Опасный мужчина - Роджерс Розмари. Страница 45

Облегчение пришло быстро. Он не мог сдержать себя, но, зная, что Росита тоже нуждается в удовлетворении, спустя мгновение снова начал двигаться. Учащенное дыхание Роситы ласкало его ухо, руки девушки гладили под рубашкой кожу юноши. Плоть Диего снова отвердела, движения стали более энергичными. Она заерзала под ним, вцепилась руками ему в плечи, обняла ногами, прогнула спину, жадно хватая ртом воздух. Он продолжал двигаться, пока Росита не кончила с таким громким криком, что ему пришлось закрыть ее рот своими губами.

Наконец, задыхаясь и обессилено прижимаясь к Диего, довольная Росита убрала с глаз влажную прядь волос.

– Ты многому научился с того первого раза, дон Диего. Пожалуй, теперь ты уже не ученик, а учитель.

Он тихо засмеялся:

– А ты осталась лгуньей, Росита. Ты говоришь это всем твоим мужчинам?

Она сделала вид, будто обиделась, но на ее губах появилась улыбка.

– Ты же знаешь, что я всегда храню тебе верность, Диего.

Перекатившись на спину, он лег возле обнаженной девушки, небрежно уронил на нее руку. Лениво погладил влажный смуглый живот, оперся на локоть и улыбнулся Росите. Тусклый лунный свет падал на ее блестевшее, как старая испанская монета, лицо.

– Я не требую от тебя верности, Росита, она мне не нужна. Ты можешь делать то, что хочешь и с кем хочешь. Так же как и я.

– Si, я знаю это. – Она провела кончиком пальца по его щеке. В ее глазах появилась печаль. – Ты знаешь, что женщине трудно сопротивляться такому прекрасному мужчине, как ты.

Сжав ее пальцы в своей руке, он поцеловал их.

– Я не знал, что ты пыталась сопротивляться мне.

– Я и не пыталась. – Росита слегка подвинулась, повернулась на бок, чтобы посмотреть на Диего, стараясь получше разглядеть его в темноте. – Думаешь, твоя сестра устояла бы перед мужчиной, который показался бы ей привлекательным?

Немного удивившись, он пожал плечами:

– Я не думал об этом. Вряд ли она будет слишком пристально смотреть на незнакомого мужчину. Почему ты спросила?

Спустя мгновение Росита тихо вздохнула:

– Я заговорила об этом только потому, что у нее совсем нет опыта, дон Диего, однако она была в саду с Ником Кинкейдом вскоре после своего приезда в Буэна-Висту.

Диего нахмурился:

– Не может быть. Почему ты так думаешь?

– Потому что я ее видела. – Росита повернулась, в ее голосе появились ноты смущения. – Возможно, я ошиблась…

– Нет. Скажи мне, что ты видела. – Он сел и резко поднял Роситу, не обращая внимания на ее испуганный возглас. – И если ты лжешь мне…

– Нет! Я не лгу. Клянусь жизнью моей матери, я не лгу, дон Диего… Не знаю, почему я проболталась, но это не имеет значения. Ты сказал, что твоя сестра не заглядывается на мужчин, так что…

Он стиснул пальцами запястье девушки, вывернул ей руку, заставив Роситу закричать.

– Ты что-то видела. Говори.

– Ты делаешь мне больно… пожалуйста… я скажу, что знаю… Это было вечером того дня, когда она вернулась… Ты находился в Лос-Анджелесе, я скучала по тебе, дон Диего, ты так долго отсутствовал… Да, да, я продолжу. Сюда приехал очень красивый человек. Хозяин вызвал меня к себе, дон Патрисио хотел, чтобы я развлекла гостя… ты меня понимаешь… тебе известно, что твой отец любит ублажать гостей. Я познакомилась с ним, как меня просили, и он мне понравился. Я пришла к беседке, чтобы встретиться с гостем, потому что знала, что он хочет меня.

Она замолчала, сделала глубокий вдох, и Диего хмуро кивнул:

– Продолжай. – Он не удивился, услышав, что его отец угощал гостей готовыми на все служанками – это было старым обычаем. Этих женщин никогда не принуждали к близости, они шли на нее по собственной воле.

Росита убрала с глаз прядь волос; ее рука слегка дрожала.

– Я долго ждала, но он не появлялся, и вскоре я услышала голоса, подумала, что он заблудился, и отправилась выяснить это. Я увидела их. Он держал донью Виторию в своих объятиях, целовал ее. Она… донья Витория не сопротивлялась, а сама обнимала его… Ты сердишься на меня за то, что я сказала тебе это, дон Диего? Вероятно, мне не следовало это делать, но поскольку ходят слухи, что она выходит за дона Рафаэля, я подумала…

Диего, не дослушав девушку, ловко и стремительно поднялся, застегнул брюки и покинул беседку, оставив в ней Роситу.

Добравшись до спальни Тори, он обнаружил, что комната пуста, и внезапно ясно осознал, что сделала его сестра – убежала с Ником Кинкейдом. Господи, он не позволит ей погубить себя таким образом. Этот техасец – Диего не думал, что он настолько глуп, чтобы увести юную девственницу почти на глазах у ее родных, но, возможно, он действительно был дураком. Может быть, Тори уже не девственница. Она говорила о своей бостонской помолвке, однако встречалась с Кинкейдом в саду и позволяла ему вольности, на которые не должна соглашаться ни одна порядочная девушка.

Всю ночь он мучился, спрашивая себя, может ли он принуждать сестру к браку с таким человеком, как дон Рафаэль, или – да простит его Господь за такие мысли – Ник Кинкейд, если этот техасец соблазнил ее. Но Тори никогда не была уступчивой, а проведенные в Бостоне годы сделали девушку еще более непокорной и своенравной. Dios, как он должен поступить? Теперь он – глава семьи, а не дядя Себастьян. Диего собирался незамедлительно положить этому конец – у него были обязательства по отношению к Тори. Он отправится вслед за ней, вернет девушку назад и установит правду. А потом решит, что необходимо сделать с сестрой.

Как только солнце поднялось над прибрежными скалами и позолотило горы, Диего покинул свою спальню. Плотно сжав губы, он направился по коридору к комнате дяди.

После нескольких часов изнурительной верховой езды Тори перестала ощущать свое тело, а жалобы Колетт сменились периодическими стонами. Всадники двигались всю ночь. Справа от дороги шумел океан, слева находились поросшие кустарником холмы. Иногда они съезжали с дороги и поднимались по склону вверх. Долгое время они слышали лишь грохот волн, разбивающихся о черные утесы, перестук копыт и скрип кожаных седел. Теперь, когда Монтерей остался позади, Тори избавилась от своих сомнений. Сейчас девушка думала лишь об одном – она должна попасть в Сан-Франциско, взять деньги, прежде чем до них доберется алчный дядя Себастьян, а потом сесть на пароход и уплыть в безопасный Бостон.

Бостон. Дядя Симес и тетя Кэтрин – и, конечно, Питер. Как странно – она с трудом вспоминала его лицо, даже когда закрывала глаза. Питер представлялся ей размытым блеклым видением с золотистыми волосами и бесплотной улыбкой. Реальностью было только его кольцо. Она снова надела его на средний палец левой руки. Оно напоминало о Питере, обещало многое. Сейчас маленькие бриллианты и аметист сулили большую надежду, чем что-либо другое, – возможно, за исключением маленькой бухгалтерской книги, которую Тори завернула в клеенку и спрятала в потайной карман седельного мешка.

В этой книге знакомым аккуратным почерком отца были записаны счета в нескольких банках – два из них находились в Сан-Франциско, один в Монтерее, два в Лос-Анджелесе. Также большая сумма лежала на бостонских счетах, открытых на разные фамилии. Ее ждало солидное приданое – триста тысяч долларов. Думая о нем, Тори испытывала легкое волнение.

Мама помогла организовать побег, заставив тетю Бениту ухаживать за ней. Она даже отправила старого Мануэля с конюшни, чтобы он не оказался там, когда Тори и Колетт придут за лошадьми. Мама казалась радостной, почти… торжествующей. Словно это она бежала из Монтерея и плена дяди Себастьяна…

Господи, все смешалось, стало таким запутанным. Все складывалось не так, как хотела Тори. Ее жизнь полностью перевернулась за такой короткий срок. Со дня ее приезда в Калифорнию прошло меньше трех месяцев, а отец умер месяц назад. Она никогда не думала, что возвращение домой закончится таким образом – бегством из Монтерея под прикрытием ночи в обществе такого человека, как Ник Кинкейд.

Тори уязвляла легкость, с которой он отказался от нее, его легкомысленное отношение к случившемуся. Сама она с необыкновенной ясностью помнила каждую мелочь. Она так и не услышала признаний в любви, Ник лишь шептал соблазняющие слова, а потом покинул ее постель, небрежно попрощавшись. О, как она могла оказаться такой наивной! Такой глупой! Эта мысль казалась невыносимой.