею, — я, кстати, только что брился.

— Но неужели у тебя нет для этого камердинера? Сама я ничего не могу сделать без помощи своей горничной. Мне очень жаль, что я тебе помешала, хотя… только…

— Черт возьми! — энергично выругался он. — Если вид обычной бритвы приводит тебя в такой испуг, что ты начинаешь бормотать глупости, то я немедленно выкину ее прочь, обещаю тебе! Где там твои пуговицы? Сзади? Тогда повернись спиной, если ты хочешь, чтобы я исполнил роль твоей горничной.

Он решительно положил свою бритву на полку за дверью, затем отбросил полотенце и повернулся к ней. Алекса с каким-то самодовольством подставила ему спину и, наклонив голову, обхватила себя руками, чтобы подхватить платье, когда оно будет расстегнуто. Во всей этой позе, во всем этом издевательском подчинении было много того, что скорее разозлит его, чем введет в заблуждение. Все, что она сейчас вынуждена делать, говорила она про себя, так это сдерживаться, чтобы вновь не впасть в ярость, как бы ему этого ни хотелось. Именно ее спокойствие должно расстроить его планы, именно спокойствие, а не что-нибудь иное!