В постели с врагом - Роуз Эмили. Страница 20

Ты должен убедить Обри, иначе ее потеряешь.

Лайам смотрел в фиалковые глаза Обри и видел в них непоколебимую уверенность. Надо уверить ее, что их чувства — нечто большее, нежели просто безумное увлечение.

Страсть? Конечно, это страсть, но его чувства к ней глубже, и он может поклясться, что ее тоже.

Любовь предполагает желание доставлять удовольствие, а не только получать его. Любовь предполагает желание знать мысли и чувства другого, а не только его тело. Обри дала ему невероятное сексуальное наслаждение, но еще она заставила его посмотреть на жизнь другими глазами. Она волновала Лайама, но она же вносила мир и покой в его душу.

Любовь означает желать счастья другому больше, чем самому себе.

И сейчас любовь преподносит им свой первый урок.

Дай ей время понять, что между вами происходит.

— Что ж, будем радоваться друг другу, пока это возможно.

Лайам сжал ее лицо в ладонях, ласково отвел прядки волос, упавшие на лоб. Ее глаза потемнели, а губы приоткрылись. Он готов был наброситься на нее прямо на крыльце Хилл-Крест-Хауса. Его останавливало только то, что их могли увидеть с дороги. Но поцелуй-то он может себе позволить. Один поцелуй. Один долгий, глубокий, страстный поцелуй.

Он наклонился и прильнул к ее нежным губам, вдыхая ароматное дыхание, гладя ее по всему телу. Когда его ладонь легла на плоский живот, выражение ее лица смягчилось, как будто она уже носила там его ребенка, их ребенка.

Чем скорее они переберутся в дом, тем лучше. Сегодня медленный секс им не грозит.

Ее руки дрожали от возбуждения, пока она вставляла ключ в замочную скважину, а Лайам целовал ее в затылок. Дверь бесшумно отворилась. Но до спальни было так далеко, что Лайам решил обойтись без кровати.

Он двинулся в библиотеку, увлекая Обри за собой.

— Что у тебя под этим сексуальным платьем?

Ее глаза зажглись, а низкий тихий смех дразнил его, будто тысячи перышек прошлись по его коже.

— Ты фетишист, Лайам.

— Да, и ты — мой главный фетиш. Но шнуровка на твоем платье не давала мне покоя все утро. Покажи мне, что у тебя под ней.

Она взялась за ленточки, но он удержал ее руки.

— Я сам.

Потянув за концы ленточек, Лайам развязал кокетливый бантик у нее на груди и стал распускать шнуровку дырочка за дырочкой. На полпути он не выдержал и запустил пальцы под ткань. Обри застонала в нетерпении.

— На боку есть молния, шнуровка только для виду.

Лайам потянулся было к молнии, но тут же остановился. Он хотел показать ей каждым прикосновением, каждым поцелуем, как много она значит для него.

— Это слишком просто.

Он наклонился и поцеловал ее грудь прямо над сердцем. Его пальцы расшнуровали ленточки до талии и приспустили топ с плеч.

Лифчика на ней не было. Он потянулся губами к ее напряженным соскам и запустил обе руки под юбку. Сперва ему показалось, что она голая, но потом он нащупал тонкую тесемку между ягодиц и почувствовал бешеную пульсацию в паху. Ухватив пальцами тонкую ткань, он потянул ее вниз.

— Когда Кейд так некстати нагрянул ко мне в гости, я как раз собирался взять тебя на столе.

Она медленно перевела взгляд на стол, стоявший у окна, и облизнулась.

— Так сделай это.

— И ты не боишься, что тебя кто-то увидит?

— Нет.

Лайам выпрямился, подхватил ладонями ее крошечные груди и стал ласкать соски большими пальцами. Она закрыла глаза, и тихий стон вылетел из ее груди. Он впился в ее губы. Ее пальцы расстегнули пуговицы его хлопковой рубашки и заскользили по груди. Обри слегка отодвинулась, чтобы расстегнуть молнию на его брюках, потом подошла к столу, одним движением руки смахнула на пол бронзовую статуэтку, телефон, лампу, бумаги, села на столешницу и поманила его пальцем.

Он любил ее. Любил ее дерзость, смелость, самоуверенность. Он сделает это. Придумает что-нибудь.

Она запустила пальцы за резинку его «боксеров» и притянула его вплотную к столу. Другая рука забралась к нему в трусы и охватила напряженный член.

Теперь Лайам не мог уже строить никакие планы. Только чувствовал умелые движения ее руки, ее губы на шее, на ключице, на груди. Он опрокинул ее на спину, задрал платье и встал на колени меж разведенных ног.

Ее жар, ее запах заполнили его рот, ее стоны смешивались с шумом крови в ушах. Он ласкал ее, пока она не приподнялась на столе и не стала умолять войти в нее. Но даже тогда он не остановился. Он хотел, чтобы она желала большего, чем просто «здесь и сейчас», большего, чем просто оргазм. Практически любой мужчина мог дать ей это. Он хотел, чтобы она хотела его. Его.

— Лайам, пожалуйста, — шептала она. — Я хочу тебя.

Он поднялся, его колени дрожали.

— Меня или только это? — Он вошел в нее.

— Тебя. Тебя, Лайам. Только тебя. — Обри изогнулась, прижимаясь к нему крепче.

Ее слова распалили его. Он пытался сдерживаться, но ее горячие губы, конвульсии тела, истома в глазах властно подталкивали его к вспышке наслаждения. Он глухо вскрикнул и упал на нее.

— Я люблю тебя, Обри. И буду ждать сколько угодно, пока ты не поймешь, что это все по-настоящему. Я буду рядом.

Ее глаза разом потухли, и, хотя их тела все еще были переплетены, Лайаму показалось, что между ними разом разверзлась пропасть.

— Пусть даже это и настоящее, а не только вспышка страсти. Но как быть с нашими семьями, с нашей работой? Что мы будем делать с этим, Лайам?

— Я не знаю, но любую проблему можно решить. Мы что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю. — Он взял ее за подбородок. — Обри, я всегда исполняю свои обещания.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Повторяющийся звук вырвал Лайама из глубокого сна. Мобильник. Он снова закрыл глаза. Оставят сообщение на автоответчик.

Обри лежала рядом, уткнувшись ему в плечо. Голая. Горячая. Он провел рукой вниз по ее спине. Она замурлыкала во сне и прижалась к нему крепче. В голове его проносились картины вчерашнего дня: стол в библиотеке, одеяло под яблоней на заднем дворе. Это было совершенно особенное ощущение — заниматься любовью с женщиной, с которой ты хочешь провести всю жизнь.

Телефон умолк. И снова зазвонил. Кто бы это ни был, он не собирался удовлетвориться автоответчиком.

— Проклятье.

— Ответишь? — пробормотала Обри, перекатываясь на спину и открывая грудь, на которой отпечатались складки простыни. Как только он пошлет звонившего к черту, он сразу пройдется языком по каждому следу на ее нежной коже.

Он нашел телефон в груде одежды на полу и нажал кнопку.

— Алло?

— Что ты себе позволяешь? — ревел в трубке голос Патрика.

— И тебе доброго утра, Патрик. — Лайам посмотрел на часы. Восемь. — Так о чем ты?

— Ты дал прессе конфиденциальную финансовую информацию.

Что?

— Это точно не я. Я в отъезде. Помнишь, ты сам меня отправил в отпуск.

— Лайам. В сегодняшнем «Тайме» твоя информация, твои данные. Те самые, которые ты давал мне. И никто, кроме нас, их не видел.

У Лайама засосало под ложечкой, как на самом крутом вираже «русских горок».

Он посмотрел на ноутбук, стоящий на комоде. Холодок пробежал по его затылку.

— Что ты имеешь в виду под моими данными?

— Весь наш оборот, расходы на рекламу, падение продаж «Пульса», все. Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — шипел Патрик сквозь зубы.

— Я не давал никому эту информацию!

— Тогда спроси у своей любовницы, как это попало в газеты.

Лайам посмотрел на Обри, которая уже проснулась и сидела в кровати, с любопытством и беспокойством глядя на него. Он закрыл телефон рукой.

— Ты брала вчера мой ноутбук? Она изумленно подняла брови.

— Нет. Когда бы я могла это сделать? И зачем? Он лихорадочно прокручивал в голове последние три дня. Действительно, когда? Обри была с ним все время, даже в ванной. Кроме того, они почти не бывали дома. Обри не могла украсть файлы из его компьютера, но кто-то из людей ее отца — запросто.