В погоне за утром - Роэн Майкл Скотт. Страница 16

Вот тут-то я точно заорал и помчался еще быстрее. Но мне казалось, тени отступили, они не доходили до меня, отказывались прятать, а мои преследователи на своих длинных ногах бежали за мной по пятам. Я вылетел из улочки, грудь моя разрывалась. Я повернул направо только потому, что так было ближе, на улочку, оказавшуюся всего лишь проулком, – налево она обрывалась в сверкающее открытое море. Я выскочил прямо на причал. Но то, что я увидел в воде, заставило меня остановиться и замереть, как ничто другое, и я замер, дрожа от страха более сильного, чем тот, что нагоняли на меня преследовавшие меня фигуры. В эту ужасную минуту я совершенно позабыл о них.

Вода была видна только из-за освещавшего ее звездного света – черная лужа, внезапно превратившаяся в зеркало из черного стекла, слегка рябившее. Но именно изображение в этом зеркало приковало меня к месту: паутина черных линий, гуща лишенных листьев стволов. В полном изумлении, забыв про все на свете, я поднял глаза, уже зная, что скрывалось от меня за тенями и что я должен увидеть.

Я знал и все же был к этому не готов. Чащоба была лесом – лесом высоких мачт, переплетенного такелажа и рангоута на корме, рассекавшего ночь. Они простирались во все стороны, насколько хватало глаза, четко выделяясь на фоне неба, высокие и величественные. Доки, которые я видел пустыми и заброшенными всего несколько часов назад, теперь были заполнены множеством высоких кораблей, пришвартованных группами и совсем близко. Их было так много, и стояли они так высоко, что почти закрывали море и небо. Лужа, которую я видел, сверкала между натянутым бушпритом и высоким транцем кормы. Может, я и слышал топот ног за своей спиной, но не обращал на него внимания. Я столкнулся с чудом, которое было выше моего понимания, я словно заглянул в бесконечность, и это ошеломило меня. Словно ветер, дувший с океана, оно сотрясло меня, обдало холодом, показало, как ничтожен я сам и все мои тревоги. Я слишком хорошо понимал, что это не иллюзия, если кто и чувствовал себя здесь нереальным, – это я. Там, где могло случиться такое, страх казался неуместным.

До последней секунды, когда топот башмаков стал слишком громким, чтобы можно было не обращать на него внимания, пока я не услышал пыхтения моих преследователей. Тогда, в ужасе от сознания собственной глупости, я повернулся, чтобы снова бежать. Но было слишком поздно. Чья-то рука ухватила меня за рукав. Я споткнулся о камень, развернулся и повалился навзничь. Тяжелые башмаки больно придавили мне руки. Беспомощный, едва переводя дыхание, я ловил ртом воздух. Их длинные физиономии склонились надо мной, безмолвные, бесстрастные, свинцово-серые в неясном свете. Блеснуло острие меча – широкой абордажной сабли, показавшееся мне ржавым, зазубренным и не очень острым. Она лениво покачивалась взад-вперед перед моими глазами, так близко, что задевала ресницы, затем стала подниматься, чтобы нанести сокрушительный удар. Во мне снова проснулся животный инстинкт. Отчаянно, со всхлипом, я набрал воздуха в легкие и изо всех позвал на помощь.

Меч не опустился. Я почувствовал, как напряглись придавившие меня к земле ноги. На нас сетью упал луч пронзительно желтого света, и всякое движение замерло. Кто-то отозвался на мой крик, и со стороны моря прозвучал резкий голос – чистый и вызывающий. Глухо, как угрожающий гонг, застучали шаги по дереву. Я изловчился повернуть голову и заморгал. По спущенному трапу одного из стоявших поблизости судов сбежала новая фигура, высокая и гибкая. Широкие плечи и обнаженные руки, мускулистые и длинные, заливала растрепанная грива волос, сиявших золотом в свете палубного фонаря.

– Ну, что, щенки? – снова прозвучал голос, жизнерадостный и дерзкий. – Что сегодня тявкаем? А ну, оставьте его и брысь в свою конуру! Или мне лично отправить вас туда кнутом? Я не позволю, чтобы какие-то собачонки шлялись у этого причала!

Наполовину окаменевшему, в полуобморочном состоянии, мне послышалось в этом голосе что-то странное, и дело было не только в слегка картавом произношении. Но тут впервые заговорил один из моих преследователей, и я поразился – невозможно было представить себе голоса более странного, чем у него. Он был похож на бульканье, рычание, скрип шагов по морозному гравию, от его звука в моих жилах застыла кровь – это был ужасающий, совершенно нечеловеческий голос:

– ТЕБЕ ЖАЛЬ ДЛЯ ВОЛКОВ ИХ ЧЕСТНО ЗАРАБОТАННОГО МЯСА? ИЗЫДИ ПРОЧЬ В СВОИ НЕДРА, СУКА, И НЕ СУЙСЯ КУДА НЕ СЛЕД!

Сука?

Ответом им был звонкий беспечный смех. Глаза мои привыкли к темноте, и я во все глаза уставился на вновь прибывшую. Поверх облегающей черной куртки и бриджей, очень похожих на костюм Джипа, был надет пояс из золотых пластинок, и с него свисал длинный меч. Но хотя костюм плотно прилегал к ее телу, мне потребовалась целая минута, чтобы сообразить, что это женщина, причем женщина весьма привлекательной наружности. Когда она взглянула на меня, ее лицо затуманил гнев, и гнев прозвучал в ее голосе:

– Стало быть, теперь вы кидаетесь на чужих, а? Прочь отсюда, убирайтесь восвояси на свой «Сарацин», не то я проучу вас, разукрасив вам шкуры! Не годится это мясо для щенков!

Они быстро встали надо мной, и их хохот прозвучал жутко:

– ЧТО Ж, ВЫХОДИ НА БОЙ, ЛИСИЦА! ВЫХОДИ И ОТНИМИ ЕГО У НАС!

Еще до того, как прозвучали эти слова, она выхватила меч и в резком свисте металла бросилась на них. Их реакция была по-звериному быстрой, они зарычали, встали в боевую позицию – и я был забыт. Они убрали ноги с моих плеч.

– Вставай, мальчик! – крикнула женщина. – Вставай и ноги в руки! Беги! – С этими словами она бросилась прямо на мужчин.

Снова бежать. Бежать, как мне сказали, и оставить другого человека в трудном положении. Причем – женщину, которая спасла мне жизнь, даже не зная, кто я. А, может, на меня подействовало то, что меня назвали МАЛЬЧИКОМ…

– ЧЕРТА С ДВА! – крикнул я и набросился на лодыжки Волка, стоявшего ко мне ближе других. Это было все равно что ухватиться за фонарный столб, но когда-то в школе я играл в регби. Он взвизгнул от удивления и рухнул на камни причала. Его меч покатился по мостовой. Я хотел прыгнуть на него, но тут женщина и остальные Волки встретились звоном стали. Один из Волков, пошатываясь, отступил при столкновении, но в схватку вступил другой, его абордажная сабля высоко взлетела и со свистом опустилась. Казалось, остановить ее невозможно, но меч женщины отразил удар, а ее меч был длиннее и почти такой же ширины – огромная прямая сабля. Ее эфес закрывал руку женщины замысловатой корзинкой позолоченной гравировки. Клинок Волка ударился о нее и застрял. Неожиданный удар повернул меч на него, высвободил, направил вверх – и прямо ему в горло. Волк завертелся, сделал несколько неверных шагов, темная кровь ручьем лилась между его скрюченных пальцев, а затем он упал, дергая ногами, и женщина круто развернулась, чтобы встать лицом к лицу со следующим противником…

По моему виску ударил башмак, и я растянулся на земле, голова у меня наполнилась звоном, в глазах двоилось. Перекатившись на живот и пытаясь прояснить сознание, я увидел, как женщина и второй Волк скрестили мечи в стремительной схватке, нападая и парируя удары. Она открылась. Волк бросился вперед и пролетел мимо женщины, в то время, как она легко, словно танцуя, отклонилась в сторону и с безжалостной легкостью вонзила меч прямо в его незащищенную подмышечную впадину. Однако у третьего Волка – моего – было время, чтобы поднять свой меч, и когда сабля женщины глубоко вошла в бок его товарища, он нацелился на нее, нанося сокрушительный удар.

Точнее, попытался нанести, потому что, с трудом поднявшись на ноги, я обеими руками ухватился за руку, в которой он держал меч, и повис на ней. Волк был силен настолько, что мог протащить меня за собой, но удар нанести он не мог. А затем над моей головой запел воздух, словно от взмаха могучего крыла, и я почувствовал, как от шока у меня опускаются руки. Тело дернулось и согнулось, как стебель в жатке, и я поспешно отпустил его, когда за темным фонтаном крови взлетела вверх его голова. Я закрыл глаза и отчетливо услышал два всплеска воды внизу.