Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич. Страница 55

На мгновение Курту показалось, что Таран уже готов согласиться — что-то дрогнуло на дне непроницаемых обсидиановых глаз. Что-то, готовое к необдуманным, но желанным поступкам, боролось изо всех сил. Хэнк молчал. Затем дрогнула рука, в которой были зажаты ключи. У Волка появилось чувство, будто он попал в мыльный сериал про врачей. Вот-вот кто-то громко скажет над ухом: “Мы его теряем!”

Так и вышло. Безволосый моргнул. Кулак сжал ключи. Другая рука небрежно переместила в пальцах пульт управления. “Сэр, мы его потеряли!”

Шею “волчонка” обожгли электрические искры. Курт успел привыкнуть к этой боли, почти ежедневно получая некоторый ее заряд. Так, согласно легенде, организм способен привыкнуть к самому сильному яду. Неизвестно, насколько в этом случае было уместно говорить об электричестве, но Курт даже бровью не повел.

Что толку?

Он СМОТРЕЛ на покойника. Что толку говорить?

Через пару мгновений Тарану, судя по всему, самому стало не по себе. Он отключил электроды, развернулся и шагнул за порог. Ничего не говоря, даже не обернувшись.

По лестнице прогремели тяжелые шаги. Хлопнула металлическая дверь. В подвале воцарилась тишина.

Курт вернулся на койку и залез под одеяло.

Сон не шел.

С самого утра Таран пребывал далеко не в лучшем состоянии духа. Давало знать о себе поглощенное накануне виски (годы уже не те), да и, безусловно, то, что предстояло вечером.

А до вечера надо было успеть немало сделать.

Хозяин Подворья был помешан на безопасности, а потому прежде всего сосредоточился на ней. Усиленные наряды были назначены им тотчас после пробуждения. Брандспойты вернулись из подвалов на прежние места, из оружейной извлекли автоматы, а все свободные от нарядов уселись точить мечи и снаряжать магазины. На крыше и во внутреннем дворе царило лихорадочное возбуждение.

Хэнк особо не распространялся о том, что за событие должно свершиться сегодняшним вечером, но и без этого, казалось, все были отлично осведомлены. Впечатление создавалось такое, будто Подворье готовилось к продолжительной и активной осаде. Таран же ходил по двору, сложив руки за спиной, как полководец перед битвой.

В голове его крутилась масса всевозможных соображений.

Вероятность того, что Череп пойдет на предательство, бывший гладиатор допускал всего на пару процентов. Не больше. Слишком велик риск. Орден охотнее выплатит положенную сумму, чем станет рисковать своим главарем. Точнее, это сам Череп не решится рисковать собственной головой ради суммы, которая при его положении не может считаться очень большой… И все-таки, кто предупрежден, тот вооружен.

Таран никогда не ждал предупреждений и потому вооружался загодя. Сев на телефон, он принялся ощупывать Клоповник на предмет каких-либо сплетен и слухов, касающихся Ордена Черепа, метаморфа либо его собственной скромной персоны.

Клоповник начинал о чем-то догадываться, но ничего конкретного еще не знал. Своими вопросами Таран оказал воздействие на источники исследования, благодаря чему можно было не сомневаться — все узнают обо всем, не пройдет и дня. Но — ни намека на готовящуюся ловушку. Ожидать, что Череп допустил бы утечку информации, было попросту глупо, однако Хэнк не мог не попытаться. В этом состоял основополагающий принцип стратегии.

Разведка.

Звонок Лысому Хью также ничего не дал — “агент” киллеров, казалось, все еще был обижен на Тарана.

Хмыкнув, хозяин Подворья убрал телефон. Он надеялся “одолжить” у Хью его мордоворотов, просто для подстраховки, но и без них чувствовал себя вполне комфортно. Никто во всем Клоповнике и близлежащем Гетто в здравом уме не решился бы атаковать Подворье. Недавние события были единственным, первым в истории случаем. Да и то потому, что против Тарана сплотилось слишком много “клопов”.

Но пришлым делать тут нечего.

Хэнка смущало одно: на протяжении всего конфликта “профсоюз” ни разу не переступил порога школы. А в случае с Орденом, как предполагалось, Таран должен по собственной воле открыть ворота потенциальным злоумышленникам. Поступи он иначе, и это стало бы злостным нарушением всех мыслимых понятий, правил и законов. Глава Ордена явился, чтобы сыграть на чужом поле, а Хэнк даже не пригласил его внутрь. Отчего-то гостеприимство было все еще в цене в такой глухой клоаке, как Клоповник. Вероятно, оттого, что у многих аборигенов больше ничего не осталось.

Размышляя обо всем этом, хозяин Подворья то и дело чувствовал в душе вспышки раздражения и недовольства самим собой. Прошедшая ночь была просто ужасной. Во-первых, ему не следовало так много пить. И, конечно, не было никакой необходимости идти проведывать пленника.

Таран ни за что не признался бы самому себе, но его мучили угрызения совести. Виски, этот превосходный депрессант, усугубило эти ощущения. И вот, сдавшись, Хэнк пошел к Страйкеру, чтобы попытаться сообщить о том, что его ждет, и, главным образом, излить душу и как-то успокоить свою совесть. Но на деле все вышло так, что Таран едва ли не бегством покинул камеру, а Волк остался за решеткой, с ошейником на шее.

Владелец Подворья, по здравом размышлении, более всего боялся отнюдь не того, что Череп проведет его с деньгами. Главное, что его страшило, то что Курт по каким-либо причинам окажется на свободе. И тогда он первым же делом вернется на Подворье.

Более того, метаморф это подтвердил.

Таран, сказать по правде, едва не отпустил его на все четыре стороны. Это был уже не тот зеленый щенок, которым он попал в школу гладиаторов. Теперь это был настоящий Волк. Хэнк лучше кого бы то ни было знал, на что способен любой из его учеников. А Страйкер без труда переплюнул их всех. И, чего греха таить, учителя также.

Таран твердо знал, что, начиная с этой ночи, не сможет спать спокойно, если не будет уверен на сто процентов, что Волк сидит в своей камере под десятком замков. Стоит метаморфу просто захотеть рассчитаться со своими врагами, и его не смогут остановить ни высокие стены, ни ворота, ни усиленные наряды… В этом Хэнк не сомневался — он всегда очень серьезно относился к работе.

Полночи Таран проворочался на своей жесткой койке. Взгляд “волчонка”, казалось, до сих пор сверлил голову — проникал в череп где-то у переносицы и упирался в затылочную кость. При этом он непринужденно извлекал наружу все тайные и глубинные помыслы, сомнения и страхи, точно какой-то чудовищный сканер.

В какой-то скользкий момент Хэнк был готов перезвонить главе Ордена и сообщить, что передумал. Что отказывается от сделки. Что с большей охотой позволит Гаспару прикончить Страйкера, нежели будет так терзаться каждую ночь. Подавить все эти порывы стоило немалых усилий. Он изъявил согласие, а слово нужно держать — по-другому в этом мире не прожить. Чтобы дать обратный ход, требовалась весьма серьезная причина. Поведай Таран о своих переживаниях (о том, что ему страшно ночевать на Подворье), и какой-то час спустя над ним будет потешаться весь Клоповник. А кроме того, не хотелось потерять немалые деньги…

Наутро, при ярком солнечном свете, пробивавшемся сквозь запотевший от миллионов выдохов Купол, в окружении дюжины деловитых охранников, Хэнку подумалось, что все не так плохо. Хорошее расположение духа вернулось к нему, и он вновь начал рассуждать здраво, не без доли, естественно, присущего ему здорового цинизма.

До вечера следовало проработать целую кучу организационных вопросов. К примеру, вопрос “тары”. Или “упаковки”. Мало того, что контрагенты пожмут друг другу руки, деньги окажутся у Хэнка, а Череп пожелает забрать живой товар немедленно. Этот “товар” следовало еще передать… Как Таран знал из общепринятой коммерческой практики, заботы о надлежащей упаковке целиком и полностью лежат на продавце. Если гангстер не сможет забрать купленный товар с территории Подворья, сделка — по вполне понятным причинам — станет недействительной.

В этом не был заинтересован не только Череп. Таран всей душой желал, чтобы Волк оказался подальше от Подворья и чтобы не скрылся во время транспортировки в неизвестном направлении. Пояснять причины такого беспокойства, вероятно, излишне.