Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич. Страница 75

Волк рисковал и прекрасно сознавал, как сильно рискует. Если гангстер и впрямь блефовал… а главное— убедился в том, что пленник ему не поверил, то, разумеется, оставлять метаморфа в живых не было совершенно никакого резона. Череп мог подойти, достать пистолет — свой тяжелый, длинноствольный ТТ — и спустить…

Череп продолжал стоять на месте, ничего не говоря, уверенно глядя Волку в глаза.

Курт в него всматривался так пристально, как только мог. Ни лицо, ни другие части тела гангстера не выдавали обмана (или смущения, вызванного разоблачением). На лбу не образовались лживые складки, глаза смотрели по-прежнему твердо. И руки, и ноги сохраняли абсолютный покой. Главарь Ордена даже не стал теребить пуговицу.

Таким образом, Курт оказался между молотом и наковальней. Либо Череп самый искусный лгун, какого Волк встречал в своей жизни, либо сказанное можно считать чистейшей, как слеза младенца, правдой. Курт и сам не знал, что именно для него предпочтительнее. В какой-то момент он почувствовал себя ослом, перед которым положили две кучи сена. И все-гаки умирать с голоду он не собирался.

— Наверное, да, — согласился главарь Ордена. — Это нетрудно. Значит, ты мне не веришь? Курт злобно оскалился.

— Что бы я ни ответил, это, в общем-то, не будет иметь большого значения, верно? Вы запихнули термоядерный зонд мне в мозги, но не способны прочесть даже пустяковую МЫСЛЬ.

— Поверь, “волчонок”, жизненный опыт с лихвой заменяет телепатию, — сказал Череп.

— Что, если вы ошибаетесь? — воскликнул Волк. — Если я вцеплюсь вам в глотку, как только освобожусь от оков? Я, в конце концов, вполне могу страдать жуткими и неизлечимыми расстройствами психики. Вы, вероятно, сами видели мою бывшую камеру. Или, допустим, я просто не хочу больше жить. Мои соплеменники погибли. От горя я не могу существовать в одиночестве. И, уж конечно, не собираюсь работать на вас.

Гангстер покачал головой.

— Не думаю. Исследования показали, что Волки не подвержены каким-либо серьезным психическим заболеваниям. Шизофрении, паранойе и прочим. Это, как утверждается, своего рода иммунитет к душевным расстройствам. — Череп не лукавил — в Стае действительно не было психопатов. — Откуда он взялся — загадка. Вероятно, входил в тот комплект качеств, который достался вам от четвероногих братьев. Так сказать, универсальный джентльменский набор: сила, выносливость, феноменальная живучесть. И, конечно, инстинкт самосохранения, готовый хвататься за любую соломинку. Самоубийц в племени не было — ну, один на несколько тысяч. — Помолчав, гангстер шагнул ближе. — Поэтому я не боюсь, что ты вцепишься мне в глотку. Во всяком случае, НЕ ТАК быстро. Ты по-прежнему цепляешься за жизнь, хотя, казалось бы, для этого нет видимых причин…

— Вы можете ошибаться, — твердил Курт.

— Пусть так. Я готов рискнуть, — отрезал Череп, явно раздражаясь. — Как уже говорилось, это оправданный риск. За тобой будут внимательно следить, и, если в твоем поведении обнаружатся какие-то странности, мы примем все возможные меры, чтобы избежать потерь. Ты БУДЕШЬ на меня работать, хочешь ты этого или же нет.

С этими словами гангстер развернулся и вышел за дверь.

Курт остался наедине с Уильямсом, “лаборантом” с разными глазами. На полу блестели осколки расколотого, растоптанного инъектора.

Волк вперил в Уильямса тяжелый взгляд.

Безволосый попятился, а затем стремглав бросился к двери — нагонять начальство. Волк не улыбнулся.

Ночной клуб назывался “Лавина”.

Бог знает, кто дал ему такое название. Возможно, владелец. Возможно, его жена. Или кто-то еще, чье воображение пребывало в безнадежном коматозе. Как бы там ни было, дизайн дискотеки-бара-ресторана не имел ничего общего ни с горными пиками, ни с альпинизмом, ни даже со снегом как таковым. Более того, там оказалось весьма жарковато.

Курт вошел через парадный вход, иначе это могло вызвать подозрения. Кроме того, для поисков обходного пути не было причин: новоиспеченного “черепа” должны были пропустить без малейших проволочек.

Ему, во всяком случае, так объяснили. Волк не беспокоился: если что-то сорвется в самом начале, он попросту вернется. Не выполнить заказ было не так страшно, как ОПОЗДАТЬ. И потому, приближаясь к входу, он даже рассчитывал на то, что ему дадут от ворот поворот. Засунул лапы в карманы, натянул капюшон по самый нос.

Фасад “Лавины” сверкал всеми цветами и оттенками неоновой радуги. Там были зеленые пальмы, силуэты обнаженных девиц с кислотно-розовой кожей и даже яхты под ярко-алыми парусами. Все то, что менее всего сочеталось с самим понятием “лавина”. Это, однако, ничуть не беспокоило всех тех, кто выстроился у парадного входа в длинную очередь и намеревался стойко дожидаться победы. Охранники в красных пиджаках шныряли туда-сюда, деловито пресекая назревавшие конфликты — кто-то, как водится, старался пройти без очереди, наступал на пятки или слишком громко разговаривал. Это создавало обстановку, по мнению Курта, имевшую чрезвычайно мало общего с весельем. Он, впрочем, шел в “Лавину” не веселиться.

На ступенях выстроились еще семеро “секьюрити”. Курт замешкался, достал сотовый телефон и начал озабоченно щелкать по клавишам. На дисплей он при этом не глядел, боковым зрением внимательно обшаривая территорию. Это был последний, так сказать контрольный, взгляд. Если где-то рядом поджидала —ловушка, он бы это понял. “Волчье чутье” (согласно терминологии Черепа) непременно дало бы сигнал… Так, во всяком случае, предполагалось. Глава Ордена отчего-то упускал из виду то обстоятельство, что “чутье” не уберегло Курта от рабства на Подворье.

По проезжей части проспекта туда-сюда сновали автомобили. К “Лавине” подруливали преимущественно яркие спортивные машинки, приблизительная стоимость которых, судя по всему, равнялась пятилетнему доходу какого-нибудь работяги.

Из салонов выкарабкивались надменные, безвкусно разряженные господа. Как хозяева дорогих тачек, так и их златокудрые спутницы стремились нацепить на себя как можно больше драгоценных побрякушек, наличие же одежды у женской половины приближалось к абсолютному нулю. Волк почувствовал жжение в глазах от стройных мускулистых ног, едва прикрытых грудей, объем силикона в которых превысил все разумные пределы, и других частей тел, чьи идеальные формы выдавали явное знакомство с Запретным городом. Курт лишь готовился войти, а его уже мутило.

Впрочем, он не особо всматривался в это розовощекое, источающее вонь табака, денег и французских духов, похрюкивающее от сознания собственного превосходства стадо. “Клиент” уже сидел внутри. Волк в точности знал, куда ему направляться. Он и Череп много раз рисовали внутреннюю схему клуба. Курт еще не бывал здесь, но нашел бы дорогу с закрытыми глазами. Опять-таки, это ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ.

Розовощекое стадо проплывало мимо, пока Волк продолжал ковыряться в своем сотовом. Мальчики-парковщики лихо отгоняли спортивные тачки, благодаря чему у тротуара не успевала скапливаться очередь. Собственно, надменные, вонючие пассажиры этих авто, не задерживаясь, проходили непосредственно в чрево “Лавины”.

Каким-то загадочным образом охранники отличали их от остального сброда, терпеливо дожидавшегося своей очереди, истаптывая ковровую дорожку. Вероятно, по запаху.

Наконец Курт решил войти. Дождавшись, когда из двух лимузинов выгрузится особо крупная партия, Волк пристроился ей в хвост и тоже направился к входу. Безволосые оживленно разговаривали, перебрасывались шутками, смеялись, были всецело заняты друг другом, а потому им было недосуг обращать внимание на кого-то еще. Это Курта могло только порадовать. Охранники в красных пиджаках, впрочем, были заняты исключительно тем, что обращали внимание на всех и каждого, кто входил в парадную. Посетителей одного за другим пропускали через широкую арку металлоискателя, после чего все “вооруженные и чрезвычайно опасные” сдавали оружие в камеру хранения. Никто не интересовался ни разрешением, ни правом на ношение. Политика “Лавины” выражалась двумя плакатами, на которых были изображены зачеркнутые красными линиями нож и пистолет. Все остальное охранников не интересовало.