Жена самурая - Роулэнд Лора Джо. Страница 43

— Момо-тян, уймись, — раздраженно ответил Томохито. — Сёсакану ничего не известно. — Император горделиво вскинул голову: — И вообще, он ничего не может мне сделать. Никто не может. Я нахожусь под защитой богов.

Однако Момодзоно по характеру вопросов Сано понимал: если сёсакан не знает всей правды, то о многом догадывается.

— Священная з-защита не спасет вас от Токугава.

— Все, что нам нужно, — это придерживаться нашей версии, — отрезал Томохито. — Тогда все будет в порядке. Мы вместе играли в стрелки, когда умер Левый министр Коноэ. В другую ночь я молился в Павильоне обрядов. Ты был со мной.

— Н-но сёсакан Сано полагает, что мы л-лжем.

— Кому какое дело до того, что он полагает, раз у него нет доказательств? — Император засмеялся. — И он никогда их не получит, потому что в те ночи мы были вместе. — Он многозначительно взглянул на Момодзоно: — Разве не так?

У Момодзоно не было выбора, и он кивнул, соглашаясь придерживаться их сомнительного заявления о невиновности. Тем не менее он предпринял последнюю попытку переубедить кузена.

— Э-эти вещи, которыми вы з-заняты... — Ему невыносимо было даже думать о них, а приходилось говорить! — Е-едва ли вам удастся выполнить задуманное. Если вы будете п-продолжать, то погубите с-себя и весь императорский двор!

— Не будь идиотом, — буркнул Томохито. — Конечно я добьюсь успеха. Мне судьбой предназначено править Японией. И когда-нибудь... — Он закрыл глаза и блаженно улыбнулся. — Когда-нибудь я смогу делать все, что захочу.

24

Рэйко проснулась далеко за полдень. Комнату заливал яркий солнечный свет. Мнимая смерть Сано и приключения, которые довелось пережить в связи с ней, казались чем-то далеким.

В комнату вошла служанка с завтраком на подносе.

— Где мой муж? — спросила Рэйко.

— Давно ушел.

— А что охранники и носильщики паланкина?

— Их тоже нет.

Рэйко возмутилась: «Безобразие! Сано оставил меня без средств передвижения!» Следом пришло удивление: «Еще вчера я была готова на все, лишь бы он вернулся, а сегодня уже сержусь на него из-за пустяка!» За чаем и рисом с маринованными овощами она раздумывала, чем бы заняться. Рэйко опасалась, что сорвала расследование, позвав на помощь Дзёкио, и была бы рада исправить ошибку, да, похоже, не дано.

На столе блеснула монета с загадочным папоротником. Детективам Марумэ и Фукиде так не удалось выяснить ее назначение. Рэйко повертела монету в пальцах и сунула за пояс кимоно.

Умывшись и одевшись, она покинула гостиницу, прихватив для компании двух служанок. Хотя день был жаркий, улицы кишели народом. Рэйко посещала магазины, чайные домики, обходила лотки и прилавки. Торговцы, клерки, покупатели и коробейники радостно приветствовали ее, но при виде монеты мрачнели и замыкались; казалось, они боятся смотреть на медный кругляш. Потратив несколько часов на бесполезные расспросы, Рэйко сказала служанкам:

— Все лгут. Происходит что-то странное.

Она зашла в ресторанчик перекусить. Девушка с дружелюбной улыбкой подала ей чай и холодную лапшу. Пока Рэйко ела, официантка издали с любопытством наблюдала за ней. Рэйко попросила добавить чаю, девушка подошла, опустилась на колени и прошептала:

— Можно поговорить с вами?

Рэйко кивнула.

Девушка бросила боязливый взгляд на кухню, где в пару колдовала над кастрюлями пожилая пара.

— Я слышала, вы расспрашиваете всех о монете с изображением папоротника. Пожалуйста, простите меня, возможно, я выгляжу грубой, но вы, должно быть, недавно в городе, и я должна предупредить вас: об этих вещах здесь нельзя говорить.

— Почему?

— Потому что опасно. — Девушка припала к уху Рэйко. — Лист папоротника — это герб клана Дазай. Они очень плохие люди — воры, бандиты и убийцы. Они приходят в такие, как у нас, заведения, требуют денег и избивают тех хозяев, которые не дают. Они похищают девочек и отправляют в подпольные бордели. Они содержат притоны для азартных игр и подвергают пыткам должников. Дазай все боятся. И жаловаться на них бесполезно, потому что полиция подкуплена. Им все сходит с рук. Они убивают любого, кто встает у них на пути. Вот почему считается, что несчастье постигнет любого, кто хотя бы заговорит о Дазай.

— Маюми-тян! — раздался голос с кухни. — Прекрати надоедать посетительнице. Займись-ка делом!

— Простите, мне нужно идти. — Девушка поклонилась. Прежде чем удалиться, она очень серьезно посмотрела на Рэйко. — Пожалуйста, прислушайтесь к моим словам ради собственного блага.

Рэйко призадумалась: «Почему Дазай отчеканили деньги с изображением своего герба? Как монеты оказались у Левого министра Коноэ? Может быть, он шпионил за Дазай? — Ей вспомнились головорезы в доме Ибэ. — Не члены ли они клана Дазай и не служат ли они связующим звеном между убийством Коноэ и заговором против правительства?» Вопросы, вопросы... Где же взять на них ответы, если все в Мияко отказываются говорить о Дазай?

Пятисотлетний храм Сандзюсангэндо располагался в южной части Мияко близ восточного берега реки Камо. Богомольцы и монахи заполняли территорию вокруг павильонов, кумирен и пагоды. Звенели гонги; повсюду сновали дети. Сано одиноко стоял в восточных воротах, раскрашенных киноварью, наблюдая за происходящим и мучительно соображая, умно ли он поступил, придя сюда.

Ему была нужна информация, которую Левый министр Коноэ, вероятно, утаил от императорского двора, но мог сообщить бывшей жене, как бы мало ни занимали ее мирские дела. Сано сказал себе, что ради истины нужно подавить влечение к Кодзэри, и отправился в храм Кодай. По дороге нарастающее волнение заставило его признать, что ему от монахини нужны не только ответы на вопросы. В монастыре ему сказали, что Кодзэри ушла в Сандзюсангэндо просить милостыню. И вот он здесь. Сано двинулся к главному павильону, любуясь по мере приближения красными колоннами, белыми стенами, зелеными оконными переплетами и сине-желтыми украшениями.

Павильон представлял собой просторное помещение без перегородок, крышу поддерживали огромные деревянные столбы. Тихие голоса богомольцев эхом отражались от высокого балочного потолка; алтарь тянулся от стены до стены. На подставках горели свечи и дымились благовонные палочки. За ними возвышались статуи богов ветра и грома. Далее одиннадцатью шеренгами, словно золотая армия, стояли знаменитые тысяча и одна статуи богини Кэннон. Мерцающий свет свечей оживлял фигуры и спокойные лица с остроконечными ореолами; руки, держащие цветы, ножи, черепа и молитвенные колеса, казалось, жестикулируют.

Обойдя павильон, Сано вышел на залитый солнцем двор и увидел трех монахинь в пеньковых кимоно и соломенных шляпах, они держали деревянные чаши для подаяний. Кодзэри оказалась в центре. Удивление и радость загорелись в прекрасных глазах.

— Добрый день, сёсакан-сама.

Сано почувствовал темное возбуждение. «Стоп! — подумал он. — Эта женщина — свидетель и носитель информации, которая мне нужна. Нельзя поддаваться опасному желанию».

— Что привело вас в Сандзюсангэндо? — со скромной улыбкой спросила Кодзэри.

— Я ищу вас.

Румянец, заливший щеки женщины, показал Сано, что она так же сильно хотела новой встречи, как и он; она восприняла его слова как признак заинтересованности. Это польстило Сано. Тем не менее он сказал деловым тоном:

— У меня к вам много вопросов. О Левом министре Коноэ.

— Ах о Коноэ. — Хотя Кодзэри и продолжала улыбаться, разочарование и настороженность стерли свет с ее лица. Она наклонила голову: — Хорошо.

— Где бы нам с вами побеседовать? — Сано окинул взглядом людный двор.

Кодзэри обратилась к монахиням:

— Пожалуйста, извините меня, я покину вас ненадолго.

Сердце Сано радостно забилось.

— Может, вам лучше остаться? — покосилась на него старшая монахиня.

«Может, и лучше», — подумал Сано. Но Кодзэри сказала монахиням: