Куросиво - Рока Токутоми. Страница 12

– Нет, Китагава ведет себя чересчур вызывающе. Представьте, недавно отыскал неизвестно где какую-то деревенскую девку, не то крестьянку, не то рыбачку, и силой принудил ее пойти к нему в содержанки, хотя она была уже просватана за другого. А жених вернулся с солдатской службы и, говорят, прямо рехнулся с обиды, вломился на виллу к Китагава и избил графа чуть не до смерти… Нет, это не выдумки, об этом и в газетах уже вот-вот должны были напечатать, да жена бросилась за помощью к кому-то из бывших вассалов, хлопотала, умоляла и в конце концов сумела устроить так, чтобы вся эта история не вышла наружу. Я от верных людей слышала.

– Если он из тех даймё Китагава, что владели землями в западных областях, то я о них знаю. Ты, Дзюро-сан, возможно, уже не помнишь, а я в детстве слыхал – дед нынешнего Китагава был известен на всю страну… Помню, там еще началась семейная распря… Ребенком мне приходилось слышать толки об этом… А кто такая его жена?

– Говорят, из старинной аристократии… – ответил Кокусю Аояги.

– Сейчас она живет отдельно, в особняке, все равно что взаперти, а в главной резиденции всем заправляет эта самая рыбачка… – поспешила добавить госпожа Аояги.

4

Старый Хигаси кивнул головой, словно в подтверждение каких-то своих мыслей.

– Знаешь, что я тебе скажу, Дзюро-сан, спору нет, плохо, когда дети ни во что не ставят родителей, но родителям тоже нужно вести себя так, чтобы дети питали к ним уважение. Вот о чем не следует забывать.

– Видишь ли… Нет, нет, можешь мне поверить, я вовсе не собираюсь защищать или оправдывать Китагава, но ведь так уж устроен мир – все таковы. Возьми хотя бы самого Фудзисава. Говорят, один артист – тот, что недавно умер в Осака… забыл, как его фамилия – имел за свою жизнь тысячу любовниц; так вот, у Фудзисава их было, право же, не меньше. Да взять хотя бы того же Хияма-сан – ведь ты с ним тоже знаком – уж на что тихий, а тоже, говорят, имеет содержанку, да не одну а целых троих.

– Хияма? Этому я готов поверить…

– Да, я слыхал, у него три содержанки. Жену свою, дочь бывшего благодетеля, объявил не то больной, не то умалишенной, она у него под домашним арестом, получает в день по две рисовых лепешки величиной с сушеную сливу. А он в соседней комнате пьянствует и забавляется с любовницей, бывшей горничной. Да, да, все это правда. Он и меня просил выдать свидетельство, что жена – душевнобольная, но я отказался… Это уж слишком! В свое время Аояги действительно не согласился подписать такой документ, но отказ этот объяснялся главным образом осторожностью дальновидного доктора: он опасался возможных осложнений для себя в будущем.

– Есть и такие, что, забив жену до смерти, живут в законном браке с гейшами…

На лбу старого Хигаси яснее обозначились вены.

– О самых высших говорить не смею, – продолжал Аояги, – но среди тех, кто составляет, так сказать, головку, найдется сколько угодно людей, которые играют напропалую в карты, торгуют государственными тайнами, насильничают… Среди тех, кто разъезжает в каретах, немало уголовных преступников… Что поделаешь, нынче хорошо только то, что имеет отношение к Тёсю. Даже полицейский родом из Сацума и тот нарочно ломает язык, стараясь подражать говору Тёсю. Вот потому-то любая кривда в большинстве случаев превосходно сходит за правду… Но рассуди сам – отчего так получается? Разве оттого стоит так прочно знаменитая башня в Пизе, что она наклонна? Нет, просто фундамент ее настолько прочен, что может удержать от падения даже наклонную башню… Что ни говори, а Тёсю и Сацума – главная опора реставрации Мэйдзи. Вот уже двадцать лет, как они фактически отвечают за судьбы Японии, а главное – среди них много светлых умов. Хочешь не хочешь, а с этим надо считаться…

Старый Хигаси сурово взглянул на младшего брата.

– Могу себе представить, сколько вокруг них льстецов…

Кокусю Аояги вскинул было глаза на брата, но тут взгляд его упал на висевшую в нише картину, на которой красовались два иероглифа. «Искусство гуманности». Подпись под картиной гласила «Отшельник седых туч» – таким псевдонимом граф Фудзисава подписывал свои стихи и образцы каллиграфического искусства.

– Ну, нельзя сказать, что их так уж много, но люди со связями действительно имеют возможность творить что им заблагорассудится. Вот, например, Сираи-сан из министерства внутренних дел – я, правда, с ним незнаком – его считают очень способным человеком, а ведь он творит настоящие безобразия… Недавно, например, устроил прием в своем загородном доме для самых высокопоставленных лиц… Когда все были уже изрядно под хмельком, он говорит графу: «Пройдемте со мной, я напою вас чаем, чтобы поскорей прошел хмель», и ведет его в отдаленный покой. Помещение совершенно изолированное от других комнат и устроено так, что его можно отделить фусума… [99] Граф, пошатываясь, входит в эту комнату, а там его уже приветствует женский голосок: «Добрый вечер, ваша милость!..» Только он успел спросить: «Ты откуда здесь взялась?», как дверь за ним со стуком закрывается. Вот как это все делается.

– А Одани, который подсунул содержанку этому Хата-сан?.. Ведь он тоже именно таким путем вошел в милость и теперь разбогател так, что просто ужас… Правда ведь? – вставила госпожа Аояги.

– Хата? Это который же? Из министерства двора?

– Ну да, он.

– И такой человек приближен к императору?! – старый Хигаси, до сих пор слушавший молча, внимательно посмотрел на брата, и голос его слегка дрожал, когда он произнес:

– Дзюро-сан, ты стал теперь выдающимся человеком. Поистине это великая честь и дар судьбы, что ты можешь в непосредственной близости взять за руку и выслушать пульс того, кто, казалось нам раньше, ослепит глаза смертного, даже если взглянуть на него через занавес… Но вот ты давеча сам мне рассказывал… Неужели ты можешь удовлетворяться тем, что пробуешь блюда, подаваемые на августейший стол, ежедневно заносишь в книгу количество августейшего кала да изготовляешь и подносишь пилюли при отсутствии всякой болезни? Мудрецы древности недаром говорили, что придворный врач – лекарь для всей страны. Что, если бы ты нашел подходящий момент, чтобы замолвить хоть несколько слов о делах государства, и помог бы таким образом отчизне?

Кокусю Аояги изумился.

– Да ведь должен же я знать свое место!.. – удивленно проговорил он.

– Знать свое место? Возможно, я не совсем разбираюсь во всем этом, но скажи – получать жалованье и выполнять только одни и те же раз навсегда определенные обязанности – это и означает «знать свое место?»

Кокусю Аояги не ответил. Госпожа Аояги пошевелила губами, как будто желая что-то сказать, но не успела – старый Хигаси продолжал:

– Ты гораздо умнее меня, и мне нечего поучать тебя… Да и не пристало мне, мужику, от которого пахнет навозом, разыгрывать перед тобой роль старшего брата-наставника. Но не зря говорится, что в хижине угольщика белая кошка быстро становится серой… Может быть, я проявляю непрошеную заботливость, но хочу все же сказать тебе – ты должен очень тщательно взвешивать каждое свое слово, слышишь?

Кокусю Аояги все так же молчал, непрерывно покусывая кончик сигары. Ему было всего десять лет, когда его отдали на воспитание в семью Аояги, – в ту пору у него была детская прическа, за поясом торчал маленький игрушечный деревянный кинжал, и он очень боялся своего старшего брата, носившего огромный меч длиной более трех сяку, умевшего читать страшные квадратные европейские буквы и облаченного в торжественную одежду «катагину». [100] Даже теперь, когда оба они уже стали взрослыми людьми и оба уже имели своих детей, этот детский страх сохранился в его душе, и он не решился бы возразить старшему брату, даже если бы хотел. Была еще и другая причина его сдержанности, и о ней он в тот же вечер поведал супруге, беседуя с ней перед отходом ко сну. Аояги считал, что примерный младший брат должен обладать достаточным великодушием, чтобы молча сносить неуместные наставления бедняги и неудачника старшего брата, пусть даже тот высказывается несколько неправильно или даже под влиянием некоторой зависти… Но госпожа Аояги решительно разошлась с мужем во мнениях и отвергла эти доводы. Что из того, что это старший брат? Ведь он же не превосходит младшего ни положением, ни умом, ни состоянием – ну, ровно ничем! Довольно они помучились в свое время с его Сусуму – так нет, этого еще, оказывается, мало; теперь он явился сам и причиняет им столько хлопот… А эта деревенщина, невестка! Ну, не дура ли? Не прислала даже ничего путного в подарок… Что же это получается? Если обращаться с ним тихо, вежливо, так он начинает чуть ли не грозить и мелет, что взбредет ему в голову. Право, это возмутительно… – госпожа Аояги давно уже испытывала сильнейшее раздражение при виде старого Хигаси.