Прощальный вздох мавра - Рушди Ахмед Салман. Страница 89

– А разве Факты никогда не изменяются? Разве старые Факты никогда не замещаются новыми наподобие лампочек, наподобие туфель, и кораблей, и всех прочих вещей под солнцем?

– Послушайте: если такое происходит, это означает одно – что это попросту никакие не Факты, что это только Позы, Видимости и Подделки. Подлинный Факт – не горящая Свеча, вяло истаивающая в лужицу воска, и не Электрическая Лампочка с хрупкой недолговечной нитью, столь же короткоживущая, как летящий на нее Мотылек. И не из банальной обувной кожи он сделан, и течи в нем не будет. Он светит! Он шагает! Он плывет!

– Да!

– На веки вечные.

После моего тридцать пятого – или семидесятого – дня рождения я, так или иначе, не мог отмахиваться от великого Факта моей жизни с помощью таких патентованных словечек, как кисмет, карма или судьба. Он начал воздействовать на меня посредством болезней и госпитализаций, которыми я не буду занимать внимание брезгливого и нетерпеливого читателя; скажу лишь, что они поставили меня лицом к лицу с реальностью, от которой я столько лет отводил глаза. Мне недолго осталось жить. Эта простая истина горела, когда я ложился спать, на изнанках моих век, написанная пламенными буквами; о ней первой я вспоминал, когда просыпался. До этого дня тело дожило. Будешь ли ты здесь завтра? Увы, мой брезгливый и нетерпеливый друг: сколь позорно, сколь негероично это ни выглядит, я начал жить, ежеминутно ощущая страх смерти. Это была зубная боль, от которой не помогали ни успокаивающее масло, ни гвоздика.

Одним из последствий моего романа с медициной стала физическая невозможность совершить то, на что я, впрочем, давно потерял всякую надежду, – а именно, стать отцом и тем самым облегчить, если не сбросить вовсе, бремя моего сыновства. Это фиаско так разозлило Авраама Зогойби, который на девяностом году жизни был здоровей, чем когда-либо, что он не счел нужным прикрыть раздражение даже тончайшим слоем сочувствия или заботы.

– Только это мне и было от тебя нужно, – брызжа слюной, проговорил он у моей постели в больнице «Брич-кенди». – Теперь выясняется, что я не получу ни шиша.

Наши отношения стали холодней после того, как я отказался участвовать в тайных операциях банка «Хазана», особенно в тех, что были связаны с производством так называемой «исламской бомбы».

– Тебе только ермолки не хватает, – издевался надо мной отец. – И филактерии [125]. Может, нужны уроки иврита и билет до Иерусалима в один конец? Только мигни. Кстати, к твоему сведению, многие наши кочинские евреи жалуются на дискриминацию на твоей разлюбезной заморской родине.

Авраам, предатель своего народа, повторял теперь в пугающем, грандиозном масштабе свой давний проступок, когда он повернулся спиной к матери и общине и кинулся из еврейского квартала в католические объятия Ауроры. Авраам, черная дыра Бомбея. Я видел его в оболочке тьмы, видел некой коллапсирующей звездой, тем сильней притягивавшей к себе мрак, чем больше становилась ее масса. Ни один луч света не мог вырваться из его силового поля. Он давно уже начал внушать мне опасения; теперь эти опасения сменились ужасом, соединенным с жалостью, – смесь, описать которую я не в силах.

Повторю еще раз: я не ангел. Я держался в стороне от дел МБХ, но империя Авраама была велика и на девять десятых не доступна постороннему глазу. Я не сидел без работы. Я тоже стал обитателем верхних этажей небоскреба Кэшонделивери и испытывал немалое беззаконное наслаждение от того факта, что я – сын своего отца. Но через некоторое время после того, как проявились мои телесные немощи, стало ясно, что Авраам в поисках опоры обращает взгляды к другим лицам, и в особенности – к Адаму Браганзе, не по годам шустрому восемнадцатилетнему юноше с ушами то ли как у Бэби Дамбо [126], то ли как тарелки спутникового телевидения «Стар-ти-ви», к Адаму Браганзе, так быстро взлетевшему в табели о рангах «Сиодикорп», что странно, как он не погиб от кессонной болезни.

«Мистер Адам», как я мало-помалу понял из полуночных бесед с отцом, который продолжал исповедоваться мне в многоразличных грехах своей долгой жизни, был молодой человек с удивительно пестрым прошлым. По всей видимости, он был внебрачным сыном бомбейского хулигана и бродячей фокусницы из Шадипура, штат Уттар-Прадеш, и на некоторое время его неофициально усыновил один житель Бомбея, который числится пропавшим без вести и считается погибшим после своего таинственного исчезновения четырнадцать лет назад, во время чрезвычайного положения 1974-1977 годов, когда он, как утверждали, стал жертвой насилия со стороны карательных органов. С тех пор мальчик воспитывался в розовом небоскребе на Брич-кенди у двух пожилых дам, христианок из Гоа, которые разбогатели на волне успеха своих популярных маринадов «браганза». Он взял у престарелых дам фамилию Браганза, а когда они отошли в мир иной, завладел и фабрикой. Вскоре после этого, в свои семнадцать лет обладая такой элегантностью в одежде и гладкостью речи, какие не снились и вдвое старшим сотрудникам фирм, он явился в «Сиодикорп» в поисках капитала для расширения производства, рассчитывая вывести легендарные маринады и чатни [127] на мировой рынок под более броской торговой маркой «БРА». На модернизированной наклейке, образец которой он принес показать сотрудникам Авраама, красовался призыв: «БРАть, БРАть и БРАть!»

Эти слова смело можно было считать девизом самого чудо-юноши. В мгновение ока он продал свое дело Аврааму, который немедленно увидел громадный экспортный потенциал новой продукции, особенно в странах со значительной прослойкой индийцев-иммигрантов. Так наш малец-удалец приобрел капитал, дававший независимость; однако во время первой же встречи с патриархом, с самим мистером Зогойби он произвел на моего отца такое сильное впечатление своим знанием как новейших теорий бизнеса и менеджмента, так и новых технологий в области коммуникаций и информации, только-только начавших врываться в индийскую экономику, что Авраам мигом ввел его в «семейство Сиоди» на вице-президентском уровне, сделав сферой его ответственности технические инновации и корпоративную психологию. Небоскреб Кэшонделивери загудел от новых идей мальчишки, очевидным образом основанных на изучении им практики бизнеса в Японии, Сингапуре и других странах тихоокеанского побережья, которое он называл «мировой столицей третьего тысячелетия». Его директивы быстро стали легендарными. Вот типовой образчик: «Для оптимизации использования человеческого фактора решающее значение имеет активизация чувства локтя». Поэтому сотрудников «поощряли» (читай – принуждали) проводить вместе минимум двадцать минут в неделю, собираясь небольшими группами по десять-двенадцать человек и стоя в обнимку. Поощрялось также ежемесячное представление начальству письменной «оценки» сильных и слабых сторон в работе коллег – из-за чего компания превратилась в скопище лицемерных (внешне братски-обнимучих, втайне злобно-колючих) стукачей. «Мы будем слушающей корпорацией, – объявил нам Адам. – То, что вы говорите, будет нами воспринято». О да, эти уши не уставали воспринимать. Никакое зло, никакая мерзость не могли миновать их бездонных глубин. «Всякая крупная организация есть неоднородная смесь вредителей, стражей порядка и здравых людей, – гласил один из меморандумов Адама. – Руководство ожидает, что вредители с вашей помощью будут выявлены». Старику Аврааму это нравилось бесконечно.

– Современная эпоха, – говорил он мне. – Язык тоже должен быть современным. Что люблю, то люблю! Молоко на губах не обсохло, а замашки крутого парня! Гляди, как все у него забегали.

Мои собственные замашки крутого парня были несколько иного свойства; возможно, по мнению Авраама, они устарели – и, в любом случае, все это для меня было уже в прошлом. Я не мог пойти и отдубасить молодого Адама Браганзу. Я держал язык за зубами и улыбался. Это был новый Адам в новом эдеме. Мой отец пригласил молодчика в свой поднебесный атриум, и спустя всего лишь месяцы – да какое там, спустя недели! дни! – компания «Сиодикорп» начала переориентироваться на компьютеры и, само собой, также на кабели, волоконную оптику, принимающие тарелки, спутники и всевозможные средства телекоммуникации; и угадайте, кто командовал этим новым парадом?

вернуться

125

Филактерии (тфилн, тефиллин; от др.-евр. «тефила» – молитва) – переписанные от руки на пергаменте стихи из Торы, находящиеся в двух ящичках, которые прикрепляются кожаными ремнями на лбу и левом предплечье молящегося иудея (прим. ред.).

вернуться

126

Бэби Дамбо – слоненок с большими ушами из диснеевского мультфильма.

вернуться

127

Чатни – индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа.