Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич. Страница 26

Прежде всего, Волкодав умело оперировал всеми четырьмя конечностями. Клешни и ножницы щелкали мрачно и красноречиво, будто говоря: “Рано или поздно, но я до тебя доберусь…” Робот скрупулезно рассчитывал траектории и пытался — порой небезуспешно — предугадывать действия противника. Верхняя пара конечностей, то бишь клешни, маневрировала в слегка замедленном темпе соотносительно с нижними (вероятно, за счет большего веса). Ножницы щелкали с бешеной скоростью, смутно напоминая газонокосилку. Порой они пытались не столько отрезать от Курта кусок покрупнее, сколько нанизать его на два, а то и все четыре клинка одновременно.

Андроид с тихим жужжанием поворачивался вокруг своей оси, когда того требовали обстоятельства… Или, проще говоря, когда гладиатор прыгал вокруг, будто тот же волчок. Глазищи-объективы фиксировали все его перемещения, ни на секунду не оставляя без присмотра. Гусеницы маневрировали с изяществом и легкостью, достойной радиоуправляемой “феррари”.

Все это было личной заслугой андроида, если, конечно, о нем можно было говорить как о личности в традиционном смысле слова.

Возможность управления извне исключалась практически наверняка. Если Хэнк сказал, что привел в действие “глушилку”, стало быть, он это сделал — врать не было нужды. На Курта, насколько он мог судить, ставки были очень скромны, даже со стороны его “персональных” фанатов. Стало быть, подыгрывая гостям из Запретного города, Таран не восполнил бы даже те затраты, на которые пришлось пойти во время одной лишь подготовки к поединку. Такие мероприятия стоили не дешево, а потому при всем желании не могли окупиться за счет входных билетов… Не говоря уже о том, что именно сегодня на Подворье все наверняка были приглашены лично Тараном.

Это во-первых.

Во-вторых, Хэнку было совсем ни к чему пускать лучшего гладиатора в расход вот так запросто, как бы походя. Так, во всяком случае, Курту казалось. Он прекрасно сознавал, что мог и ошибаться.

Во всей ситуации тем не менее Курта заботили вовсе не бойцовские качества робота и, уж конечно, не низкие ставки. Его задачей было выжить. Но именно сейчас, когда это требовалось, пожалуй, куда больше, нежели во время остальных поединков, наследие Древних почему-то не спешило давать знать о себе. Как Волк ни старался, ему не удавалось погрузиться в то состояние “форсажа”, в эпицентре которого время застывало липким киселем, материя же хрустела старой стекловатой.

Это пугало. Причина, похоже, крылась в самом Волке. Возможно, сознание Курта просто не воспринимало машину в качестве противника, потому как привыкло к обычным людям из плоти и крови. Значит, не было нужды и в “форсаже”. Сам же Курт был с этим не согласен. Но поделать, видимо, было ничего нельзя. Моторика и рефлексы гладиатора испытали такой шок от самого столкновения с роботом, что не могли “ускориться” по первому требованию.

Как бы там ни было, Волку удалось нащупать кое-какую лазейку.

Андроид проворачивался вокруг своей оси далеко не так резво, как показалось вначале. Более того, на какие-то доли секунды он даже запаздывал, а металлические конечности не успевали подняться, чтобы защитить квадратную голову от волчьих атак. В итоге же оставалась узкая щель, в которую то и дело, порой даже ненароком, попадали клинки “гладиусов”.

Курт заметил это далеко не сразу. Виной, вероятно, было отсутствие “форсажа”, но, разглядев прореху, он вцепился в нее обеими лапами. Мечи то и дело опускались на бронированную голову робота, не причиняя ей, впрочем, особого вреда. Курт метил в глаза андроида — выпученные объективы, полыхавшие внутренним зловещим огнем.

Однако целью были отнюдь не они.

Пусть наследие четвероногих предков не спешило на помощь метаморфу. Зато в нем проснулись задатки программиста. Курт вдруг понял, что условный рефлекс человека — такой же алгоритм, но куда более динамичный.

Машины же гораздо постояннее. И, получив четкую программу, ошибались реже.

Почти не ошибались.

В очередной раз, когда клинок метнулся к открывшейся щели, Волкодав поднял клешни на какое-то мгновение прежде срока, видимо, рассчитывая упредить удар.

Но “гладиус”, зажатый в волчьей лапе, извернулся и причудливым вывертом избежал столкновения. Вместо этого блестящий клинок со свистом рухнул вниз. Острие вонзилось в щель меж пластинами гусеничного трака и, почти не встречая сопротивления, пошло ниже. Волк для надежности навалился на рукоять всем телом, покуда в щели не засели две трети клинка. Машина покачнулась, словно от боли (впрочем, все относительно), и выбросила вперед обе пары конечностей.

Курт с трудом избежал столкновения с клешнями и чудом увернулся от ножниц, коварно метивших в открытый живот. Затем отскочил в сторону. Клинок остался в стальной плоти машины; рукоять дрожала от потуг робота сдвинуться с места. Из глубокой “раны” на арену стекала какая-то темная жидкость — Курт надеялся, что это что-то серьезное, сродни крови, и в то же время сознавал, что в лучшем случае это тормозная жидкость либо и вовсе какой-нибудь безобидный конденсат.

Как Волкодав ни пытался, но песок загребал лишь второй трак. Андроид проворачивался вокруг своей оси, словно раненый пес, волочащий заднюю лапу.

Толпа бушевала. Таран усмехался.

Вокруг робота на песке образовался длинный извилистый круг. Курт не рисковал подходить ближе — конечности резали воздух со свистом и умопомрачительной скоростью. Мысль о том, что это агония, показалась Волку необычайно сладкой на вкус. Она еще некоторое время каталась внутри головы, рождая странное эхо и причудливые образы.

А затем все стихло.

Молчание толпы взорвалось оглушительным хлопком. Лицо Тарана вытянулось, став похожим, как цветом, так и формой, на недозревший баклажан.

Волкодав со зловещей неторопливостью поднимался на все восемь лап. Они расправлялись из-под бронированного брюха, суставчатые, длинные и тонкие, точь-в-точь как у паука. Курт запоздало понял, что предчувствие вновь его не подвело: первая аналогия оказалась точной.

По бортам машины образовались четыре дополнительные конечности. Каждая насчитывала три фаланги и оканчивалась резиновым набалдашником. В итоге же рост Волкодава увеличился как минимум на три четверти метра. Но, что интересно, нижняя пара клешней втянулась внутрь корпуса — наружу торчали только короткие придатки с плоскогубцами, смотревшиеся несоразмерно с общей массой. Аналогии были предельно просты — тираннозавр, прихоть Природы.

Зато ножницы остались на старом месте и, казалось, обрели больше свободы. Поразмыслив, Курт нашел объяснение. Пары лап сами по себе весили слишком много, чтобы нижние не испытывали затруднений при телодвижениях. Насекомые, как известно, обладают идеальным центром тяжести. По этой же причине, вероятно, голова андроида села практически вплотную на бронированные плечи — от шеи не осталось и следа.

Объективы камер вспыхнули и тут же потухли, словно подмигивая.

“Гладиус” торчал из левого гусеничного трака — большая металлическая заноза. Сам трак, в свою очередь, был почти на метр оторван от желтого песка арены. Суставчатые ноги, казалось, без особого напряжения удерживали на весу две с лишним тонны.

Волк вздохнул.

Скосив глаза, он поглядел на оставшийся у него меч, зажатый в левой руке. Затем медленно переложил рукоять — правой он управлялся куда уверенней.

Дыхание с трудом вырывалось из натруженных легких. Мышцы ног, груди и спины гудели от напряжения. Гладиатор устал, в этом не приходилось сомневаться… Не было батарейки в сердечной мышце, которую можно было заменить на новую, как не было и возможности вырастить новые конечности.

Зато у него осталось нечто иное, чего никогда не заменят тонны электронных схем, ни даже миллиарды операций в секунду. То самое, ради чего военные генетики (имена которых были вычеркнуты из человеческой истории, чего, кстати, не удостаивался даже гениальный Сахаров) совместили геномы человека и волка. То, ради чего Самый Первый Волк поднял голову и издал вопль ярости, пытаясь разорвать цепи неволи… То, что вложило Первую Победу в его лапы, когда свору разъяренных метаморфов спустили, согласно легенде, на роботизированный батальон пограничного государства.