Рассветный шквал - Русанов Владислав Адольфович. Страница 4
– Держись за стремя! – Разрывая мундштуком лошадиный рот, сида попыталась нашарить висящий у луки арбалет, поворачивая коня боком к ярлу.
Мчащийся первым человек привстал на стременах и занес над головой длинный меч. Четко, как во сне, Фиал разглядела раздутые ноздри вороного коня, юношеский румянец на разгоряченном лице всадника, обрамленном темной курчавой бородкой. Взгляд ее встретился с задорно сверкающими карими глазами трейга.
– Беги, Фиал! – Мак Дабхт с размаху хлестнул мечом плашмя по крупу танцующего около него коня и прыгнул навстречу хрипящей, остро пахнущей потом и кровью смерти.
Падающий на голову Мак Кехты меч в последний миг изменил направление и обрушился на шею ярла. А она уже мчалась, завалившись на заднюю луку, не пытаясь смирить неистовый карьер своего скакуна, и не видела, как вознеслась к серым небесам подхваченная на копье голова Рудрака и как поднятая рука в кольчужной рукавице остановила кинувшихся в погоню воинов.
Одна из немногих перворожденных, уцелевших в жестоком и неравном сражении, скрылась в перелеске.
На сей раз люди победили. Они выиграли битву, но не войну.
На распаханном до половины клине остались лежать вперемешку трупы людей и сидов. Открытые, неподвижные глаза павших коней глядели в небо, словно взывая к высшему суду.
В вечерних сумерках рябая корова, почувствовав голод, превозмогла страх перед разлитым в стремительно остывающем воздухе запахом крови и выбралась из спасительных зарослей. Волоча обрезанные постромки, двинулась она по направлению к оставшемуся где-то вдалеке теплому хлеву, безвкусной, но сытной соломе.
Мелькнувшие на опушке ближайшего перелеска серые, почти незаметные впотьмах тени заставили рябуху насторожиться и опустить рогатую голову.
Волки!
Не северные, широкогрудые и седогривые, гордые хищники, а левобережные – темные и поджарые – остромордые хитрецы. Воры домашнего скота и пожиратели падали, щедро одаренные кровопролитной и беспощадной войной. Острый аромат крови, пугавший корову, призвал их к сытной и обильной трапезе.
Стая насчитывала не меньше дюжины голов. Не такая уж и большая по неспокойным военным временам. Матерые самцы, волчицы, переярки, опасливо прижимающие уши под суровым взглядом покрытого рубцами вожака.
Большая часть зверей не раздумывая приступила к еде, ворча и огрызаясь на пытавшихся урвать кусок получше. А несколько молодых потянулись к живой добыче. Под безжалостным взглядом янтарно-желтых глаз корова наклонила голову, показывая врагам серпы острых, слегка поблескивающих рогов. Рысивший первым переярок зевнул и отвернул лобастую морду. К чему подставлять бока под удары отчаявшегося, способного на безрассудную отвагу животного, когда вокруг столько сладкой конины, человечины и странно пахнущего мяса других двуногих, похожих на людей?
Корова, не решаясь повернуться к хищникам костлявым крупом, продолжала стоять, настороженно шевеля ушами, когда один из трупов вдруг пошевелился и сел.
Ближайший волк шарахнулся в сторону, скаля желтоватые клыки. Обломок копья, ловко запущенный сильной рукой, врезался ему в бок. Зверь взвизгнул и отбежал подальше.
Раненый откинул упавшие на глаза длинные, некогда белые, а сейчас покрытые липкой землей и кровью волосы. Нашарил рукоятку затоптанного в грязь меча. Отер клинок и сунул в ножны за правым плечом.
Привлеченная движением стая подобралась ближе, охватывая двуногого широким кругом. Сид, а это был именно перворожденный, о чем неоспоримо свидетельствовали заостренные кончики ушей, демонстративно отвернулся от них и, разорвав на узкие полосы табард трейга, разбросавшего неподалеку руки-ноги, неспешно перевязал рубленую рану на бедре и проколотый бок.
Затраченные на перевязку усилия вынудили раненого на время откинуться на спину и полежать, глядя в быстро темнеющее небо. Он отдыхал столь долго, что наиболее любопытный поджарый волчонок с надорванным ухом сунулся вперед, пошевелил ноздрями, втягивая стылый воздух... Удар граненого копейного жала был быстр и беспощаден. Из разрубленного носа брызнула кровь. Жалобно поскуливая и поджав хвост, волк кинулся наутек к лесным зарослям и там, забившись в переплетение веток кустарника, принялся зализывать рану.
Остальные, сумрачно поглядывая из-под выпуклых лбов, отбежали подальше от странной, не желающей сдаваться добычи.
Тогда сид, используя сломанное копье как посох, поднялся во весь рост и, тяжело припадая на искалеченную ногу, медленно двинулся на север.
Глава I
Трегетройм, королевский замок,липоцвет, день двенадцатый, раннее утро.
Бездонная синь небес распахнулась порталом вечности. Ни облака, ни тучки. Только черные крестики коршунов, кружащие в вышине в вечных поисках добычи. Они не устают парить в восходящих потоках, ибо голодны и беспощадны. Так же, как и люди.
Порыв злого суховея, прилетевший от Железных гор, защищавших до сей поры пашни и пастбища Трегетрена от набегающих с севера холодов, рванул коричневые полотнища обвислых знамен, подбросил их в воздух, заставляя ожить вышитые на них оранжевые язычки пламени. Горячим дыханием скользнул по выставленным над воротами королевского замка пустоглазым черепам с непривычно высокими для людского взора переносьями.
Десятник Берк, по прозвищу Прищуренный, прихрамывая, спустился из караульной башни во двор, где его ждали настороженно озирающиеся новобранцы. Обычное для северного королевства летнее утро. И хоть месяц липоцвет попадает на самую середину жаркого времени года, раньше рассветная прохлада заставила бы ежиться, затягивая шнурки долгополой рубахи у горла. Нынче все не так. Камни, слагающие крепостную стену и башни, не успевали за ночь остыть и лучились теплом, как печь-каменка. А когда ярко-алый диск солнца поднимется достаточно высоко над разлапистыми верхушками ясеней, все начнется сначала. Пекло Нижнего Мира. Второй круг – самое место для предателей и прелюбодеев. Хорошо хоть серая громада донжона накрывает тенью большую часть вымощенного двора с конюшнями и складами, выгребными ямами и тренировочной площадкой для занятий стрельбой.
«Как же болит мозоль. Прямо не ступить. – Единственная, достойная внимания, мысль пульсировала под черепом старого вояки. – Лучше бы мне скакать на одной правой, Отцом Огня клянусь».
Стараясь ставить больную ногу на пятку, а не на носок, десятник хмуро обошел вокруг столпившихся деревенских парней. Как знакомо. Сколько раз это повторяется снова и снова? Глаза размером с серебряный империал. Рты на всю ширь – ловушка для неосторожных ворон из окрестных рощ. В волосах – солома, а в задницах – детство играет. Того и гляди догонялочки затеют. Или расшибалочку...
– А ну, встать рядком, воины, матерь вашу! Выровняться!!!
Юноши повиновались, ежась под скептически оценивающим взглядом Берка. Выстроились в какое-то подобие ровной линии, поправляя перевязи, кое-как затянутые поверх накидок трегетренских цветов. В правой руке каждый сжимал длинный, плавно изогнутый лук.
– Животы – втянуть! Плечи – расправить! Грудь колесом! Учитесь, пока есть время, – это вам еще пригодится, когда поскачете посадских девок охмурять...
Ребята переглянулись. Некоторые заулыбались не без самодовольства.
– Что-то вы сильно радостные, – не замедлил отреагировать десятник. – Думаете, служба королю – сплошная расслабуха? Что вам там напели вербовщики? Что в замке сидеть будете да кухарок щупать по сеновалам? А на границу, к остроухим на забаву не хотите?
Новобранцы безмолвствовали, словно воды в рот понабирали.
– Молчите? Это хорошо. Значит, что-то начали понимать... Кто держит эту штуку, – Берк небрежно ткнул носком сапога лук ближайшего парня, – не в первый раз в жизни? Говорите, ну...
Широкоплечий юноша со светлым пушком на пунцовых от смущения щеках откашлялся:
– С вашего позволения, господин...
– Десятник.
– С вашего позволения, господин десятник. Мы с отцом, бывало, рябчиков били...