Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич. Страница 11

Но Курт пообещал доказать бывшему нанимателю, что учитывать следует даже чудо, особенно в таких серьезных расчетах. Он выберется из Ямы, чего бы ему это ни стоило. Сколько бы трупов ни пришлось разбросать на этом самом пути.

Темнокожий гладиатор бросился в очередную, судорожную и безнадежную, продиктованную смертельным ужасом атаку. Кривые мечи в его сильных руках вновь запели свою кровожадную песню. Однако в их голосах слышалось отчаяние, и оно же стыло в глазах гладиатора. Он понимал, что обречен.

И все же не прекращал борьбы.

Нет ничего более позорного для гладиатора — Таран неоднократно это подчеркивал, — чем опустить оружие и молить о пощаде. Пощадить может только судьба. Ею же распоряжались поднятые вверх или опущенные вниз большие пальцы. Опусти гладиатор мечи — и с ним сразу же расправилась бы негодующая толпа, потому что от его смерти либо же маловероятной победы зависели немалые деньги. На арене это приравнивалось к саботажу. Несмотря на то что процентная ставка Страйкера была значительно выше ставки чернокожего, такой исход расценивался бы как обоюдный проигрыш. В этом случае Курт также разочаровал бы толпу, ведь исчезла бы необходимость убивать этого мускулистого парня.

Но для того уже все было решено. Он мчался в атаку, вращая клинками. И тогда Волк понял, что тянуть дальше бессмысленно. Он хотел как можно скорее покончить со всем этим и отправиться обратно в камеру — смотреть головизор и думать о будущем.

Курт шагнул навстречу. Его мохнатая лапа устремилась вперед быстрым, неуловимым движением. “Гладиус” встретил клинок, дико лязгнул металл, полетели искры. Серебристый пропеллер заглох — в который раз. Волк вставлял палки в колеса собственной смерти. Инерция удара была слишком сильна, лапа болезненно заныла. Но Курт потянулся левой и схватил запястье противника. Ему вновь казалось, что время стыло маслянистыми сгустками (бильярдные шары куда-то подевались, транс никогда не происходил одинаково). Рука чернокожего будто плыла в сладкой патоке, обхватить ее когтистыми пальцами не составляло никакого труда. Курт напряг мышцы, однако не слишком сильно, чтобы не сломать кость или не повредить сухожилия. Он не хотел, чтобы противник потерял кривой меч — тот ему еще понадобится.

Но клинков было два. Другой продолжал движение к волчьей глотке. На этот раз парировать его не представлялось возможным — невзирая на притормозившее время, остановить которое совсем было нельзя, “гладиус” весил не так уж и мало. Негр же слишком быстро раскрутил свой пропеллер. Курт понял, что не успеет. Поэтому ему не оставалось иного выхода, кроме как разжать пальцы. Рукоять короткого меча полетела к поверхности Ямы, в то время как правая лапа Курта устремилась к цели. Ему пришлось немного отклониться, чтобы убрать с траектории шею и голову. Лапа метнулась вперед разъяренной коброй. Какое-то мгновение спустя пальцы сомкнулись на втором запястье противника, сжав его стальным кольцом. Рукоятка же изогнутого клинка осталась зажатой в черном кулаке.

Над Ямой сгустилась тишина. “Гладиус” плашмя ударился о теплый песок — будто гром ударил.

Волк улыбнулся. Его губы раздвинулись, обнажая острые зубы. Негр понял, что глядит в лицо собственной смерти. Пощады не будет. Он упустил свой шанс.

— Убей! — крикнул кто-то.

Толпа заволновалась. “Волчонок” явно делал что-то не то — его противник по-прежнему был вооружен, меч же Курта валялся где-то под ногами. Кроме того, Волк занял заведомо неудобную позицию. Кто же так делает?! — наверняка негодовал Таран на вершине купола. Негр выглядел крепким, очень крепким. Но видимость — это всего лишь видимость и не более того.

Курт напрягся. Он надавил на запястья противника и начал их неумолимо сдвигать. Неф оскалился и расставил ноги шире, для пущей устойчивости. Смерть уже нависла у него над плечом и нашептывала сальности, и все же он хотел попытаться.

Но мгновение спустя стало очевидно, что эта попытка сродни намерению остановить горный обвал голыми руками. Волчья хватка усиливалась с каждой секундой. Чернокожий гладиатор с отчаянием сознавал, что ничего не может сделать. Мышцы под темной кожей вздувались, словно канаты, но их мощи хватало ровным счетом настолько, чтобы на считанные секунды отдалить неизбежный конец. И только.

Волк же стоял, не двигаясь с места, и только сдвигал запястья негра все ближе друг к другу. Казалось, он вовсе не замечает оказываемого ему противодействия, а сосредоточенно что-то обдумывает. Но это лишь казалось. На самом же деле противник был силен, очень силен, гораздо сильнее большинства безволосых, что когда-либо Курту встречались. Это было испытание на грубую силу, и в нем, разумеется, должен был одержать победу сильнейший. Волк же находился сейчас на пике физической формы, и вершина эта была много выше, нежели когда-либо прежде в его жизни. Тренировки Хэнка, как и следовало ожидать, не пропали даром. Покрытые шерстью мышцы Волка были напряжены не менее, чем у его безволосого противника под лоснящейся от пота черной кожей, просто это было не так заметно.

Изогнутые клинки неумолимо приближались к мускулистой груди гладиатора. От страшного напряжения она превратилась в уродливую бугристую массу. На пути блестящих лезвий не было ничего, кроме бесплотного воздуха. Дистанция сокращалась с каждой секундой. Толпа затихла и затаила дыхание, будто одно живое существо. Все напряженно глядели, как два титана мерялись силами. Кое-кто заключал скороспелые пари — в основном, вероятно, на время, потому как результат был очевиден.

Безволосый пытался разжать пальцы, чтобы выпустить рукояти мечей, однако Курт держал слишком крепко. Когтистые лапы пережали мышцы и сухожилия и, разумеется, перекрыли доступ крови к черным пальцам. Те не могли даже шевелиться, не говоря уже о каком-либо целенаправленном усилии. Из этого капкана не было выхода.

Курт, не отрываясь, смотрел в глаза гладиатора и видел, как паника сменяется в них безысходным отчаянием. Страх прошел весь спектр: от холодной неуверенности до бессильной покорности, и уже в отдалении маячил предсмертный ужас. Его морозные хлопья уже облепили черные радужки, будто хлопья азота в космическом вакууме — иллюминатор. И это толстое стекло вот-вот грозило лопнуть.

Видимо, безволосый тоже это чувствовал. Волк понял, что гладиатор намерен что-то предпринять — безрассудное и конвульсивное, сродни обычной судороге. Прежде всего, парень изменил центр тяжести. Это было не так уж и просто, потому как, сделай чернокожий одно неосторожное движение, и мечи сами найдут дорогу к его сердцу.

И все-таки гладиатор сумел. Он отодрал от песка левую ногу и толкнул ее вперед, целясь в гениталии Курта. Это был коварный и в то же время довольно умелый прием. Курт не без труда увернулся, и нога противника скользнула по его бедру.

Волк не стал терять времени даром. Он толкнул чернокожего, и тот не удержался на ногах. Оба гладиатора повалились на песок. Курт оказался сверху, ни на мгновение не ослабляя хватки. Сверкающие клинки по-прежнему глядели в грудную клетку, затянутую крепкими мышцами и шоколадной кожей. Это был вопрос времени.

А затем безволосый закричал, и в этом крике звучала обида на весь мир. Кончалась его такая недолгая жизнь, и исправить ничего уже было нельзя. Острия мечей коснулись черной кожи, двинулись дальше. Выступили первые капли крови, тут же превратившись в целеустремленные струйки. Момент, когда лезвия пронзили кожу и коснулись мышечных тканей, остался Куртом незамеченным. Он навалился на мечи всем своим весом. Крик, что рвался из горла поверженного гладиатора, превратился в жуткий, надрывный вой. Он летал над ареной, отражался от стен и норовил вырваться за пределы купола. Но скоро превратился в тихое бульканье. Клинки раздвинули ребра и вонзились в легкие. Кровь мгновенно затопила все полости и рванулась дальше, по носоглотке. Изо рта и ноздрей показались алые струйки. Глаза закатились, показались блестящие в солнечном свете белки.

Считаные мгновения спустя все было кончено.